Крис и Карма. Книга первая

– Человека тебе, Яшка, надо бояться пуще огня, – озабоченно говорил Михалыч, сидя на огромном лиственничном чурбаке для колки дров и попыхивая сигаретой без фильтра в янтарном мундштуке. – Человек, он страшнее пожара и любого волка. От пожара и волка, Яков, ты еще можешь убежать, ножищи-то у тебя вон какие долгие и сильные, а от человека – нет, не убежишь… Сам-то он – тьфу и растереть! – сплюнул себе под ноги Михалыч. – Один желудок у него ненажорный с кишками, да голова для равновесия. Куда ему за тобой угнаться? А вот пуля – догонит. Это трусливое и вечно голодное животное, чтобы набить свою ненасытную утробу, каких только приспособлений не изобрело… Ружья, петли, капканы, кольца с шипами, винтовки, карабины и даже яд – все это, Яшка, придумано против тебя. Раньше ты хоть ночью мог спокойно покормиться, мог чувствовать себя в относительной безопасности, а теперь – шалишь… Это двуногое чудовище придумало не только оптические прицелы, но и приборы ночного видения. А с ними тебе, Яшка, полная хана. От них ни на каких ногах не убежишь, ни в какой чаще не спрячешься… Так что проблемы у тебя серьезные, и надо нам с тобой что-то решать. Конечно, есть у меня надежда, что ближе к осени, когда кровь у тебя взыграет, потянешься и ты к какой-никакой комолой красотке… Обязательно потянет тебя к ней, и не спорь, Яшка, природу не обманешь, а там, глядишь, и прибьешься к какому-нибудь табунку, и уйдешь с ним на волю от греха подальше.

Яшка слушал, прядал ушами и тяжело вздыхал, словно и в самом деле догадывался о своей незавидной судьбе.

В субботу приезжал на мотоцикле Николка. Привозил комбикорм и обязательно – сахар для Яшки. А Яшка, заслышав треск мотоцикла, не заставлял себя долго ждать – ломился сквозь заросли, руша все на своем пути, словно боялся, что без него все лакомство Серко или Тузик слопают.

– Привет, деда! – кричал Николка, прислоняя своего железного коня к ограде. – Как Яшка, не сбежал?

– Да куда он от твоего сахара денется? – щурился против солнца Михалыч. – Я одного боюсь, как бы ты своим сахаром животине зубы не попортил. А ему ведь зимою этими зубами ветки деревьев и кустарников перетирать…

– Как – ветки? – удивился Николка, доставая из рюкзака пачку рафинада. – Ему что, сена будет мало?

– А кто ему сена-то в тайге наготовит? – усмехнулся Михалыч. – Я думаю, Николка, что этой осенью мы его на кордоне никакими лакомствами не удержим. Да и, слава богу, нечего ему здесь делать. Пусть к своим родичам уходит, там целее будет. А ты не переживай, корма ему в наших лесах хватит. У него желудок так устроен, что запросто переработает любые ветки – осины, тополя, черемухи, березы и даже дуба. А этого добра у нас на его век хватит.

Колька недоверчиво зыркал на деда из-под светленьких ресниц и заметно старался поворачиваться к нему левым боком.

– А я смотрю, Николка, с твоим приездом у меня на кордоне вроде как посветлело, – хитро сощурился Михалыч. – Да с таким фонарем, как у тебя под глазом, можно в любую темень по тайге ходить. Ну и правильно, Николка, пусть не нарываются.

– Да это все из-за Люськи, – оправдывался внук. – Она же в станционном буфете работает, а там, сам знаешь, всяких хватает, и все липнут к ней…

– А ты женись, чтобы не липли, и дело с концом, – посоветовал Михалыч.

– Мне, деда, и мамка об этом говорит, – задумчиво почесал рыжую репу Николка. – Да что-то не хочется пока. Пойдут пеленки-распашонки, а у меня сегодня работа есть, завтра – нет. Так что подожду пока, осмотрюсь. Может, в город перееду, там работа завсегда есть, а потому и перспективы другие.

– Ну, смотри-смотри, – не стал настаивать Михалыч. – Хозяин – барин.

Между тем дни быстро сокращались. После двадцать второго сентября они стали короче ночей и все продолжали убывать. Но зато сказочно обрядился лес: буквально пламенем полыхнуло по вершинам стройных осин, золотом покрылась липа, горит и никак не может сгореть приречный клен, и лишь ольха, словно и не ждет зимы, все еще на удивление зелена, как летом. Богата, словно среднерусская купчиха, по осени тайга. Вкуснейшие орехи дарит лещина, яркими новогодними лампочками горят плоды шиповника, на дубах забурели желуди, тяжелые кедровые шишки клонят к земле могучие ветви. В ясные дни все чаще в прозрачном воздухе серебрятся нити многочисленных паутинок: это перелетные паучки-тенетчики без устали украшают «бабье лето».

