Кристальный пик

— Кто вы? — спросила она. Ее рука легла волчице на оскаленную пасть, и вой тотчас же утих. — Что делаете здесь, в моих садах? Кем посланы и с какой целью?

Кочевник подхватил бессознательную Тесею на руки и отпрянул назад, к Мелихор и Солярису за спину, прячась от пытливого взора, который пробирал насквозь даже через непроницаемую маску из злата. Точно так же чувствовался и колючий мороз, исходящий от Госпожи — он напоминал, почему ее прозвали не только Матерью сейда, но и Матерью холодов. Она будто вела за собой зиму, как вела и волков, чьи глаза вдруг засветились в темноте среди деревьев. Ни морд, ни тел, ни хвостов видно не было. Только горящие взгляды, которые моргнули — и потухли, стоило Госпоже сделать шаг вниз со склона.

— Так и будете молчать? Речь человечью позабыли? Или вам любо, когда с вас не словом спрашивают, а силой?

— Отвечайте Госпоже, поганки! — подхватила Дагаз, лелея своего спасенного ворона на руках.

Я наконец-то справилась с оцепенением и вдруг поняла, что никто из нас действительно до сих пор не сказал Волчьей Госпоже ни слова. Даже Солярис, обычно самоуверенный, не шевелился. Губы его разомкнулись, брови взметнулись вверх, ресницы дрожали. Мелихор, схватившая Сола под локоть, тоже выглядела потрясенной. Вряд ли она, в отличие от нас, понимала, кто стоит перед ней, но даже ей принять Госпожу за простую вёльву и уж тем более за обычную женщину было невозможно. И ее маска, и она сама будто искрились неземным блеском. Перед ней хотелось кланяться, опустившись на колени.

И я опустилась, сев прямо в траву и низко склонив голову.

— Волчья Госпожа, сейдом и женским началом повелевающая, мы виновны пред тобой, что чертог твой преступили, о том не ведая. Перед тобой склоняет голову Рубин из рода Дейрдре, Хозяйка Круга, дочь Оникса Завоевателя, королева девяти…

— Зачем тыквы мои срубили? — спросила Волчья Госпожа, не дослушав.

И указала посохом, который все это время висел у нее за плечом на ремне, — такой же, как у Дагаз, но без черепа, — на кучу переломанных тыкв, которые побросал Кочевник ради Тесеи.

— Ваши тыквы? — переспросила я, встрепенувшись.

Дагаз хихикала, перепрыгивая с места на место позади своей Госпожи, и при виде ее злорадства мне вконец поплохело. Так вот отчего поля те выглядели столь ухоженными, как и клумбы аметистовых цветов! Хозяйка им и саду — сама Госпожа волков.

— Все вы такие, подлунцы, — произнесла она со вздохом, в котором слышалось больше разочарование, нежели гнев. — Берете чужое без спроса, губите и ломаете то, что без вас бы бед не знало долгие столетия…

— Мы не специально! — воскликнула Мелихор, и уж от кого, но от нее с засохшим оранжевым соком в уголках рта это прозвучало совсем неубедительно. — Эта полоумная сказала, что нам черепа нужны, дабы через сад ваш аметистовый пройти! Хотела наши головы забрать, но мы взяли и обдурили ее, использовав тыквы.

— Лгунья, лгунья! Никакие головы я не просила и вообще, кто кого еще обдурил! — взвилась Дагаз, и ворон ее, уже очухавшийся и перебравшийся к хозяйке на плечо, противно каркнул, поддакивая.

Госпожа приложила к уху ладонь, оглушенная ими обоими. Этим же жестом она нечаянно отвела назад одну из своих серебряно-рыжих кос, и то самое ухо выглянуло из-под каймы маски — с маленькими серебряными колечками в мочке и кончиком острым и длинным, точно стрела. Таких ушей не было ни у драконов, ни у людей, но они были у Совиного Принца и, очевидно, всех прочих сидов.

