Кривич
Шрифт:
– Ясно!
– Николаич, ты не думай, мы его сюда уже мертвым внесли, чтоб печенеги над телом не глумились. Ему стрела в основание черепа вошла, сам знаешь, летальный исход, - Сашка вздохнул, словно чувствуя за собой вину в смерти князя.
– Наш Пашка тоже погиб, вон они рядом лежат.
Горбыль указал рукой влево от себя. Кольцо воинов разошлось в стороны, сидящий Монзырев разглядел два десятка уложенных в ряд тел. Его глаза загорелись огнем, он встрепенулся, откуда и силы взялись. Уцепившись за Горбыля, с его помощью поднялся на ноги. Голова закружилась, слегка замутило, повело в сторону. Постоял, облокотившись о березу, продышался, сопровождаемый с обеих сторон Горбылем и лешим, неуверенным шагом приблизился к погибшим воинам. Помолчал, вглядываясь в спокойные, восковые лица. Небыло сил склониться над Павлом, уже в прошлом, весельчаком
– Дай бог, внучок, чтоб в наших станицах старики носили по одной сережке в ухе до скончания веков. Это значит, что нет перевода, казачему роду. Серьга в ухе у казака, говорит о том, что он старший в роду. А вот две сережки, это уже плохо - последний из рода. Все, род может прерваться.
Вот и сейчас, перед Монзыревым лежал старший в роду, и знал Толик, что с его уходом, в стране начнется бардак - гражданская война. Княжичи, как бойцовые собаки, будут грызть глотки друг дружке.
– Прости, княже, не уберег я вас, - прошептал Анатолий.
– И ты Павлик прости. Когда-нибудь однажды мы встретимся, я точно это знаю, обязательно встретимся.
Монзырев обернулся к молчавшим воинам и уже спокойным, уверенным голосом приказал:
– Лес рядом, собрать сухостой, срубить пару берез и сосен. Готовте краду, в Ирий проводим братьев наших. Тризну отметим в Гордеевом городище.
Три сотни воинов, все кто смог вырваться из лап печенегов, от берегов Днепровской рони, устроили пышные проводы своему князю и погибшим в бою воинам. Когда языки пламени поднялись ввысь, а тела мертвых шелохнулись в огне, над полянкой пролетела стайка жаворонков.
– Видно диды вышли родовичей встретить!
Загалдел народ, наблюдая за пролетом птиц.
– Сейчас подхватят души наших братьев и прямо в Вырий отнесут!
– Хороший сегодня день, Радуница! Повезло им.
Повернувшись лицом к живым, Толик произнес короткую, многим непонятную фразу:
– Радует меня, что братьев наших сейчас в Ирии диды по-людски встретят, и то, что не позволили мы всяким уродам, из черепа нашего вождя, чашу для пьянок сотворить!
Опираясь на плечо лесного хозяина, Толик двинулся через поляну, к знакомой лесной тропинке, за ними потянулись остатки выжившей дружины.
Веселый, звонкий смех дочери, донесся со двора, тут же послышался нравоучительный голос няньки, выговаривающий детяти, чтоб вела себя потише, и не шумела почем зря, так как родители еще почивают, и не надобно их тревожить в такую рань. Уже давно проснувшаяся Галина улыбнулась, представив деловое и вместе с тем хитрое личико девочки, росшей шустрым, не глупым ребенком, баловницей, доставлявшей немало хлопот мамкам и нянькам. Скосила взгляд на еще спящего мужа. Еще не заживший шрам от сабельного удара, бороздил правую сторону его лица, розовой полосой поделил бровь на две половинки, оставляя след на всей щеке. Аккуратно и нежно взяла его руку в свои ладони, приблизила к губам, поцеловала ее. Тихо откинула с себя одеяло, приподнялась, опустив ноги на пол, встала с ложа, подойдя к застекленному окну, выглянула во двор.
Утреннее солнце поприветствовало боярыню погожим деньком. Со второго этажа терема можно было хорошо рассмотреть, что жители городка давно встали и занимаются повседневными делами. Крестьянские избы и хозяйственные постройки при них, раскинулись вдоль нешироких улиц, отходивших лучами от высокого, дубового забора огородившего боярский терем. Жители городка, по примеру своего боярина, тоже огородили свои дворы заборами, на случай прорыва ворогов за крепостные стены, каждый двор превращался в маленькую крепость. Из печных труб на крышах домов вились, закручиваясь на ветерке, дымки. По открытому, широкому корридору, на высокой крепостной стене, покрытой двускатной крышей, прошлась дозором пара караульных воинов. До Галкиных ушей донесся далекий перестук молотков, раздававшийся с окраины городища, там, где построилась кузнечная слобода. Боярыня всегда, с большим интересом, наблюдала за небольшим пятачком площадки, отведенным Монзыревым еще в прошлом году под торговые ряды, там с раннего утра шла бойкая
торговля. В Гордеев городок, с некоторых пор стали наезжать купцы из городов Руси, почувствовав к себе расположение власти, да и в самом городке образовалась небольшая купеческая община, во главе которой боярыня поставила Боривоя. Внимание боярыни превлек воевода Улеб, распекавший двух десятников городковской стражи, стоя у входа в сторожевую башню, находившуюся от терема на довольно приличном расстоянии, да и окно Галина не открывала, поэтому не слышала голоса старого варяга, а то, что он чем-то не доволен, поняла по мимике лица, и жестикуляции рук.– Что там?
