Крипт

— Не бойся, — дон усмехнулся краем рта. — Что страшного в том, что я пришел к известному адвокату? Весь Настанг знает, что мы до сих пор не уладили с молодой баронессой Смарда имущественный спор.

— Ты прав.

Они замолчали. Рошаль не двигался. Болард сидел, уложив руки на колени. Ни один из мужчин не спешил заговорить. Терпение канцлера было бесконечным. Тогда Болард от нечего делать стал крутить на пальце магистерское Кольцо, повернув его камнем наружу и пуская Анри в лицо лиловые зайчики. Рошаль водил за Кольцом глазами, и зрачки его ходили, как у кота в часах. Наконец у адвоката не выдержали нервы.

— Убери, — сказал он, отворачиваясь.

— Узнал?

— Разумеется, — адвокат прерывисто вздохнул. — Только не пойму, откуда ты его взял.

— А ты пошевели мозгами, — усмехнулся Болард. — Пошевели, если газет не читаешь.

Лицо Рошаля удивленно вытянулось, и Болард спешно поправился:

— В смысле — табличек…

— Читаю. Ну и что? Дерево стерпит.

— Только не думай, что я ограбил труп.

Рошаль сел напротив, будто сложившись пополам:

— Дай!

Болард положил ему в ладонь Кольцо. Канцлер поднес его к самым глазам, и губы у него задрожали. Он сжал Кольцо в кулаке:

— Ну, хорошо. Допустим, я тебе верю. Но я не понимаю…

— Магистр у меня.

Рошаль из бронзового стал серым.

— Ты с-соображаешь, что говоришь?!

— Да.

Господи!..

Аушрас Вартай, голубиный гром над ликом Оранты… Мальчишка Ивар с княжьим мечом в руке… Какое право имеет Болард испытывать Рошаля надеждой?!

На церемонию похорон дона Ивара были званы немногие: принципал, нобили и высшие церковные чины. То, что Рошаля позвали тоже — несмотря на негласное сопротивление Синедриона, науськанного Гражиной, несмотря на то, что он не дворянин — было почти чудом. Впрочем, сыграли роль известное имя и определенные связи Анри при дворе и в Легионе. Ох, узнай об этих связях магистр, и Рошалю пришлось бы распроститься с должностью…

Анри был с Иваром до конца. И видел Кольцо на руке князя до самой последней минуты, до того, как мраморную могильную плиту вдвинули на предназначенное ей место. И истинного значения безделушки с аметистом, вправленным в серебро, не понимал больше ни один участник этих поспешных похорон. Иначе ведь сняли бы! И попытались использовать. Как манок. Рошаль видел, как ловили на манок серую вагдийскую цаплю. Болард как-то показывал…

С другой стороны, что бы ни думал о бароне Рошаль, но не смог припомнить, чтобы этот человек обманул, предал или, по невнимательности или же по лени, перепутал что-нибудь. Последний проступок, разумеется, не в счет… Едва ли это ловушка… Нет.

Ну и глупости лезут в голову. А ведь столько еще нужно сделать.

Канцлер облизал губы.

— Он что-нибудь просил сказать?

— Отдал Кольцо и послал за тобой. Ритка… баронесса Смарда в курсе, что он у меня, и крыжаки с визитом уже были. Так что князя лучше забрать, а еще лучше увезти из города поскорее.

— Он дорогу выдержит?

Болард развел руками, мол, откуда мне знать; задел больной рукой подлокотник кресла, взвыл.

— Что такое?

— Обжег, — просипел барон, стараясь не материться. — Чтобы лекаря пригласить… на законных основаниях…

— Показывай!

— "И сказал им: доколе не увижу… на руках ран от гвоздей… и не вложу… перста моего в раны от гвоздей, и… не вложу руки моей в ребра его, не поверю…"

— Не поверю, — повторил Рошаль и, вздохнув, занялся раной.

Глава 11.

1492 год, 22 мая. Настанг

В окно всю ночь барабанил дождь, не давал уснуть. Майка ворочалась с боку на бок, так и сяк перебивала лебяжьего пуха подушку. Зачем-то вспоминались ей все случившиеся за последние дни обиды и страхи, а больше всего — насмешки Боларда и то, как он кричал на нее тогда, в крипте. И раненый дон Ивар, и трещащий Риткин смех — все под утро слилось для рыжей в сплошную пелену и утонуло в шелесте дождя. И она, наконец, задремала, чувствуя себя маленькой и очень несчастной — с надеждой, что проснется дома, а не в чужом дворце. И окажется, что каникулы подходят к концу и нужно готовить к школе учебники и тетради, а Настанг, князь Кястутис и все остальное приснились ей в очень подробном, длинном и жутковатом сне.