В очередной раз приехав к деду на кордон, вместе с сахаром достал Николка из небольшого рюкзачка широкую красную ленту.

– Деда! – позвал он Михалыча. – Я нашему Яшке классный галстук привез на шею.

– Какой еще галстук? – выходя из пригона, удивился Михалыч.

– А вот, смотри сюда, – Николка покрутил красную ленту в руках. – Люська к нему даже специальную застежку пришила.

– Ну, и зачем зайцу стоп-сигнал? – не понял Михалыч.

– Ты же сам говорил, что скоро охотничий сезон открывается… Вот я и подумал, что нашего Яшку надо как-то отметить, чтобы видно было – он не дикий, стрелять его нельзя. Ну, как собаки с ошейником. – От собственной сообразительности Николка так и сиял.

– Молодец! – одобрил Михалыч. – Это ты хорошо придумал. Дай-ка сюда, посмотрю.

– А чего смотреть, – торжествовал Николка, – цепляй Яшке на шею и – вперед. Классно получится, вот увидишь.

– Прицепить – не проблема, – Михалыч внимательно рассматривал мягкую, эластичную ленту, особенно – застежку из пластмассы.– Да как бы нам Яшке не навредить…

– Это еще почему? – не понял Колька.

– А потому… Ты знаешь, как его примут в стаде с этим твоим галстуком? Не знаешь… А там пижонов не любят и к себе не подпускают. – Михалыч попробовал ленту на разрыв – она не поддалась. – Прочная, – одобрил он, будет держаться…

– Ну, а стадо? – насуплено спросил Николка.

– Думается мне, что к тому времени, как Яшке к стаду прибиваться, выгорит твоя лента, если вообще не порвется, и никто ее не заметит.

3

Хорошая музыка мягко обволакивала, манила, обещая какую-то неземную, возвышенную жизнь. Вадик просто тащился от этой музыки, от выпитых двухсот грамм, котлетки по-киевски, необычайно вкусной, сочной, буквально тающей во рту. Но больше всего он тащился от соседки напротив, несравненной Маргариты Иосифовны – просто Марго. Ну что за прелесть были у нее глаза: цвета грецкого ореха, живые, энергичные, подзадоривающие и манящие. Вот эти глаза и музыка, двести грамм «Парламента» и запах дорогих духов, который даже ресторанный воздух не в силах был перебить, окончательно вскружили бедному Вадику голову.

– Будьте добры! – энергично пощелкал он пальцами, издалека завидев в проходе между столиками полногрудую Зину.

– В чем дело? – минут через пять подошла к нему официантка с привычным блокнотиком и карандашом в руках.

– Э-э, – вдруг смутился Вадик, впервые ощутив что-то вроде беспокойства. – Мне бы это, повторить, – промямлил он уже не так решительно, боковым зрением перехватив удивленный взгляд сощурившейся Марго.

– Повторить – так повторить, – невозмутимо ответила Зина, что-то быстро отмечая в своем блокнотике. – Что-нибудь еще?

– Да-да, – торопливо закивал Вадик. – Какую-нибудь закуску… Ну, может быть, селедочку…

– Селедочка у нас идет с луком, – усмехнулась Зина и, хоть убей, но вдруг показалось Вадику, что они как-то понимающе переглянулись с Маргаритой Иосифовной.

– Ну и что? – здесь уже Вадик позволил себе слегка возникнуть, самую малость, но – возникнуть. Мол, в чем дело, кто тут заказывает музыку?

– Да ничего, – чуть ли не зевнула Зина, равнодушно глядя поверх головы Вадика. – Просто лучок у нас запашистый… Не боитесь соседей по купе? – И тут же повернулась к Маргарите Иосифовне. – А вы будете еще что-то заказывать?

– Пожалуй, я поддержу Вадима Сергеевича, – улыбнулась Маргарита Иосифовна, – и с удовольствием выпью еще один фужер белого вина. Кстати, мне оно почему-то напоминает рейнский «Бурбон» 2007 года… Если вы помните, тогда в Европе случилась засуха и виноград прирейнских долин удался на славу.

Вадик онемел: вот это Марго! Вот дает – вино влет определяет… Но, может быть, просто блефует? Ведь никто и ничего у нас в этих винах не понимает…

– Засуха у нас только у мужиков с похмелья бывает, – Зина сунула блокнотик в карман, забрала со стола грязную посуду и легко заскользила между столиками.