Крик журавлей в тумане

– Ну, Валька, была б ты парнем, я б тебе сейчас в морду дал, – сказал подбежавший Андрей, поднимая Таньку.

– Еще бы и от меня получила. Корова рыжая, – поддержал друга Мишка. – А ну иди отсюда, пока я тебе не двинул.

– Па-а-думаешь, – протянула Валька недовольно, – падают тут в лужи недотроги всякие, а я виновата. Сами и на ногах держаться еще не научились, а туда же, с парнями гулять норовят, да еще целуются.

– Валька! – угрожающе произнес Андрюшка. – Предупреждаю!

– Да ладно, возитесь тут со своим детсадом сами, сопли вытирайте. Пошла я. Улица не купленная, где хочу, там и гуляю, может, и вернусь еще. Пока, Мишенька. Андрюшенька, до встречи.

Отряхивая ревущую сестру, Мишка сказал:

– Надоели мне, Андрюха, твои девки. Все лето под ногами крутятся.

– А вот и не крутимся, – Таня, разъяренная обидным обобщением брата, топнула ногой и, попав в лужу, еще раз окатила себя грязью.

– А ты-то здесь при чем? – удивился брат.

– При том! – Таня развернулась и пошла в дом, громко стукнув дверью.

– Вот и адрес у нее взять не успел, а она завтра уедет, – расстроился Андрей, глядя на закрытую дверь.

– Определенно, все влюбленные чокнутые. Ты что, совсем того? – Мишка покрутил пальцем у виска. – Ты мне скажи, я тебе свой адрес дал?

– Дал, и что? – Андрей недоуменно посмотрел на друга.

– А то, что сестра она мне, понимаешь? Родная, – Мишка посмотрел на Андрея, как на больного.

Глава 4

С утра баба Настя напекла пирогов. Отец приехал рано. Таньку разбудил его бас, доносившийся с кухни.

«Может, и мама с ним приехала?» – подумала она и, соскочив с кровати, уж собралась бежать на кухню.

– Ну, как там барыня твоя поживает? Не прогнала еще тебя, дурака крестьянского? – резкий голос бабушки остановил Таню.

Она замерла на пороге, не решаясь раздвинуть холщовые занавески.

– Мам, ну я же просил тебя не обижать ее, – недовольно ответил отец. – Надя – хорошая жена и мать. Живем мы дружно, отношения у нас в семье хорошие.

– Да чего плохого в таких-то отношениях. Тобою, дураком деревенским, грех свой дворянский прикрыла. Повесила на тебя Мишку, сынка свого приблудного, и ходит, пальчики растопырив. Слова в простоте не скажет, все на «вы», да «пожал-ста», да тихим голосом. Смотреть тошно. Тьфу! – бабушка сердито загремела ухватом.

– Ты, мать, как молоток. Долбишь и долбишь в одну точку. И ведь сколько раз просил тебя – отвяжись ты от нас… Нет, знай свое гнет.

– Как мне отвязаться-то? Ну как? Думаешь, легко мне здесь с хозяйством управляться? Все жилы себе вытянула. Думала, на старости лет, сын женится, меня к себе заберет, хозяйкой буду. Ан нет. Хозяйка у нас таперя барыня. А мне что? До гробовой доски в навозе здесь топнуть?

– Мама, я тебе всегда говорил и сейчас повторяю: продавай дом и приезжай. В этом году должна наша очередь на квартиру подойти, обещают трехкомнатную дать. Одна комната твоя будет. Будешь в ней хозяйкой. Зимой у батареи грейся, летом, как и полагается бабкам, на лавочке во дворе сиди, отдыхай. Имеешь право. Наработалась.

– Спасибо, сын, что расщедрился, хозяйкой комнаты назначил на старости лет. Сиди, как в скворешнике, и делай, что барыня прикажет… Мать квартиранткой стала.

– Ну, вот опять. Мыло-мочало, начинай сначала. Ну не нравится тебе Надя, поезжай, живи у Ленки, – в голосе отца послышались нотки раздражения, – у тебя ведь не только сын, но и дочь еще есть.

