Кривич

– Ну, что ж приступим к действию, - удовлетворенно произнес монах.

Взяв в руки отполированный кусок металла, старанием неизвестного мастера превращенный в зеркало, направил его на круглый шар ночного светила, поймав его отражение, опустил бледный луч на лица мертвецов. Из уст грека отчетливо произносились слова заклинания:

– Ты, ночное светило, бледный свет в зеркалах преломи,

По пути от весны до зимы путь свой пройди.

Лик Геката, богиня ночная, богиня подземного царства яви,

По лунной дорожке в царство мертвых, пусть души умерших пройдут.

Зиму и смерть в тело се загони.

Пусть ночною порой, жажда крови мученье ему принесет,

Лишь, напившись ее, отпустит слегка.

Пусть ночною порой из могильной земли, поднимает его,

Приносящая тьму.

Быстро отставив зеркало в сторону, чернец маленьким, острым, как бритва ножом, полоснул себя по внутренней стороне руки у запястья, зажал выходящую из раны кровь. Проходя по рядам, он слегка приоткрывал рану, давая каплям крови стечь на губы очередному покойнику. Обойдя всех, остановившись между рядами, поднял лицо к луне, продолжил произносить заклинание:

– С криком утренней птицы настанет восход - воскресение дня,

Спрячь, Геката, под землю от Солнца, злой дух упыря.

Тот от часа сего всецело подвластен лишь мне,

А, земля, где рожден и взращен он,

Не примет се тело к себе.

Лежавшие до сего момента неподвижно покойники, зашевелились, стали вращать невидящими глазами, еще не осознавая происшедшего с ними. Да, и было ли в них сознание?

– Вставайте, упыри!
– воскликнул византиец.
– Пища ожидает вас! До крика первых петухов, селение в полной вашей власти.

В разных концах деревни послышался протяжный, собачий вой, наполненный страхом и безысходностью ночи, нестерпимая жажда, погнала десятки упырей на ночную охоту. Жителям беззащитной деревни, искать сочувствия было не у кого.

– Если я правильно просчитал все, то осталось подождать здесь кривичей, - прошептал Иоанн, лицо исказила гримаса улыбки.

– 3 -

– Расскажи, мне о нем подробно, каков он сам, в чем одет, голос, какой у него голос?

– Так, я ж уже говорил, - Хлуд, недоуменно посмотрел на крепкого воина, с полностью бритой головой, с вислыми, длинными усами цвета вызревшего зерна, нервно теребившего косицу витого кожаного пояса, к которому медными кольцами были пристегнуты ножны тяжелой сабли.
– Пять дней тому, в селище пришел чернец. Я его как узрел, сразу вспомнил, такого не забудешь, хотя с последней встречи прошло, никак не меньше пятнадцати годов. Волос длинный, черен, но теперь уж с проседью. Бородища, будто перо на весле, окладиста, глаза тебя так и сверлят, пытаясь проникнуть в душу, хотя лицо при том, благостное. Сам, весь в черное, длинное до пят одет, а из-под бороды оберег в серебре проглядывает, Белый Бог на кресте распятый. Голос ручьем льется, слова правильно произносит, не по-деревенски, но сам язык русский, чистый. Бери, грит, бочонок вина ромейского, дружину, мол, угостить желаю. А, я к тому вину, даже не притронулся. Токмо поутру гляжу, а стражи у ворот-то и нет, в воинской избе все хворыми лежат. Ухватил я тогда свое семейство, да к вам деру дал. Там, где монах Иоанн проявится - хорошего ждать не стоит.

– Он это!
– воскликнул сидевший на лавке Славка.
– Точно описал византийца.

– Ну-ну! Что еще скажешь?
– спросил сотник Горбыль Хлуда.

Этот разговор происходил в светлице терема Гордеева городища. Среди собравшихся, присутствовали: боярыня, восседавшая в монзыревском кресле, Горбыль, Мстислав, в одночасье ставший крепостным воеводой, Славка и, с утра пришедший в городок вместе с семейством, Хлуд.

– В тот же вечер, два стражника боярина Военега, Трут и Умысл, хвастали перед старым Ротаном, тем, что византиец им по пять монет золотом отвалил. За выполнение какого-то дела на ваших землях. В ночь и ушли.

