Кристина

Наконец мы ослабили наши объятия; Мартин отпустил меня на расстояние вытянутой руки и проговорил:

— Я думал о тебе весь день, ни на минуту не мог забыть тебя… ни на секунду.

— И я, со мной было то же самое. О, Мартин, — я вновь опустила голову на его грудь и тихо произнесла — Я так люблю тебя, так люблю.

Мы не говорили. Поднялись наверх… Прошло несколько часов, но мы так и не начали того разговора. Лишь собравшись уходить, Мартин, стоя у двери, повернулся ко мне и сказал:

— Я должен и правда поговорить с тобой, Кристина. Прежде чем мы продолжим наши отношения, я должен тебе что-то сказать. Кое-что надо уладить.

На какую-то долю секунды страх поразил меня, и я, с трудом переводя дыхание, выдавила:

— Я тебе нужна? Ты любишь меня? Ты не покинешь меня опять?

— Никогда, никогда. Теперь все в твоих руках. Пока дышу, ты будешь нужна мне, — его губы, твердые, но нежные, закрыли мой рот. Секунду спустя он продолжал — Но сейчас тебе надо как-то жить, и я хочу, чтобы ты жила… ну, — он улыбнулся, — нормально. Понимаешь?

Я прыснула и, вместо ответа, упала ему на грудь. Мартин взял меня за плечи, легонько встряхнул.

— Будь же практичной. На вот, возьми, — он достал из кармана толстую пачку денег.

— Нет, нет. Никаких денег мне не надо. Я хорошо живу.

— Послушай, не глупи. Все эти годы… Ты должна взять деньги. Это мелочь. Ты будешь получать деньги регулярно — я позабочусь.

Я спрятала руки за спину, тогда Мартин свернул банкноты и бросил в дальний угол комнаты, за кресло.

— Вот теперь ищи там.

— О, Мартин.

Мы снова обнялись, потом, положив руку на засов, он прошептал:

— Завтра вечером, в это же время или около. Но учти, — он взял меня за подбородок и слегка встряхнул, — сначала поговорим. Поняла?

Я радостно кивнула. Мартин вновь привлек меня к себе и пробормотал:

— Мне надо так много сказать тебе, Кристина, честное слово. Послушай, приходи завтра вечером в тот бар, где мы были в понедельник…

— Нет, — покачала я головой. — Приходи сюда. Обещаю, что ты будешь говорить сколько душе угодно, а я соглашусь с каждым твоим словом.

— Правда?

— Да, да, любовь моя.

— Благослови тебя Бог.

Я всегда считала, что подобное пожелание является прерогативой католиков, и мне было странно слышать его из уст Мартина, к тому же в его голосе звучала… какая-то печаль. И когда он взял меня за руки и прижал их к своей щеке, его лицо было тоже тронуто грустью. Потом Мартин открыл дверь и шагнул в темноту. Я повернулась и медленно пошла в кухню, изумленная и счастливая.

Уже собираясь подняться наверх, я вспомнила про деньги. Я подняла их с пола и даже не стала пересчитывать — там было что-то около двадцати фунтов. «Подумать только — такая огромная сумма», — пронеслось в голове. Войдя в комнату, я вздрогнула: Мартин забыл свои часы. Я взяла их: красивая вещь, наверное, чистое золото. Положив часы на банкноты, я спрятала и то и другое в верхний ящик комода…

На следующее утро пришел Дон Даулинг. Он принес фунтовую коробку шоколадных конфет для Констанции. Шоколад выдавался по карточкам, и мне было странно видеть эту яркую красивую коробку. Я не успела никак отреагировать — коробка была уже в руках моей дочери.

— Дай-ка мне, Констанция, — попросила я, но она спрятала конфеты за спину и убежала в гостиную. Я повернулась к Дону и, стараясь, чтобы мой голос звучал как обычно, произнесла — Не надо давать ей такие вещи, Дон. Она еще слишком маленькая.

. — Чепуха, — ответил он. — Ей так мало достается…

— Она получает все, что ей необходимо.

— Знаешь, Кристина, ты говоришь точно так, как твоя мать когда-то. Становишься очень похожей на нее.

— Не могла найти лучшей женщины для подражания.

Дон потер свою небритую щеку, потом заметил:

— Это еще вопрос. Знаешь, если бы не она…

— Послушай, Дон, я вовсе не собираюсь обсуждать с тобой свою мать.

— Хорошо, хорошо, — он погрозил мне пальцем. — Что нам враждовать, а?

Мне хотелось сказать: «Я буду враждовать с тобой, пока дышу», но я боялась не только за себя и за Кристину, но и за Сэма. Когда бы я ни одерживала верх над Доном Даулингом, после этого всегда страдали другие. Сначала животные, бедные животные, потом Сэм со своими покрытыми ожогами руками и ногами. Теперь опять Сэм, потому что после аварии на шахте многие начали относиться к нему с антипатией: Дон выполнил свое обещание. Даже мой отец изменил к Сэму свое отношение. Он как-то поинтересовался, что же на самом деле случилось под землей. Сэм отрицал все обвинения, но его слова звучали довольно неубедительно, возможно, из-за моего присутствия. Я понимала, что не должна усугублять его положение, поэтому ровным голосом ответила:

— Для вражды нужны двое, а я сегодня не в настроении…

Дон засмеялся.

— Не имею ничего против. Кстати, я купил вчера потрясающую машину.

— Что с ней делать, если все равно нет бензина?

— Я заглядываю в будущее, Кристина. Я всегда рассчитываю наперед. Война уже подходит к концу. Я купил этот автомобиль за сто двадцать фунтов. Готов поспорить: едва закончится война, я смогу запросить за него триста. Это «вулсли», темно-синего цвета, отлично выглядит. Уйду из шахты, как только все закончится.

— Правда? И чем ты собираешься заняться? — поинтересовалась я, раскатывая тесто.

— Займусь бизнесом вместе с Ремми. У меня уже неплохо получается. Знаешь, удалось кое-что отложить.

«Так помог бы матери», — хотелось сказать мне, потому что я знала: тетя Филлис зависит в основном от денег Сэма. Но я проговорила лишь:

— Очень хорошо.

— У меня есть планы, грандиозные планы. Скоро даже Ремми не сможет со мной тягаться.

— Да ну?

— На днях подыскивал себе в Брамптон-Хилле подходящий дом.

Я не смогла совладать с собой и, удивленно взглянув на него, воскликнула:

— В Брамптон-Хилле?

— Ну да, а почему бы и нет? Чем я хуже других? Половина домов все равно сейчас пустует, а другая реквизирована и пойдет за бесценок. У них не хватит денег на содержание — у нынешних владельцев. После войны все изменится. Ей-богу! Но не раньше. Богачам подрежут крылышки, — он помолчал. — Так или иначе, но дом мне нужен. Я думаю жениться.

Я опять занялась тестом и опять вынуждена была взглянуть на него.