Кристальный пик

По правде говоря, Гриндилоу и впрямь был не лучшим местом для остановок, но вовсе не из-за выдуманных чудовищ, а из-за торфа, что, поросший мхом, выглядел обманчиво плотным, но запросто мог утянуть на дно даже лошадь. Именно поэтому город Гриндилоу строился не вширь, а ввысь, и хижины его могли насчитывать по пять этажей, безобразно косые, но такие крепкие, что стояли века. Жаль, я не могла увидеть их воочию: никто не должен был знать, что королева Круга покинула свою обитель в столь непростое время. Поэтому едва Гриндилоу замельтешил вдалеке, вовремя замеченный Кочевником, как я стала примеряться к его безлюдным болотистым окраинам.

— Солярис…

«Да?»

— Мне что-то нехорошо.

Этих слов хватило, чтобы хвост Соляриса задергался из стороны в сторону, как выскочившее из телеги колесо. Крылья заработали чаще, шея вытянулась, и Солярис даже сумел изогнуться в полете так, чтобы взглянуть на меня, сидящую у него на загривке, по крайней мере одним желтым глазом. Зрачок в нем был уже иголки.

«Слабость? Головокружение? Тошнота?» — принялся перечислять Сол, и я спешно пробормотала, боясь себя выдать:

— Пожалуй, все вместе.

«Ты завтракала сегодня?»

— Нет…

«Рубин! Ты же знаешь, что должна хорошо питаться»

— Прости, я забыла.

Моя сахарная болезнь по сей день была тем поводком, которым я могла управлять Солярисом, но которым, само собой, никогда не пользовалась. До сегодняшнего дня. Стоило мне обмолвиться о своем детском недуге, как Солярис тут же начал стремительно снижать высоту, даже не заметив в переполохе, что лицо у меня слишком красное и оживленное, в то время как для сахарной болезни характерны вялость и мертвенная бледность. Виски сдавило от резкого перепада давления, а Кочевник и вовсе издал звук, пугающе похожий на тот, с которым чуть раньше опорожнял желудок.

— Сол, у нас всего семь дней осталось, помнишь? А не считая этого, даже шесть…

«Все я помню. И что? Предлагаешь лететь дальше, пока ты не умрешь?»

— На кону стоит весь Круг…

«Будто бы впервой. Ты уже знаешь, что я думаю об этом. Пусть весь Круг катится к Дикому, коль требует от меня делать такой выбор. Между миром и тобой я всегда буду выбирать тебя, Рубин. Это не обсуждается».

Услышать подобное было безмерно приятно… И ужасно стыдно. Я закусила нижнюю губу, пригнувшись, чтобы избежать потока ветра, бьющего в лицо. Угрызения совести не умаляло даже то, что я делаю все это не эгоизма ради, а ради самого Соляриса. Пускай он наверняка сочтет иначе.

— Ну и зачем было столько вякать про неделю в запасе и отказ от ночлегов, если по итогу и на дни плевать, и ночлеги будут? — фыркнул Кочевник раздраженно, как только отстегнулся от моего пояса после приземления и спрыгнул с драконьего хребта на землю.

— Никаких ночлегов, — объявила я, спускаясь следом нарочито неуклюже. — Мне и часа хватит… Всего лишь часа отдыха, да. Максимум два.

Хрустя спиной, затекшей за те десять часов, что мы провели в небе, Кочевник принялся разминаться и махать своим топором, отпугивая комаров и мошек, которые вблизи топей нагло липли к коже. В таких местах быстро покрываешься укусами, красными и чешущимися. Надеясь избежать их, я наглухо запахнула плащ и уселась на сломанных деревьях, образующих хлипкий помост. Здешний воздух, вдали от гор и моря, сильно отличался от воздуха в Столице, где всегда пахло солью и цветами. С болот тянуло прохладой и гнилистым илом, а от рощи морошки вокруг — медовой сладостью.

Не удержавшись, я наклонилась к кусту и собрала несколько крупных ягод себе в ладонь.

— И это тоже съешь.