— Довольно! — воскликнула Госпожа, схватив белого ворона за клюв. Дагаз, безостановочно плюющаяся обвинениями, и Мелихор, кривляющаяся ей в ответ, мгновенно притихли. — Мне неинтересно, кто кого дурил! Я хочу знать, что люди забыли здесь.

— Они сказали, что Его Мудрость Совиный Принц призвал их. Наверное, тоже врут, прямо как насчет голов и тыкв, — проблеяла Дагаз.

Несмотря на то что лицо Волчьей Госпожи скрывала маска толщиной с указательный палец, я все равно каким-то образом знала, куда она смотрит. Вот она оглядела каждого из нас по очереди, а затем задержала взгляд на Тесее, только пришедшей в себя и усевшейся у Кочевника на руках. В ее косичках застряли стеклянные фиолетовые лепестки, как драгоценные заколки. Она тут же принялась вытряхивать их, смущенная, будто тоже чувствовала, что все внимание приковано к ней.

Взор божества был подобен яркому лучу солнца — даже сквозь сомкнутые веки поймешь, когда он на тебя светит.

— Это правда? — Голос Волчьей Госпожи прокатился по низине рокотом. — Совиный Принц послал за вами?

— Не за нами, — ответил Солярис вдруг и указал на меня пальцем. — Лишь за ней.

И взор Волчьей Госпожи осветил меня с головы до ног.

— Подойди.

Я сглотнула слюну, сделавшуюся вязкой от волнения, и покосилась на Сола. Тот не высказал беспокойства, только кивнул, стоя смирно, и вытянул руки вдоль тела. На них проступили вены и жилы от напряжения, когда я взошла вверх на холм по аметистовым цветам. Приблизиться к древнему божеству, одарившему твой род плодами жизни, было сродни тому, чтобы идти в горящий костер: чем ближе, тем теплее, но и тем выше шанс сгореть. Смертная плоть, как воск, плавилась от той силы, которую излучало божественное естество. Ноги едва сгибались, непослушные.

Из прорезей волчьей маски на меня взирала та же темнота, что и из маски Кроличьей Невесты на Селене, но ни дрожи, ни страха я в этот раз не ощущала. Наоборот… Стоило расстоянию между мной и Волчьей Госпожой сократиться, как мне вдруг сделалось спокойно, точно в погожий морозный день. Я стояла не просто напротив божества, а напротив олицетворения женского начала, присущего и мне, и всем женщинам, что были до меня и будут после.

Белая волчица тем временем обошла меня по кругу, обнюхивая, пока не остановилась где-то сбоку. Раздался низкий утробный рык. Я с трудом заставила себя стоять неподвижно, боясь спровоцировать зверя не то дикого, не то ручного. Коленки задрожали пуще прежнего.

— Кажется, я ей не нравлюсь, — произнесла я робко, покуда Госпожа по-прежнему молчала. — Я сделала что-то не так?

— Просто ты не нравишься мне, — ответила Госпожа и стала обходить меня по кругу подобно своей волчице, след в след, стуча посохом о землю. От его ритма, как и от ее зычного голоса, начинала кружиться голова. — Не сидится тебе спокойно. Все-то лезешь не в свои дела — то в дела живых, то мертвых…

— Простите?

— Рубин зовешься, значит? Как хрен ни назови, во рту слаще не станет.

— Боюсь, я вас не понимаю…

— И не поймешь. Пусть тебе твой помощничек совиный, любимицей тебя избравший, все объясняет. Вечно этот спесивец на судьбу хомут пытается накинуть, будто то ему кобыла загулявшая. Как вы в сид попасть сумели, если ничего о нем не ведаете? Тыквы срубить додумались, с дщерью моей сцепились, цветы душ растоптали…

— Через колодец, — ответила я растерянно, и шуршащая поступь Госпожи резко оборвалась. — К нему нас волчий вой привел, а волчьи следы довели затем до Аметистового сада и до вас…