Услышала за спиной еще сонный голос мужа. Галка развернулась от окна, улыбнулась Толику, радуясь в душе его присутствием рядом с ней.
Прошел уж месяц, с тех пор, как в Гордеево городище вернулся хозяин. Давно успокоились домочадцы, да и весь городок, радостью встречи и печалью потерь. Зелеными листьями укутались ветви деревьев и кустарники, сочная трава поднялась по обоим берегам реки. Жители городища отсеялись ячменем и рожью на вспаханных клочках земли, а сейчас женщины занимались посадками огородов. Уже Мишка поднялся на ноги и семенящей, ковыляющей походкой, совершал недолгие прогулки по внутреннему крепостному периметру, самостоятельно подняться на стены он был еще не в состоянии. Из всей разведывательно-диверсионной сотни кривичей, домой воротились двадцать восемь человек, остальные полегли у стен Доростола и у порогов седого Днепра. Бабка Павла оставив свое лесное жилище, вместе с Ленкой, перебралась в боярский терем, ежедневно обходила раненых и увечных пациентов вернувшихся с войны. Притихшая, замкнувшаяся в себе после гибели Андрея Ленка, отогревалась любовью в большом боярском семействе. Два дня назад, Ратмир с женой и маленьким сыном, сопровождаемые тремя десятками бойцов, уехали в Чернигов навестить родителей, показать им внука, а еще отвезти черниговскому князю письмо от боярина Гордея Вистимировича.
Старейшины деревень и селений, узнав, что Монзырев вернулся, поочереди наведывались к своему родовому боярину поделиться нуждами и радостями в подконтрольных им весях, спросить совета, предложить помощь, да просто посмотреть на него исхудавшего, вернувшегося из дальнего похода.
Сотник Горбыль, отдохнув в городке пять деньков, больше не выдержав спокойной жизни, с десятком бойцов гарнизона, не участвовавших в походе, прихватив с собой чудом уцелевшего Эйрика, ускакал в объезд боярских владений, проведать самые дальние селища кривичей, а еще тянуло его как магнитом в далекую северянскую деревушку, туда, где когда-то распрощался с приглянувшейся ему русалкой.
– Что там?
– задал вопрос Монзырев.
– Все хорошо, милый. Полежи еще, отдохни.
Толик потянулся лежа в кровати, чувствуя, что выспался, и пришла пора подниматься. Война для него закончилась, началась реальность гражданских будней. Жизнь продолжалась, лишь на сердце появился свежий рубец не заживающей раны, потеря близких ему людей. Словно услыхав мысли мужа, Галка подошла к кровати, присела на одеяло, прильнув к его груди, спросила:
– Опять переживаешь? Скажи, стоило оно того, идти за сотни километров от дома, чтоб потом многие не вернулись к родным очагам?
– Во всяком случае, историю стоило попытаться переиначить. Выходит, что мы слабы что либо поменять в происходящей действительности. Прости не плолучилось. У меня правда осталась пара вопросов без ответа, а ответ может дать кое-кто, здесь неподалеку. Сегодня я постараюсь завершить страницу нашей жизни, перелистнуть ее, чтоб не оглядываться назад. Гал, я ненадолго отъеду из городка, к вечеру вернусь.
– Сегодня?
– Да.
Она приподнялась над ним, кивнула, соглашаясь с его решением.
– Тогда поднимайся, завтракать, а дальше, поступай как решил.
– Распорядись, чтоб оседлали лошадь. В сопровождающие никого не назначать.
Он мелкой рысью шел вдоль реки, неторопливо несшей свои воды к широкому, могучему Днепру. Извилистое русло, змеей скользило у подножья высокого, русского берега. Придержав лошадь, Толик с седла глянул вниз, на зеленые воды Псела, улыбнулся в усы.
"Не широка, всего метров семьдесят-восемьдесят в ширину, да и не очень-то и глубока, наша река. Однако, нас от печенегов спасает. Берег со стороны Дикого поля пологий, а наш высокий, на такую верхотуру, ни одна орда не взберется. На сотни верст броды редко имеются, да их еще и знать надо. К городку с того берега ходу нет, хоть и полого, но разлив поймы, и глубина приличные".