Майка заснула и не слышала стука в дверь, а проснулась уже потом, когда всполошились слуги, и дверь отворили, и приемная опять сделалась похожей на кордегардию. Майка села на постели, прислушиваясь к звону шпор и оружия, и когда во всем этом гаме незнакомый жесткий голос потребовал разбудить барона Смарду, девчонке сделалось нехорошо. Она выбралась из-под одеяла, трясущимися пальцами зажгла свечу и, набросив на плечи поверх сорочки старенький шерстяной платок, вышла на темную лестницу.

Болард, всклокоченный и полуодетый, уже сидел у камина в кресле, щурился на огонь злыми желтыми глазами и молчал. Молчала и Гретхен — Майка следила за ней, перегнувшись через перила. Гретхен, как и брата, подняли с постели. Девчонка сонно позавидовала роскошным кружевам Греткиной ночнушки и золотому шитью тяжелого, с широкими рукавами халата. Волосы Гретхен волнами рассыпались по плечам, и вообще она выглядела так, словно долго готовилась перед зеркалом.

— Потрудитесь, наконец, объясниться, — зевнув, потребовал Болард. — А то что же это: врываетесь в чужой дом ни свет, ни заря, пугаете благородных граждан… Я вам барон, а не какой-нибудь вшивый булочник!

Майка хихикнула: в какой-то недавно читаной книжке ей эта фраза попадалась. Но тут она сообразила, что все происходит не в книжке, а наяву, и для веселья поводов мало. Скорее даже наоборот. Она замолчала и прислушалась.

Сегодняшние гости ничем не походили на веселых подвыпивших легионеров, заявившихся к ним в тот день, когда обнаружилось, что могила князя Кястутиса пуста. Эти были серьезнее и мрачнее, Майка с ненавистью покосилась на их командира — рослого монаха в тесном балахоне, поверх которого был привешен меч. Из-под балахона торчала кольчуга.

— Я весьма сожалею, — монах развернул перед Болардом документ, приглашая того ознакомиться. Майка предположила, что это ордер на арест. — Благородному дону надлежит собраться и следовать за нами.

— А если не последую? — лениво осведомился барон.

— Тогда применим силу.

— Валяйте, — позволил Болард равнодушно и, потянувшись, налил себе вина. — Да, кстати, — он пригубил, поморщился. — Я так и не понял, в чем меня обвиняют.

— Вам разъяснят в надлежащее время.

— Или не разъяснят, — дон Смарда полюбовался рубиновым сиянием вина в хрустале на фоне огня. — Дело не в этом. Из бумаги следует, что вы намерены произвести в моем доме и обыск. Вперед.

Монах поморщился и отдал приказ. Легионеры разбежались по дому. Болард цедил вино и молчал. Один из крыжаков снял с консоли книгу, перелистнул страницы, неловко уронил том на пол. Грохот получился изрядный, Майка даже зажмурилась. Но тут отклеилась от стены Гретка и заорала, что она не потерпит, что дворец общий, и баронесса Смарда, никак не в ответе за дела беспутного братца, и если уж господам легионерам угодно превращать ее дом в кромешный ад, пусть катятся на братнюю половину. Иначе она будет жаловаться. Сами знаете кому. Болард слушал сестру с видимым удовольствием. Было видно, что крыжакам на ее вопли начхать, но Гретхен блюла приличия. И хотя, ясное дело, донесла на Боларда сестра, ничего компрометирующего они не найдут. Впрочем, это совершенно не означает того, что он, Болард, легко отделается. Он знает, и они знают, кто именно приложил руку к "чудесному исчезновению" князя Кястутиса. Так или иначе, Ингевор найдет причину, позволяющую без проволочек и особых угрызений совести дона Боларда барона Смарду, нобиля в шестнадцатом колене и рельмина Ингеворского распять. А скорее всего, и искать не будет. Причину, в смысле…

Дон запрокинул лицо и тут на лестнице увидел Майку. Хотел крикнуть ей, чтоб убегала, но не успел. Чья-то ладонь запечатала Майке рот, свечка опрокинулась. Майка пискнула, но ее безжалостно скрутили и поволокли вниз.

— Вот, — услышала она. — Еще одна… сообщница.

— Дурак! — завопила Майка, снова обретя способность дышать и говорить. Но стараясь не дергаться, чтобы вместе с косой, за которую ее держали, не оторвалась голова: — Отпусти!!

То заложница, то любовница… то сообщница. Спятишь с ними!