Кристальный пик

Селен ничуть не изменился с того самого дня в хижине Хагалаз — ни повадками зверя, одержимого своей добычей, ни благолепной внешностью. Похоже, он внял моим мольбам и остановился на одном обличье. Миловидное лицо с продолговатыми чертами было обманчиво красивым. Та самая «глупая красота», как часто отзывалась о самой себе Маттиола, шутя, что людей с подобными ликами никогда не воспринимают всерьез, чем они и пользуются. Бессовестно лгут, обкрадывают или даже убивают, но никогда не попадают под подозрение. Селен, будь он чуточку умнее, легко мог бы пользоваться тем же самым.

— Где ты? — вопрошал Селен снова и снова, глядя на меня все теми же миндалевидными глазами, невинное выражение которых отравлял лишь кроваво-красный цвет. — Я не могу тебя найти… Почему ты прячешься? Почему?

Прячусь? Выходит, сейд Хагалаз действует. Мои чувства и мысли снова лишь мои. В реальном мире Селен найти меня не может, поэтому теперь докучает лишь во снах.

— Мы были бы так счастливы вместе… Неужели все испортил один цветок, чьи лепестки я раскрыл навстречу дневному свету?

— Она никакой не цветок! Ее лишь зовут Маттиола. Поди прочь из моей головы, — не выдержала я, выставляя перед собой руку с повязанной синей нитью, как щит. Она засветилась во сне, точно как те светлячки над болотами, и крепко сжалась вокруг моего мизинца. — Поди прочь и никогда больше не мозоль мне глаза! Иначе худо тебе будет. Ибо когда я встречу тебя, когда увижу ту плоть, что ты обрел, я убью тебя без промедлений. Я тебя уничтожу, Селенит, за то, что ты сделал с моей молочной сестрой и Столицей. Я от тебя и следа в этом мире не оставлю!

Мой глас — волчий рык, мои слова — волчьи клыки. Во сне не было видно ничего, кроме той самой пещеры с шумом морского прибоя и витыми колоннами, где Селен ждал меня в первый раз, но где-то вдалеке я действительно слышала волков. Это выла сплетенная из их шерсти нить. Выла так страшно и пронзительно, что Селен даже во сне не мог подступиться ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки.

Попятившись назад, в арку между колонами, где колыхалась тьма, его колыбель, Селен улыбнулся мне.

— Твои волосы, — сказал он и погладил свою красную косу под ухом — точь-в-точь такую же, какая лежала на плече у меня. — Знаешь, почему они такие? С той секунды, как ты родилась, ты была предначертана мне. Один красный волосок на твоей голове тогда никто не заметил, но теперь все вокруг знают, чья ты. Ты моя уже наполовину. Я заберу тебя себе по кусочкам и буду любить до скончания веков.

Утром, проснувшись, я первым делом проверила свои волосы. Выхватила зеркальце у Сильтана, прихорашивающегося перед полетом, и принялась перебирать расплетенные за ночь косы пальцами, отделяя красные пряди от медовых. Когда я насчитала ровно столько же красных локонов, сколько их было раньше, у меня вырвался такой громкий стон облегчения, что все остальные резко обернулись. Похоже, это может стать моей новой утренней традицией. Неужели теперь я буду видеть Селена каждую ночь?..

— Что, тоже не выспалась? — спросила я у Тесеи, когда мы складывали вещи.

Она кивнула, сонно потирая кулаком глаза, пока Кочевник затаптывал костер.

— В-воют громко, — ответила Тесея.

— Кто воет?

— Волки.

— В окрестностях Гриндилоу не водятся волки, Тесея, — сказал Кочевник, отсыпая ей в ладошку жменю колотых орехов, украденных из беличьего дупла. — Здесь же сплошь болота. Откуда им взяться?

— Он прав, — согласилась Мелихор, тоже собирая пожитки в узелок. — Кроме храпа твоего братца, я ничего более и не слышала.

— Эй, я не храплю вообще-то!

— Еще как храпишь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

Я промолчала. Только покосилась краем глаза на полусонную Тесею, которая снова уткнулась в свою пряжу, перебирая пальцами нити игрушечного волчонка, висящего у нее на пояске. Интересно, она слышала тот же вой, что и я в своем сне? Неужто у Кочевника и впрямь растет будущая вёльва?

