Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль
Шрифт:
Таблица 4.2
Динамика криминальной активности различных возрастных групп в России (1987–2006)
* До 1989 г. – только личного имущества граждан.
** Доля несовершеннолетних ничтожна.
В зарубежной криминологии, особенно американской, исследованиям расового (этнического) фактора уделяется значительное внимание. [161]
161
Hawkins D. Crime and Ethnicity // Forst В. (Ed.) (1993) Op. cit. P. 89–120; Hawkins D. // Scarpitti R., Nielsen A. (Eds.) (1999). Op. cit. P. 135–143; Messner S., Golden R. Racial Inequality and Racially Disaggregated Homicide Rates: An Assessment of Alternative Theoretical Explanations // McShane M., Williams F. (Eds.) Criminal Justice. Contemporary Literature in Theory and Practice. NY – L.: 1997. P. 253–278; White R., Habibis D. Crime and Society. Oxford University Press, 2005. P. 230–252.
При
Понятия «класс», «социальная структура», «социальная стратификация», «социальный статус» – одни из основополагающих в общественных науках и – одни из наиболее дискуссионных. Это не удивительно, поскольку они отражают фактически неравное положение в обществе людей, «равных» по своей природе, а потому отягощены многочисленными идеологическими и политическими мифами и предрассудками.
Общепризнанно, что приоритет в разработке понятия «класс» принадлежит К. Марксу и М. Веберу. При этом Маркс сводил социальное неравенство к производственным отношениям, а основным критерием классовых различий у него служила собственность на средства производства. Вебер наряду с решающим значением собственности учитывал еще два критерия социального неравенства – власть и престиж.
Нельзя не назвать и классические исследования социальной структуры, социального неравенства и социальных перемещений Э. Дюркгейма [162] и П. Сорокина. [163]
162
Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. Метод социологии. М., 1991. С. 3–390.
163
Сорокин П. Социальная стратификация и мобильность // Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992. С. 295–424.
Заслуги Маркса в обосновании «классового подхода» неоспоримы. Именно он показал существенную зависимость всей жизнедеятельности людей, их образа жизни, основных поведенческих стратегий от занимаемой социальной позиции в структуре общественных (прежде всего – производственных) отношений, от классовой принадлежности индивидов. «Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает… с их производством – совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят. Что представляют собой индивиды, – это зависит, следовательно, от материальных условий их производства». [164] Общественное разделение труда приводит к закреплению социальной деятельности за определенными индивидами (их группами). Разделению труда соответствует и «разделение» распределения и потребления: «Вместе с разделением труда… дано и распределение, являющееся притом – как количественно, так и качественно – неравным распределением труда и его продуктов». [165] Таким образом, «разделение труда делает возможным – более того: действительным, – что духовная и материальная деятельность, наслаждение и труд, производство и потребление выпадают на долю различных индивидов». [166] Общественное разделение труда определяет, в конечном счете, социальную дифференциацию, деление общества на классы и социальные группы (слои, страты), социальное неравенство. С разделением общества на классы люди «находят уже заранее установленными условия своей жизни: класс определяет их жизненное положение, а вместе с тем и их личную судьбу… Личность обусловлена и определена вполне конкретными классовыми отношениями». [167] К этим чрезвычайно важным положениям марксизма требуются некоторые комментарии.
164
Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 19.
165
Там же. С. 31.
166
Там же. С. 30, 31.
167
Там же. С. 54, 77.
Во-первых, общество было структурировано и до разделения на классы (и не только человеческое общество: животные, живущие стадами и семьями, имеют свою иерархию и «неравенство»!).
Во-вторых, социальная дифференциация – прогрессивное явление, свидетельствующее о возрастании степени сложности, степени организованности общества как системы. Ибо всякое усложнение, повышение организованности сопровождаются все большей дифференциацией целого. Так что надежды Маркса, Энгельса и их последователей на «ликвидацию» социального неравенства – утопичны и… реакционны. Речь может идти лишь о «смягчении» социального неравенства и об определенных социальных гарантиях и компенсациях.
В-третьих, класс, классовые отношения и классовая принадлежность определяют судьбу человека не жестко, не фатально, а вероятностно.
В-четвертых, со временем жесткость классовой структуры ослабевает. Если социальная структура феодального общества практически не допускала перемещений из класса в класс (минимальная социальная мобильность), капиталистическая система времен Маркса допускала такие перемещения dejure, но существенно ограничивала их de facto, то индустриальное и постиндустриальное общества обеспечивают сравнительно свободную вертикальную мобильность.