Я не успела прожевать, морщась от кислинки на языке, — ягоды оказались недозревшие, — как передо мной очутилась горсть клюквенного мармелада и вяленой индейки. Едва Солярис изменился, оставив себе лишь ту чешую, из которой была пошита его броня, как тут же принялся ворошить наши походные сумки. Хотя на самом деле я завтракала, да еще как: и кашу с маслом съела, и блины, и хлеб, — в животе у меня и вправду урчало. В конце концов, мы летели без остановок, а на такой высоте особо не перекусишь. Приходилось по большей части жевать древесную смолу, чтобы растянуть приемы пищи, но на улице вечерело, и смолы пустому желудку становилось мало.

— Ешь же, ну. И поскорее, — повторил Сол, нависая надо мной.

Губы его дрожали, да и сам он выглядел не так, как обычно. Не то слишком растревоженный, не то уставший. От игры сумеречных теней на вечно юном лице словно проступали старческие заломы, а взгляд казался блеклым и потухшим — уже не солнечный огонь, а всего лишь догорающая спичка. И после этого он утверждает, что выдержит неделю лета…

Я молча взялась за вяленую индейку. Клала в рот по маленькому волокну, жуя медленно, несмотря на голод, чтобы потянуть время и поддерживать изнеможенный вид. Кочевник тем временем уплетал сушеные свиные ушки, раскачиваясь на соседнем бревне, а Сол сидел рядом и, грызя засахаренные орехи, не сводил с меня глаз. Разве что в рот не заглядывал.

— Кочевник, собери дров, — сказал он неожиданно, повернувшись. — Смеркается. Костер разводить пора.

— Так мы ночевать все-таки будем? — нахмурился Кочевник.

— Не будем, — ответила я.

— Будем, — ответил Сол.

Кочевник сузил глаза.

— Вот же парочка! Нашла коса на камень. Как определитесь, сообщите. — И, демонстративно закинув в рот все оставшиеся свиные уши разом, перекрутился через бревно и сел к нам спиной.

Я вздохнула, удрученно посмотрела на Соляриса и покачала головой. Значит, ради себя он не был готов рисковать опозданием, а ради меня, невредимой и уж точно не умирающей, — запросто.

— Мы переночуем, — повторил он тоном, не терпящим возражений. — Прежде ты никогда не жаловалась на сахарную болезнь, а теперь вон как. Лишнее доказательство того, что я всегда прав. Спешка может стоить тебе здоровья, Рубин, а заодно и мне с Кочевником. Потеряешь сознание — и если вниз не упадешь, то вторую руку оторвет, не дай боги. — Солярис красноречиво дернул меня за крепления на поясе, а затем за костяные пальцы, торчащие из-под плаща. — Какой будет толк от тебя, больной, в Надлунном мире? Это меня жалеть нечего, не мне континент по частям собирать да с богами хороводиться. Если не успеем до окончания летнего Эсбата, то подождем осеннего. Или еще что придумаем. Хотя нет, не слушай меня. Все мы успеем. Я костьми лягу, чтоб успели.

Солярис потрепал меня по волосам, как ребенка, и едва не расплел мои и без того неаккуратные косы. Вечно упрямое выражение его лица смягчилось, когда я принялась усердно жевать клюквенный мармелад, набив щеки, чтобы случайно не огрызнуться на этот его излюбленный, но отнюдь не романтичный жест.

Все, что мне оставалось — это смириться. Возможно, оно было к лучшему… Ведь небо над головой по-прежнему оставалось чистым. Где же они? Неужели так сильно отстали? Однако если я и могла доверять кому-то беспрекословно из тех, кто остался в Столице, то только Мелихор и Сильтану. Поэтому даже когда небо окончательно потемнело, а Кочевник все-таки разбил костер из высушенных дыханием Сола ветвей, я продолжала верить и ждать.

Как оказалось, не зря.

— Не двигайтесь.

Команда Сола прозвучала резко и тихо, как шелест деревьев, потревоженных ветром. Лишь драконий слух мог уловить приближение чужаков, когда их не было видно и за лигу. Потому Солярис вскочил с разложенных вокруг огня подстилок без видимых на то причин и, схватив флягу с водой, мигом затушил костер под возмущенные ругательства Кочевника, как раз жарящего на нем пойманную белку. Темнота, где средь болотных топей клубилась мгла и тоскливо квакали жабы, сделалась непроницаемой. Я невольно запрокинула голову к ночному небу, но не смогла разглядеть на нем ничего, кроме пары светящихся глаз, которые по незнанию можно было принять за звезды.