– Дочь не хозяйка, – перебила его бабушка, – в семье мужику положено хозяином быть.

– Не знаю, что там и кому положено, а наша Ленка сама себе и своей семье хозяйка… Материально я тебе всегда помогать буду.

– Только и суешь деньги! Что мне твои деньги, если мне на старость лет уважение нужно и покой. А какое тут уважение, если невестка – барыня, а сын матери слова ласкового не скажет! – бабушка всхлипнула.

– Никак тебе не угодишь. Ни с одной стороны, ни с другой. Сил нету с тобой разговаривать. Собирай детей, уезжаю я. И не приеду больше до тех пор, пока ты не поумнеешь. Лопнуло мое терпенье.

Таня услышала, что отец встал и направился к занавеске, за которой она стояла. Сзади бодро подошел Мишка.

– Где мама? – тихо чужим голосом спросила Таня. «Только бы не слышал»…

– Как где? Дома. Нас ждет. Правда, пап? – Мишка обернулся к отцу.

– Конечно, очень ждет. Она без вас все лето скучала. К школе вам все уже приготовила. Тетради купила, карандаши, учебники новые, – принялся объяснять отец, – только форму еще не купила. Без примерки, говорит, нельзя… «Вдруг они за лето на деревенских харчах раздобрели». А вы и впрямь подросли, загорели. Сил набрались для школы.

Таня слушала невнимательно. Она переводила взгляд с отца на бабушку и видела их непривычно смущенные лица. Из услышанного она поняла не все, но догадалась, что в их семье существует какая-то тайна. Самые родные и близкие для нее люди – мама, папа, брат в одно мгновение превратились в незнакомцев: мама – барыня, Мишка – приблудный сын, папа – дурак деревенский. Раньше Тане не доводилось слышать таких слов, и теперь она не знала, как должна их понимать.

– Пора за дело приниматься. Некогда нам сегодня прохлаждаться. Пошли, Лексей, по дому кой-чего поможешь, а то скоро ехать надо, чтоб засветло обернуться, – подвела итог баба Настя.

Часть II Родители 1935–1954 годы

Глава 5

Свое детство Надя делила на две части, как в двухсерийном фильме. Первая серия отражала первые шесть лет ее жизни. В этом отражении существовали отдельные события раннего возраста. Она помнила их в основном благодаря маминым рассказам, придававшим реальность проблескам младенческой памяти. В той серии существовал большой и светлый дом, согревавший ее своей любовью. В нем всегда было шумно и весело. Высокий, красивый мужчина подбрасывал ее к потолку, и ей было совсем не страшно, потому что его сильные руки никогда не давали ей упасть. Она любила путешествовать по дому на его плечах. Вместе с ним они разглядывали висящие на стенах картины. Их было много, и о каждой он рассказывал маленькой Наде интересную историю.

Отец строил мосты по всей стране. Он часто уезжал из дома и всегда возвращался из тех мест, где шли стройки, со своими новыми пейзажами.

Мама говорила, что по его картинам Надя изучила географию всего СССР. Еще отец любил, когда друзья-художники дарили ему свои картины. Он этим очень гордился.

– Вот видишь, – говорил он Наде, – уважают.

Надя тоже гордилась тем, что отца уважают.

Последние воспоминания, сохранившиеся у Нади из первой серии, были полны запахов и звуков.

В тот день у мамы были именины. Бабушка с утра колдовала на кухне, наполняя квартиру ароматом мясной кулебяки. Мама благоухала сиренью и в новом платье была необыкновенно хороша. Отец вместе с друзьями приехал вечером, после работы. Наде разрешили немного посидеть с взрослыми за одним столом. Девочка была счастлива. Ее окружали молодые красивые люди. Они поднимали за маму тосты, танцевали, а потом попросили маму вместе с папой спеть их любимый романс. Мама села за пианино, папа встал рядом с ней, и они запели: «Утро туманное, утро седое…»