Криминальные будни психиатра

Савелий не верил в то, о чем думал, но почему бы не занять голову составлением и решением логических задач, чтобы не скучать в пути?

После того как будет убит Высоцкий-старший, акции предприятия окажутся в руках двух вдов. Жене Вергуна придется «покончить с собой», будучи не в силах пережить смерть мужа, после чего Ирина может объявить о своем родстве, чтобы получить пятьдесят процентов акций. Может? Может! Получит? Конечно, получит. А потом скупит по дешевке акции у вдовы Высоцкого или не совсем по дешевке, но, в общем, выгодно. Женщина, потерявшая, можно сказать, разом сына и мужа, вряд ли будет вникать в вопросы управления складским комплексом и вообще…

«Неплохо у меня получается, — решил Савелий, сворачивая к Ирининому дому. — Чушь полнейшая, но складно и вроде как живенько. Может, сценарии на досуге начать писать? Интересно, это вообще доходное дело? Или так себе? А то можно бы было. Снимут потом блокбастер какой-нибудь. „Склад шести мертвецов“ или „Смерть, любовь и Кулинар“. Любви не хватает? Будет и любовь-морковь… А в конце — непременно взрыв, чтобы складской комплекс взлетел на воздух за спинами положительных героев, которые будут в замедленном режиме убегать от пламени…»

— Проверь почту, — издевательски посоветовал самому себе Савелий. — Там должны быть письма от Тарантино, Спилберга, Джексона, Скорсезе и Джеймса Кэмерона, которые спят и видят во сне, как бы им заполучить такого креативщика…

Но материал вообще-то ценный — все эти убийства на складском комплексе. Рано или поздно кто-нибудь да заинтересуется…

Ирина уже расхаживала взад-вперед по тротуару. Бодренько так расхаживала, энергично, только разворачивалась чересчур резко, явно продолжала нервничать, но старалась удержать себя в руках. Оделась она не совсем по погоде — светло-серые брюки, блузка, белая куртка с длинными рукавами, легкая на вид, но явно лишняя при двадцати пяти градусах тепла. «Или в озноб кидает на нервной почве, или длинные рукава — это подсознательная попытка защититься», — решил Савелий, чувствуя, как сердце защемило от сострадания. Пронзительно так защемило, что едва не перехватило дыхание. Бедная Ирина. Валить прочь с этого проклятого склада, валить подальше, странно, что Олег Михайлович еще не выставил его на продажу. Впрочем, разве кто захочет купить недвижимость с таким вот «анамнезом»? Если так пойдет и дальше, то очень скоро склады встанут, комплекс прекратит работу, потому что желающих работать не останется. Ни одного. И таинственный Кулинар, чтоб ему провалиться, тоже уйдет в общей массе увольняющихся сотрудников. Уйдет безнаказанным. Уйдет и продолжит свои черные дела где-то еще. Непременно продолжит. Или под влиянием своей навязчивой идеи или для того, чтобы добиться чего-то посредством новых убийств. Он же теперь опытный, да и самоуверенность небось зашкаливает. Колобок хренов, от бабушки ушел, от дедушки ушел, а от полиции и подавно уйдет.

— Так нельзя! — сказал Савелий.

— Что «нельзя»? — спросила Ирина, усаживаясь на переднее сиденье.

— Нельзя быть красивой такой, — ловко вывернулся Савелий, не желая объяснять истинные предпосылки.

— Оставь! — Ирина поморщилась, но по тому, как оживились ее глаза, было ясно, что комплимент ее порадовал. — Я выгляжу хуже некуда…

— Я, наверное, извращенец, — улыбнулся Савелий, — потому что такое вот «хуже некуда» нравится мне безмерно. Глаза радуются, душа поет и не хочется никуда ехать, а хочется взять тебя на руки и отнести к тебе…

— Нет-нет! — запротестовала Ирина. — Только не ко мне! У меня такой беспорядок. Я уходила такая расстроенная, что даже кровать не застелила.

— Ну и славно! Зачем застилать, если потом расстилать?

— Если продолжить эту мысль дальше, то и умываться не надо, и стричься, и жить вообще не стоит, все равно ж умирать… Сплошной декаданс.

