Криминальные сюжеты. Выпуск 1

Глава первая. НЕИЗВЕСТНЫЙ

Девочка спала. Ее волосы, темные и длинные, рассыпались по бледному личику и подушке. Дыхание было ровным и легким. Рядом лежал мохнатый медвежонок, девочка зажала его в руке, словно даже во сне находила в нем успокоение. У окна стояла большая плетеная корзина с откинутой крышкой, в нее были свалены маленькие и большие куклы, игрушечные зверята. С корзины свисала лесенка с Белоснежкой и семью гномами. — Соня, казалось, готов был спрыгнуть с нижней ступеньки на бледнорозовый ковер. Лучи утренней зари проникали в комнату, освещая детскую кроватку.

В соседней комнате спал мужчина, он негромко и мерно похрапывал, и лишь это нарушало тишину.

Но вот щелкнул замок. Звук был довольно резким, но девочка не проснулась, и храп не прекратился.

Потом заскрипела лестница. И это не потревожило спящих.

Дверь в детскую была приоткрыта, спальня мужчины находилась напротив, по другую сторону узкой площадки.

Легкая тень появилась на пороге детской, дверь стала открываться. В этот момент что-то опустилось с притолока и плавно закачалось с легким жужжанием. Раздался глухой вскрик. Но и он не разбудил спящих.

Проникший в дом незнакомец — молодой широкоплечий брюнет небольшого роста — отпрянул, когда закачалась игрушка — крохотная фигурка с парашютом, закрепленная над дверью словно для охраны ребенка.

Придерживая дверь рукой, неизвестный заглянул в детскую. Несколько мгновений он не спускал глаз с ребенка. Улыбка пробежала по его жесткому лицу.

Потом он прикрыл дверь и пересек площадку. Дверь в спальню тоже была приоткрыта. Незнакомцу понадобилось открывать ее, он проскользнул боком.

Войдя в комнату, он остановился на расстоянии пяти-шести шагов от спящего, который лежал лицом к двери.

В глазах неизвестного появилось безжалостное выражение. Он опустил правую руку в карман и приблизился к спящему. Ничто не предвещало его пробуждения.

Неизвестный шагнул еще ближе и вынул из кармана нож с коротким, широким лезвием, на котором яркой вспышкой отразился луч света, проникший сквозь незанавешенное окно.

Незнакомец долго стоял в волнении у самой кровати, не решаясь совершить преднамеренное.

Спящий пошевелился, откинул голову.

Где-то недалеко пробили церковные часы. Три… четыре… пять… шесть.

Мимо, громко урча, проехал автомобиль. Спящий снова пошевелился. С улицы донесся звук хлопнувшей двери. Словно сигналом послужил он для неизвестного с ножом. Он нанес удар.

— Папа! — позвала девочка.

Ответа не было.

— Папа! — снова позвала она, и опять ответа не последовало.

Девочка откинулась на подушку и стала глядеть в окно с тем напряжением воли, на какое способен восьмилетний ребенок.

В окне показался воробышек. Девочка не шевелилась, задерживая дыхание до тех пор, пока проехавшая машина не вспугнула птичку.

Девочка откинула одеяло и на цыпочках подбежала к окну; рост позволял ей выглядывать наружу, не становясь на носки. Стайка воробьев и дроздов сидела на лужайке перед их домом, выклевывая семена, которые отец посеял лишь накануне.

Она наблюдала привычную для нее картину. Этот северо-западный пригород Лондона, застроенный так, что каждый современный дом окружен большим садом, был привлекателен. Перед каждым домом — лужайка, и каждую из них окружала тщательно подстриженная живая изгородь.

Это Садовый пригород Хэллоуз Энд.

В конце улицы показался почтальон на велосипеде. Затем молочник в белой фуражке и серой блузе, он свернул на дорожку к одному из домов. А вон прехорошенькая девушка с сумкой через плечо перешла дорогу и опустила газеты в почтовый ящик.

Скоро девочке надоело смотреть на улицу, она повернулась к двери и неуверенно протянула:

— Па-па!

Папа всегда говорил, что хорошо бы ей привыкнуть быть одной и ничего не бояться.

В это чудесное солнечное утро ничто, казалось, не могло напугать ее. Тут она заметила, что с гвоздика слетел парашютист.

— О-о-о! — вскрикнула расстроенная девочка и опустилась на колени.

Она подняла парашютиста, маленькую пластмассовую фигурку, и стала ласкать, поглаживая.

Потом девочка взглянула наверх.

Она не могла достать до гвоздика на притолоке, куда отец каждый вечер вешал игрушку, и никогда ей так не хотелось достать до него, как сейчас.

Девочка посмотрела на дверь спальни отца, заметив с удивлением, что она закрыта. Этого никогда раньше не было. Они с отцом так договорились, чтобы никогда он не закрывал свою дверь.

— А если мне придется вечером уйти, то я обязательно договорюсь, чтобы кто-нибудь с тобой остался. Понимаешь? Я никогда не оставлю тебя одну, — заверил отец.

И он держал слово.

Девочка даже не представляла себе, каких трудностей это ему порой стоило. Как часто после смерти ее матери одиночество доводило его почти до отчаяния. Порой хотелось встать, выключить телевизор, уйти из дома и ходить, ходить до тех пор, пока не утихнет боль воспоминаний. Но он никогда не забывал о девочке. И никогда раньше она не видела дверь в его комнату закрытой.

Может, ветер затворил ее?

Она уже дошла до середины площадки, но бегом вернулась за своими туфельками. «Никогда не ходи босая, Кэти!» И она слушалась, если не забывала. Надевая туфли, она сказала себе:

— Наверное, он меня не слышал, раз дверь закрыта.

Она пробежала площадку в счастливом ожидании; ведь он не будет против, если она откроет дверь.

Она нажала ручку и толкнула дверь, но та не поддалась. Громко, испуганно она позвала отца, но он не ответил, з**

Она стала крутить ручку, толкать дверь, ключа в замке не было.

— Папа! — закричала она, внезапно охваченная паническим страхом. — Папа, впусти меня!

Но в ответ ни звука. Тогда она забарабанила по двери, крича: «Папа, папа, папа!..» Голос ее прерывался от слез.

Наконец она устала и вернулась в свою комнату. Взобралась на кровать, схватила мохнатую игрушку — не то собаку, не то зайца — и приложила большой палец к губам, чтобы не расплакаться.

Потом легла она на бок, затихнув. Она просто не понимала. Не могла понять. Но вскоре стала размышлять. Вот-вот отец проснется и откроет дверь, наверняка откроет. Наверно, еще очень рано. Правда, не так уж рано, если почтальон и разносчица газет успели побывать на их улице. Должно быть, уже около восьми, а в половине девятого ей надо идти в школу.