И все же зависимость от «своего» класса (страты), социального положения сохраняется. Детям представителей высших страт
значительно легче получить элитарное образование, престижную профессию, сделать карьеру, нежели выходцам из «низов». Многочисленные исключения лишь подтверждают статистически значимую закономерность. Более того, есть печальные основания полагать, что социальная поляризация в современном мире не сокращается, а возрастает, принимая глобальный характер. Речь идет о процессе включения/ исключения (inclusion/exclusion), на котором следует остановиться.Понятие «исключение» появилось во французской социологии в середине 60-х гг. применительно к лицам, оказавшимся на обочине экономического прогресса. Отмечался увеличивающийся разрыв между растущим благосостоянием одних (для Франции 60-х гг. – большинства) и «никому не нужными» другими. [168] Работа Рене Ленуара (1974) показала, что «исключение» приобретает характер не индивидуальной неудачи, неприспособленности некоторых индивидов («исключенных»), а социального феномена, истоки которого лежат в принципах функционирования современного общества, затрагивая все большее количество людей. [169] Исключение происходит постепенно, путем накопления трудностей, разрыва социальных связей, дисквалификации, кризиса идентичности. Появление «новой бедности» обусловлено тем, что «рост благосостояния не элиминирует (не исключает. – Я. Г.) униженное положение некоторых социальных статусов и возросшую зависимость семей с низким доходом от служб социальной помощи. Чувство потери места в обществе может в конечном счете породить такую же, если не большую, неудовлетворенность, что и традиционные формы бедности». [170]
168
Погам С. Исключение: социальная инструментализация и результаты исследования // Журнал социологии и социальной антропологии. Т. П. Специальный выпуск: Современная французская социология. 1999. С. 140–156.
169
Lenoir R. Les exclus, un francCXBOCTOMais sur dix. Paris: Seuil, 1974.
170
Погам С. Указ. соч. С. 147.
Процесс «inclusion/exclusion» приобретает глобальный характер. Крупнейший социолог современности Никлас Луман писал в конце минувшего XX в.: «Наихудший из возможных сценариев в том, что общество следующего (уже нынешнего. – Я. Г.) столетия примет метакод включения/исключения. А это значило бы, что некоторые люди будут личностями, а другие – только индивидами, что некоторые будут включены в функциональные системы, а другие исключены из них, оставаясь существами, которые пытаются дожить до завтра… что забота и пренебрежение окажутся по разные стороны границы, что тесная связь исключения и свободная связь включения различат рок и удачу, что завершатся две формы интеграции: негативная интеграция исключения и позитивная интеграция включения… В некоторых местах… мы уже можем наблюдать это состояние». [171]
171
Луман Н. Глобализация мирового сообщества: как следует системно понимать современное общество // Социология на пороге XXI века: Новые направления исследований. М., 1998. С. 94–108.
Аналогичные глобальные процессы применительно к государствам отмечает отечественный автор, академик Н. Моисеев, называя их «новым тоталитаризмом»: «Происходит все углубляющаяся стратификация государств…Теперь отсталые страны «отстали навсегда»!.. Уже очевидно, что «всего на всех не хватит» – экологический кризис уже наступил. Начнется борьба за ресурсы – сверхжестокая и сверхбескомпромиссная… Будет непрерывно возрастать и различие в условиях жизни стран и народов с различной общественной производительностью труда… Это различие и будет источником той формы раздела планетарного общества, которое уже принято называть выделением «золотого миллиарда». «Культуры на всех» тоже не хватит. И, так же как и экологически чистый продукт, культура тоже станет прерогативой стран, принадлежащих «золотому миллиарду». Это и будет новый тоталитаризм». [172] Надо ли говорить, что Россия не входит в группу стран «золотого миллиарда»?..
172
Моисеев Н. Н. Расставание с простотой. М., 1998. С. 360, 447.
Совершенно очевидны криминологические следствия процесса «включения/исключения». Именно «исключенныя» составляют социальную базу преступности и иных форм девиантности (алкоголизм, наркотизм, терроризм, проституция и др.). Так, «отчаяние молодых перед будущим, которое им кажется безысходным, лежит в основе делинквентного поведения, нарушений общественного порядка, столкновений с полицией». [173] Неудивительно, что мировая криминология активно обсуждает «inclusive/exclusive» как один из источников криминального поведения. [174] События 11 сентября 2001 г. (террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне) выдвинули эту проблему на уровень реальной международной и внутренней политики государств, ибо терроризм порождается исключенностью отдельных стран, социальных групп, людей из современной жизни Западной цивилизации с ее благами (действительными или кажущимися).
173
Погам С. Указ. соч. С. 150.
174
Finer С., Nellis М. (Eds.) Crime and Social Exclusion. Blackwell Publishers Ltd., 1998; Young J. The Exclusive Society: Social Exclusion, Crime and Difference in Late Modernity. SAGE Publications, 1999; Young]. The Vertigo of Late Modernity. P. 100–129, 175–196.