Кривая сосна на желтом обрыве

Последнее место, куда мы в этот день заехали, тоже было с озером. Это самый старый был карьер, а называли его не Первый, как можно было ожидать, а Немецкий. Там сразу после войны пленные немцы работали и жили под охраной там же неподалеку. Там же и кладбище, как без этого. Приходилось мне проезжать мимо этой старой выработки. От города - километров пятнадцать. Где-то на горизонте виднеется кромка Подкаменной Дубравы, приличного такого леса, с косулями и кабанами, с мелкими рыжими волчками. Волков не так мало, с ними воюют все наши овцеводы с переменным успехом. У Садоева усадьба к лесу совсем близко, лета не проходит, чтоб Ваха не подстрелил одного-двух, соседям-фермерам на радость. А Вахины загоны километрах в четырех левее, если стоять к лесу лицом, напрямик через степь, через обширную Сухую Балку. Есть тут такое топографическое явление, неглубокая впадина, километровая примерно в диаметре, как будто для озера приготовлено. Но никогда никакого озера не было в этой котловине, потому и название.

Немецкий карьер был, конечно, поменьше, чем действующие Шестой или Восьмой. Но впечатления производил куда больше.

Каменка наша не Дон и не Волга. Речка да и речка, метров тридцать в ширину в нашем течении. Курица вброд не перейдет, но и не Амазонка точно.

А вот в доисторические времена, когда таял лед и воды было не как теперь, могла она и с Амазонкой равняться. По крайней мере, ширина древней долины у Каменска километров шесть. И глубина доисторического русла впечатляет.

Почему я об этом? Потому что послевоенные выработки вгрызлись как раз в древний берег. Если прикинуть по карте, где-то на середине между верхним краем и урезом воды в реке, точнехонько с уровня нынешней долины. Грызли, грызли, вбок, углубляясь в склон, вниз, зарываясь в грунт, и вширь, вверх по течению Каменки. Щебень вывозили по узкоколейке, насыпь от которой до сих пор видна сквозь высохшую траву. Выгрызли котловину неправильной формы размером примерно километр на полтора. Нынешние действующие карьеры куда больше, но там работы ведутся, народ бегает, техника, и размеры скрадываются. А в этом гигантском кособоком тазике тихо, оттого, наверно, размеры и бьют по глазам.

Пока вели добычу щебня, прошли два уровня грунтовых вод. Один обозначен на склоне: сочатся из него на одном и том же уровне, с разных сторон, родники. В этом слое воды было немного, добыче она не мешала. Выработки пошли вниз, к нынешнему уровню Каменки. Углубились метров на двадцать от поверхности почвы и напоролись на второй водоносный слой, гораздо более мощный. Карьер залило, пришлось уносить ноги и бросать добычу.

Самое интересное, что образовавшееся поначалу большое озеро с голубоватой водой, такое же, как сохранилось на Втором карьере, не продержалось и года. Был мощный источник в обрыве, было небольшое продолговатое озеро под самим обрывом и несколько поменьше по всему дну. И не было видно, куда просочилась вода. Этот вопрос меня особо занимал.

– Па, тут же гранит, по идее, как же тут вода текла?

– Балда ты, Серега, и уши холодные. Книжки начинай читать, там все написано. Специально для тебя повторяю: граниты древние, разрушающиеся. Здесь древняя речная долина, место усиленной эрозии, сиречь того же разрушения. Ты что думаешь, тут скала, монолит? Ничего подобного. Обломки, валуны. Между них - каменная крошка, природный щебень. Там и просачивается, размывая более легкие осадочные породы. Уходит все в речку в конце концов.

– То, что выходит у Четвертых Песков?

– Тю! Легко и просто жить хочешь. Мы однажды этим вопросом озадачились, проследить, куда реки текут. Есть такая специальная органическая краска, добывается из бычьей желчи, абсолютно для живого безвредная. Она остается заметна даже при разведении один к десяти миллионам. Я тогда штормовку запылил и решил простирнуть в речке. Вода была окрашена полтора часа, а я от начальства праведного пенделей получил: не порть чистоту эксперимента!

– От Воскобойникова, что ли?

– Нет, его еще не было, от Переверзева, Дмитрия Артемовича, тогда директором был. Так вот, окрашенная вода вынырнула из подводного источника, со дна речки, километрах в десяти ниже города. А ты - Четвертые Пески...

Мы подъехали прямо по бездорожью, напрямую по степи. Автомобильной дороги туда, как отец сказал, никогда не было: все по узкоколейке. Стояли у остывающего козлика, Надюшка, сидевшая последний час за рулем, разминала затекшие плечи. Езда по степи напрямик - удовольствие куда ниже среднего. Ровной она только кажется. На каждой кочке баранка норовит выскочить из рук, и каждую ямку задницей чувствуешь, притом что под травой ничего не видно. Но не было туда дорог, ни гравийки, как к другим карьерам, ни самой захудалой грунтовки. Если и была когда, давно заросла. Если поразмыслить - кому и зачем туда ездить?