– Какого?
– насторожился Горбыль, словно гончая учуявшая запах дичи.

– Об этом не ведаю.

– А, что за люди, эти, Трут с Умыслом?

– Жадные, своей выгоды никогда не упустят, но воины отменные.

– Значит, говоришь, золотом расплатился?

– Да.

– Ну, ладно. Сам-то ты у нас остаешься или виды какие иные имеешь?
– задал очередной вопрос Горбыль.

– Останусь, коли в дружину возьмете.

– Из терема выйдешь, у охранника на воротах спросишь, чтоб десятника Судислава указал. Его десяток нынче в состав караула входит, - напутствовал Хлуда боярич Мстислав.
– С сего дня у него в десятке служить будешь.

– Благодарствую, воевода.

– Постой, - остановила, готового покинуть светлицуХлуда боярыня.
– Ты ведь жену с детьми привел?

– Да, боярыня, это так.

– А, где остановились?

– Да, пока нигде. Определимся к кому-нибудь на постой, чай мир не без добрых людей. Теперь вот служба есть, прокормимся.

Галина громко хлопнула в ладоши. На ее призыв, из маленькой двери появилась славница.

– Звала, матушка?
– с поклоном, приятным грудным голосом, вопросила боярыню.

– Проводишь добра молодца. Там у ворот теремного подворья, женщина с детьми ожидают. Так вот, прогуляешься с ней к Лесавне, скажешь ей, что я велела отдать избу на окраине восточной стены, в пользование этому семейству, да, выдать корову, определить земельный надел, помочь с посудой и домашней утварью. Пусть сена для коровы завезут. Семенами для посадки, чтоб наделить не позабыла. Поняла ли?

– Все поняла, матушка. Все сделаю и передам.

Потерявший дар речи Хлуд, смотрел во все глаза на боярыню, от волнения позабыв слова благодарности. Такого просто не могло быть.

– Что-то еще, Хлуд?
– обратилась к нему боярыня.

– Благодарствую, матушка!
– только и смог произнести воин, поклонившись боярыне в пояс.

– Приятно, Галка, почувствовать себя Санта-Клаусом?
– хитро улыбнулся Горбыль.

– Ты, Саша, заканчивай шутки шутить. Делом займись. Два отморозка вот уже который день нашу землю топчут, а мы об этом ни сном, ни духом. Что думаешь делать?
– спросила боярыня.

Сразу посерьезнев, Сашка ответил:

– Да, делать-то ясно что. Ты вот, Мстиша, - обратился он к Мстиславу, - усиль-ка наряды, особое внимание обрати на иногородних. По лесу-то эти кадры ходить не будут, в лесу им делать нечего, разве, что ночевать только. Я же весь свой вороп на пятерки разобью. Кого в засаду посажу, кого по деревням отправлю. Сам к бабке Павле поскачу с пятеркой бойцов, может она, что знает, если нет, может у лесной нежити, что спросит. Короче, никуда эти сволочи от нас не денутся. Справимся.

– Вот и займись этим, - кивнула Горбылю Галина.

– Слышь, хозяйка, чую пригляд за избой нашей. Глазом недобрым смотрят, подлость зробить хочут, - маленький человечек в расшитой рубахе, подпоясанной бечевой, с ухоженной бородой на лице, стоя у печи, невероятно сочным баском поделился с ведуньей своими выводами.
– Трава еще не везде проклюнулась, а так бы у лугового спросили, хто энто за нами погляд ведет. И, ведь чую, недалече вражье око.

Из-за печи появилась Востуха - водимая домового.

– Никак, хозяйка, нас тати снова грабить пожаловали?
– забеспокоилась мелкая берегиня домашнего очага и хозяйства.

– Сейчас поймем, откуда ветер дует!
– успокаивающе, произнесла бабка.
– Ты, Олена, сиди в избе, не вздумай выходить, чтобы не случилось. Поняла?

Ленка, сидящая за столом за разбором сухих прошлогодних трав, не сразу и въехала в разговор домашней нежити с бабкой, увлекшись работой.

– А, что такое, бабуля?

– Я, говорю, сиди за столом, работай, из избы не выходи.