Завтрак из перловой каши и пшеничных лепешек несколько отвлек меня от насущных проблем. Запивая их медовухой из бурдюка Кочевника, без которой после таких сновидений было просто не обойтись, я в очередной раз наблюдала за препирательствами драконьего семейства и хихикала над ними вместе с Тесеей. Позже, завидев, как неуклюже я приглаживаю у ручья волосы и пытаюсь закрепить их сапфировыми заколками, чтобы они продержались хотя бы полдня лета, Тесея помогла мне, забравшись на пень, как на лесенку. Ее маленькие худые ручки и впрямь отличались недюжинной ловкостью: так же прытко, как управлялась с пряжей, всего за пару минут она заплела мне две добротных косы и вдобавок успела помочь переодеться к тому моменту, как Сильтан объявил о скором отправлении.

— Ты только полегче там, ящер, не выделайся! А то у меня сестра еще совсем мелкая. Понял? — ворчал Кочевник, подсаживая Тесею на спину Сильтану, когда тот принял свой первородный облик. Вот только та, кажется, вовсе не нуждалась в поблажках.

Когда Сильтан оттолкнулся от земли и взмыл в небо вместе со всеми нами, Тесея даже не пискнула. Только смеялась, бесстрашно разглядывая зеленые просторы. Кочевник небось с дюжину раз пожалел о том, что сел позади нее: от ветра черные косички развевались, словно знамена, и постоянно хлестали его по раскрашенному лицу. Мелихор пришлось забраться на спину Сильтана самой последней и сидеть практически у него на хвосте. Она прислонялась к спине Кочевника своей, предпочитая сидеть задом наперед, и иногда посмеивалась на пару с Тесеей, ведь, будучи драконом, впервые летала на другом драконе. Как и Солярис.

«Ну что теперь ты скажешь, брат? Кто самый быстрый из сородичей? Ни людские боги, ни сам ветер не угонятся за мной!»

Как бы Солярису, сидящему с кислой миной меж золотых гребней у Сильтана на шее, не хотелось этого признавать, но тот хвастал скоростью неспроста. Уже к полудню, вылетев с окраин Гриндилоу, мы достигли границ Дейрдре, а к вечеру пересекли их и оказались в туате Медб.

Раньше, перед полетами с Солом, я всегда втирала в щеки и губы медовый бальзам и масло ветивера, дабы те не обветрились и не превратились в шлифовальную шкурку. Но обмажься я хоть китовым жиром, в этот раз ничего бы не спасло мое лицо: уже через полчаса на Сильтане губы у меня закровоточили, покрывшись сухой коркой. Его скорость превышала темп Соляриса раза в два, и я не слышала ничего, кроме свиста, сколь бы громко Сол не кричал мне в ухо. Золотые крылья Сильтана буквально стучали друг о друга, двигались, как кузнечный молот — ритмично и беспрерывно. Хоть он был значительно крупнее Мелихор и вдобавок нес на себе вес сразу пяти человек, ничего не помешало ему сдержать обещание и наверстать упущенные за ночлег часы. Нашей платой за то стало бахвальство, какое всем пришлось выслушивать от Сильтана на привале, разбитом подле Коннахта — торговой столицы Круга.

Там каждая улица сияла, точно диадема древних королей, и золотого цвета было такое изобилие, что Медб по праву мог отобрать у Фергуса их герб. Возвышаясь на ховах^[20], Коннахт тем самым стоял на человеческих костях, кои захоронили здесь сами боги. По преданиям, то кости берсерков, первых людей, восставших против Дикого. Память об их отваге и смелости жила в высоких насыпях, усеянных четырьмя видами цветов, как венцами четырех божеств: вербеной, каллами, розами и лавандой. Но ни они, ни мертвецы в их корнях не мешали Коннахту процветать. Даже более того, поговаривали, будто город этот под защитой Медвежьего Стража и останков его названых детей. Потому торговцы с богатеями и слетались сюда, как мухи на мед — где может быть безопаснее, чем под приглядом берсерков?

В летний Эсбат все города без исключения наводнялись пестрыми шатрами, а Коннахт и подавно. Именно отсюда по Кругу расходились все товары, какие только изготавливали на континенте, потому рынок занимал большую его часть. Высокие острые башни царапали небо, а низкорослые дома из мрамора с круглыми крышами дымили, как и их жители, высиживая на порогах с курительными трубками и жевательным табаком. На каждом углу подавалось местное традиционное блюдо — пулярка^[21], начиненная рыбой и луком, и всюду на людей смотрели мозаики и петроглифы, вырубленные в оградительных стенах.