Стоим к речке спиной, под ногами - спуск к одному из меньших озер, каменистый, но проходимый, весь истоптан овечьими копытцами и усеян пометом. Кучка-другая конского навоза - все правильно, у нас всегда пасли верхом. Еще и собак парочка где-нибудь крутилась. Скорее всего, из Садоевых кто-то.

Дальше первого озерца отара в карьер не заходила. Зачем? Вода одинаковая. А овцы ноги переломают на каменюках.

Теперь взять фотоаппарат и посмотреть, что с этого ракурса заснять и что тут характерного. Так: мы стоим с самой нижней кромки кособокого тазика. Стенки поросли кустарником, с этой стороны мелким, но чем дальше к середине, тем гуще и гуще. Воды там все же больше, а почвы за прошедшие годы нанесло ветром и весенней водой достаточно, есть за что зацепиться корням. Густо заросли и склоны, и дно. В дальнем конце вообще джунгли. Деревья здоровенные, поднимаются по противоположному склону целым каскадом, как и на Втором карьере. С одной разницей: вся растительность обрывается примерно на середине, на месте, куда выходит целая линия родников и родничков, обозначивших верхний водоносный слой. А выше - метров на сорок, насколько можно судить с такого расстояния, почти отвесный, без кустов и травы желтый обрыв. Кое-что там есть, в бинокль видно, особенно с краев среза, где хорошо выделяется почвенный слой. А невооруженным взглядом окинуть - все голо.

И над этим обрывом - огромная, кряжистая, кривая сосна. Неизвестно из какой шишки выросшая лет сто назад или больше, кроной выделялась на фоне темнеющего неба. Как нарисованная на японском шелковом свитке, который висит в тренерской у Петровича.

Вот ее и запечатлеем. Точно такое ни с чем не спутаешь.

Больше нам вылазок сделать не удалось. С середины следующей недели зарядили дожди, похолодало. Октябрь у нас тоже бывает теплый, но в этот раз не задался. Ну, осень есть осень. Но все поездки решено было отложить до весны. Как ни мучило нетерпение Воскобойникова, но и он понимал, что сезон поисков закончен.

А еще через неделю уехала и Надежда. Кончилась преддипломная практика, надо было ехать в город и доучиваться. Пятый курс, диплом, экзамены и так далее. Одно радует: к следующему лету прибудет обратно во всеоружии диплома.

Мне оставалось ходить в школу и читать книги из отцовского шкафа. Чем и занялся.

А еще меня, как Надюха говорила, похихикивая, "закаратило".

В каждой шутке есть доля шутки. А остальное - чистая правда. Надюха право имеет хихикать, - сама такая.

Можно сказать, что тренировками я увлекся не на шутку. Но это будет не вся правда и даже не половина. Меня, сказать, как я это чувствовал, - захватило и понесло.

При том, что по расписанию я должен был ходить три раза в неделю - я в зале был как штык каждый день. Моя группа, не моя - становился в конце строя к новичкам, как я, не имевшим еще форменного кимоно.

Бескимоношным я оставался недолго - до первого заказа. Из областного центра привозили по заказу все снаряжение, и через месяц примерно были у меня два кимоно с эмблемами, черное рабочее и белое парадное, для экзаменов и соревнований. Пояса к нему не полагалось, первый, белый пояс выдавался как раз после первого экзамена, просторный халат, не прихваченный в талии, болтался, и опять посмеивалась Надюшка:

– Кимоно-то недошито!

Как раз перед ее отъездом "дошил" я кимоно, сдал экзамен и пояс получил. Из рук Петровича, подойдя перед всем строем. Поясу полагается поклониться уставным поклоном, потом опуститься на одно колено, повязать, поклониться учителю и вернуться на свое место в фаланге. Так я и сделал, уступив место следующему - нас человек с полсотни сдавало экзамен, в присутствии двух представителей из областной федерации.

На белый пояс не сдать - надо быть полным и окончательным каличем. То есть просто не делать того, что делать велят. Ваня нас заставлял "качать мышцу" - физухи было много, народ приходил все больше квелый. Правильно, на физкультуру не ходить - это круто, и все больше в мортал комбат, чем в натуре помахать ручками-ножками. Мне можно не объяснять, в чем разница, я ее давно уже понял. На занятиях упирался, старался, парился - аж задница болела. И конечности, как та же Надюшка говорила - уставали до бесконечности. Ноги не гнулись со ступенек спуститься. На другой день поднимался - казалось, все суставы скрипели. Каждый раз думал - нет, сегодня не встану, полежу, почитаю что-нибудь умное. И каждый день ноги сами меня несли в битком набитую раздевалку, на вытертые доски спортзала.