Крестовые походы

Грек неохотно кивнул.

Ганелон пять раз, потом ещё три, ударил в дверь кулаком.

Никто не ответил.

Он повторил удары.

За дверью, в некотором отдалении от неё, послышались старческие шлёпающие шаги и неясное бормотание.

— Я иду, не стучи... — расслышал Ганелон старческий голос. — Я тебя слышу, будь терпелив... Я уже иду, не стучи... Ты тоже не всегда бываешь скор на ногу, Берри, поэтому не торопи и меня...

Ганелон задрожал.

Великою своею милостью Господь предавал ему в руки не кого-нибудь, а мага из Вавилонии старика Сифа, прозванного в Риме Триболо — Истязателем. Ганелон сразу узнал его голос.

Так же сразу он узнал и морщинистое лицо, ясно освещённое масляным светильником, который старик держал высоко над головой.

— Кто ты? — удивлённо спросил старик.

Ганелон кулаком оттолкнул старика в глубину комнаты, вошёл и плотно притворил за собой дверь.

Ты не нашёл, старик, тайну великого эликсира, подумал Ганелон с некоторым сожалением, внимательно всматриваясь в лицо Сифа. Твоя кожа высохла, как плохо выделанная овчина, вены на руках вздулись. Ты стал меньше ростом. Тайные книги не помогли тебе, старик, а нечистое золото явно повредило здоровью. Ты хромаешь и зубы у тебя редкие, как выщербленная пила. Известно всем учёным людям, что обмен веществ изнашивает материю.

— Иди вперёд, — негромко приказал Ганелон. — И иди тихо.

Они молча поднялись по такой узкой и крутой лестнице, что иногда Ганелон видел перед собой только голые чёрные пятки старика.

Такую лестницу, подумал он, легко может оборонять от целого отряда всего только один воин с кинжалом в руке.

Но такого воина в доме, кажется, не было.

— Теперь остановись, — негромко приказал Ганелон, когда они оказались в неосвещённой комнате с приоткрытой дверью, ведущей ещё в одну комнату, из которой падала ровная полоска света.

Старик послушно остановился.

Он всё ещё не узнал Ганелона.

Крепко ухватив старика за плечо, Ганелон прислушался.

— Построй, мой друг, храм из камня, схожего с алебастром...

Неясное бормотание доносилось из-за неприкрытой двери, ведущей в освещённую комнату. Размеренный и бесстрастный голос никак не вязался с горящим Константинополем.

— Храм этот велик, он не имеет ни начала, ни конца... Помести внутри храма источник самой чистой воды... Помни, что поникнуть в храм можно только с мечом в руке, и вход в храм узок, и всегда охраняется тем драконом, которого следует убить...

«Которого следует убить...». — повторил про себя Ганелон и шепнул в ухо старика:

— Не вздумай кричать. Я проткну тебя кинжалом быстрее, чем ты выговоришь хотя бы слово.

Старик кивнул.

Этот кивок мог означать лишь одно: старик всё понимает.

— Соедини мясо и кости дракона воедино и построй пьедестал... Найди в указанном храме то, что ищешь, и торопись, ибо жрец, этот медный человек, что сидит у источника, постоянно меняется в своей природе, постепенно превращаясь в серебряного человека... А со временем, если ты того пожелаешь, он может превратиться в золотого...

Кости и мясо дракона.

Медный человек, сидящий у источника.

Серебряный человек, превращающийся в золотого.

Волна внезапного гнева опалила Ганелона.

Боль и гнев, бурно смешиваясь, причинили ему ужасное, почти непереносимое страдание.

В бездне мирской греховной тону я, ужаснулся он. Придавлен грузом ужасных грехов я, тяжко мне. Так много нарушил заветов, что только победа может меня спасти. Странные рыбы летят надо мной, смущая дух, странные серебристые рыбы летят надо мной, отрыгнутые зловонным дыханием прыгнувшего ихневмона. Сам воздух горчит, отравленный дьявольской литургией.

Ганелон остро чувствовал: в этом доме всё греховно.

Он остро чувствовал: в этом доме всё пропитано смертным грехом, страшным грехом, грехом непомерной гордыни.

Сердце Ганелона, как расплавленным свинцом, наливалось ненавистью, серые мухи всё гуще и гуще роились перед глазами, мешали видеть, будто он попал в какой-то тягучий туман.

Ганелон втолкнул старика в освещённую светильниками комнату и сам шагнул вслед за ним.

Потолок комнаты оказался низким.

За просторным деревянным столом с разложенными на нём многочисленными развёрнутыми списками, сидел чернобородый катар, тот самый, которого в Риме в подвале у Вороньей бойни старик Сиф называл Матезиусом. Матезиус водил правой рукой по строкам развёрнутого списка и Ганелон сразу увидел, что указательный палец на правой руке чернобородого отсутствует.

В большом очаге у стены чуть теплился огонь.

Ганелон слишком хорошо помнил всё случившееся с ним в подвале у Вороньей бойни, он не хотел, чтобы что-нибудь подобное случилось с ним сейчас. Выступив из-за спины старика, он сразу ударил чернобородого катара Матезиуса милосердником.

Катар немедленно упал лицом в список.

— Ты убил его, — обречено произнёс Сиф.

— Святая римская церковь карает отступников.

— Но Святая римская церковь не должна проливать человеческую кровь. Так говорит сам папа.

— Я не уверен, что в жилах этого отступника текла человеческая кровь.

— Но ты вытираешь кинжал, а на нём явственные следы крови.

— Я не знаю, кровь ли это?

Старик побледнел.

Он понял смысл сказанного.

— Сделай так, — попросил он, — чтобы я умирал недолго. Ведь ты знаешь, как это сделать.

Ганелон знал, как это сделать, но он искал Амансульту.

Тело Амансульты отмечено знаком дьявола, помнил он. Амансульта не должна умереть, не раскаявшись. Он, Ганелон, проделал большой путь. Господь милостив, Ганелон поможет Амансульте.

— Я всё сделаю так, как ты просишь, старик, — медленно произнёс Ганелон. — Но прежде ты отведёшь меня к своей госпоже. Ведь тайные книги хранятся у неё, у твоей госпожи, это так?

Старик Сиф безнадёжно кивнул.

Человек, который познал тайну философского камня, не может кивать так безнадёжно.

Ганелон усмехнулся.

Он спросил:

— Это далеко?

— Это у Золотых врат.

— Ладно, — сказал Ганелон. — Идём.

Горбясь, прихрамывая, но ни разу не оступившись, старик медленно спускался по узкой лесенке и на каждой ступеньке Ганелон испытывал острое желание ударить кинжалом под одну из выпирающих под плащом лопаток старика.

Но он сдержал себя.

— А ты, грифон, можешь идти, — сказал он на улице, терпеливо ожидавшему его Алипию. — Теперь ты можешь идти... Ты сделал дело..."

ЭПИЛЕГЕМОНЫ. ДОПОЛНЕНИЯ

Когда душа моя сбросила тело, когда познала, что тело мертво, затрепетала она в сознании греховности своей и не знала, что делать.

Она страшилась, но чего страшилась, не ведала.

Хотела вернуться к своему телу, но не могла войти в него, хотела удалиться в другое место, но всюду робела. И так несчастнейшая колебалась душа, осознавая вину свою, ни на что не надеясь, разве только на божье милосердие.