— Человек хорошо защищен от самого себя, от разведок и осады со стороны самого себя: он обыкновенно может распознать только свои внешние укрепления, — процитировал по памяти Савелий. — Сама крепость ему недоступна и даже невидима — разве только друзья и враги сыграют роль предателей и тайными путями введут его самого в нее.

— Сам придумал?

— Это Ницше, «Человек наедине с собой».

— А я думала, что психиатры не читают никого, кроме Фрейда. — Ирина едва заметно улыбнулась.

— И Фрейда, и Юнга, и Ганнушкина, и Гиляровского… — начал перечислять Савелий.

— А Гиляровский тут при чем? — удивилась Ирина.

— Это другой Гиляровский, не тот, который про Москву и москвичей писал, а его однофамилец, психиатр и академик. Тоже, кстати говоря, Алексеевич, только не Владимир, а Василий. Их часто путают.

Савелий решил начать с центра и первым делом поехал на Цветной бульвар.

— Мы ищем что-то конкретное или смотрим, что понравится? — осведомилась Ирина, войдя в прохладное, пахнущее книгами помещение магазина.

— Хочется купить что-нибудь в подарок маме, — Савелий сказал правду, но только не всю — насчет подарка матери он тоже думал, — у нее скоро день рождения…

Мать порадовалась бы каким-нибудь мемуарам, мемуары были ее слабостью и страстью.

Ирина удовлетворилась ответом и больше вопросов не задавала.

Савелий очень давно не посещал букинистические магазины и потому поразился ценам. Плохо сохранившиеся книги девятнадцатого века, вне зависимости от содержания и авторства, стоили запредельных, в его понимании, денег (как же — раритет!), а собрания сочинений, издаваемые в советское время, можно было купить из расчета пятнадцати-двадцати рублей за том.

— Люди освобождают жизненное пространство и переходят на электронные книги, — сказала пожилая продавщица, словно угадав мысли Савелия. — Когда-то библиотеки собирали книгу к книге, а теперь распродают.

С кулинарными книгами здесь было плохо, если не считать известного «Подарка молодым хозяйкам» Елены Молоховец 1917 года издания. Всласть набродившись между стеллажами, Савелий и Ирина вышли на улицу, сели в машину и поехали на Тверскую.

Здесь Савелию пришлось решать квест под названием «припаркуйся по правилам». Суббота, а машину приткнуть некуда. Наконец-то отыскался просвет в переулке. Припарковавшись, Савелий подумал о том, что машину вполне можно было оставить дома и поездить на метро, а где и пешком пройтись. Но делать было нечего, не бросать же машину здесь, вдали от дома. Назвался груздем, то есть водителем… ну, дальше ясно.

Книга о вкусной и здоровой пище явно не пользовалась спросом у москвичей и гостей столицы. Или, напротив, пользовалась таким бешеным спросом, что передавалась по наследству, к букинистам не попадала, а если и попадала, то не задерживалась на прилавках в отличие от Елены Молоховец, произведение которой в разных изданиях наличествовало в каждом из магазинов.

Семь — магическое число. Семь чудес света, семь раз отмерь, один раз, отрежь, семь дней недели, семь холмов, на которых стоит Рим, семь тучных и семь голодных лет, семь бед — один ответ, за семью морями… Выйдя из седьмого магазина, Савелий решительно сказал:

— Все! На сегодня хватит!

Вообще-то у него хватило бы сил еще на десяток магазинов, не меньше, но испытывать дальше Иринино терпение не хотелось.

— Но ты же ничего не нашел… — напомнила Ирина без особого, впрочем, энтузиазма.

— Найду в другой раз! — улыбнулся Савелий. — Время терпит.

Время, конечно, не очень терпело, но поиски начали казаться бесперспективными. Савелий подумал о том, что, наверное, эффективней будет разместить объявление в Интернете. Так, мол, и так, хочу купить «Книгу о вкусной и здоровой пище» пятьдесят четвертого года издания. А вот будет прикол, если на объявление откликнется убийца! Вдруг он патологически скуп и не упускает ни малейшей возможности для наживы? «Устроит ли вас экземпляр, в котором не хватает шести листов?» Конечно же, устроит, только на встречу я приду не один, а с двоюродным братом. Он такой страстный библиофил, что одного меня покупать книги не отпускает…