Крокодил

Птица хэра-хэра прокричала свою весть дважды у него над головой и этим прервала мысли сержанта Лату.

— Все валится на нас разом — и сумасбродные выходки мистера Смита, и дурные вести, которые нам несет хэра-хэра, какие именно, мы еще пока не знаем,— сказал сержант, опускаясь на землю.— Нет, не нравится мне то, что происходит.

— Меня это тревожит тоже,— отозвался Хэра.— Если я не ошибаюсь, этот вестник кричит над нашим привалом уже две ночи подряд. Сегодня он кричал совсем рано, когда еще не наступила ночь. Как ты думаешь, что это может значить?

— Человек, который несет нам весть, наверно, вот-вот нас нагонит. Эти птицы намного не опережают никогда.

— Что белый начальник думает делать завтра?

Все, кто слышал, как Хэра задал этот вопрос, навострили уши: их это тревожило больше, чем сержанта и Хэру, которые об этом говорили.

— До чего же мне тошно, друг,— сказал сержант; он сидел, уткнувшись подбородком в сложенные на коленях руки.— Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так спешил закончить поскорее патрульный обход, как этот не знающий отца мальчишка,— ведь правда, Хэра? Большинство других начальников, с которыми мы ходили, стараются затянуть обход подольше — чем больше дней он продлится, тем больше надбавки они получат. Ведь все равно под тяжестью груза гнемся мы, а белый человек знай себе вышагивает впереди с тростью.

— Может, этот парень из богатой семьи? А вообще-то похоже, что все белые богатые. Каждый день они тратят много денег, но меньше у них от этого как будто не становится.

В своем желании узнать, откуда белым людям так легко удается доставать столько денег, Хэра был вовсе не одинок. Каждому известно: любой белый человек, который приплывает работать к ним, в страну темнокожих, знает, где спрятаны все деньги на свете, но рассказать об этом темнокожим боится. Больше всего белых людей пугает мысль о том, что темнокожие тогда станут им во всем равными. Но будь у белых людей хоть немножко стыда, они бы честно признали: богатство, которым они так кичатся, на самом деле им вовсе не принадлежит — они его себе присвоили. Вообще-то разобраться во всем этом очень нелегко: если у белых людей есть доступ к этому украденному богатству, зачем они сюда приехали? Ведь некоторые из них говорят, что это гнусное место и работать здесь плохо.

Хоири и Меравека не понимали, почему мистер Смит торопится. Но не все ли им равно, почем? Они тоже, как и он, хотят, чтобы обход закончился скорее, лишь бы только это не повредило их здоровью: не хочется, когда закончится обход, на много месяцев оказаться прикованным к постели. Но нужно послушать все же, что говорят старшие.

— Наверно, этот белый парень тоскует по женщине — быть может, женщине одного с ним цвета кожи, но только здесь это большая редкость. Зато наши девушки восполняют недостаток с лихвой. Они даже предлагают себя им бесплатно — считают, что лечь с белым человеком большая честь. Да и то сказать, белых людей в наших краях не так уж и много, а девушкам хочется, чтобы о них побольше говорили.

Хоири устал, но ложиться спать ему не хотелось — ведь могли бы подумать, что он слабый. Да и разговор повернул от бесплодных рассуждений к более интересной теме. Кто-то упомянул Порт-Морсби. Ну уж такому искушению он противиться не мог. Словно невыносимый зуд охватил Хоири — так захотелось ему вступить в разговор тоже. Но кого он удивит тем, что там побывал? И Хэра' и сержант знают о городе больше.

От горячего риса в желудке всем стало веселее. Зачем думать о том, что будет завтра? Все образуется. Сейчас самое важное, чтобы ночной разговор не закончился грустно. От того, с каким настроением ты завершишь сегодняшний день, зависит и завтрашний: когда, засыпая, испытываешь чувство довольства и братства, это всегда помогает начать следующий день хорошо.

Говорили все больше Хэра и сержант Лату — о лучшем молодые не могли и мечтать. Старый сержант рассказывал о жизни полицейского, а Хэра — как работал на доках.

— Я бы не стал винить во всем наших женщин,— заговорил опять Хэра.— Уж какими- какими, а глупыми их никак не назовешь. Не меньше виноваты белые люди, ведь это от них мы узнали, что такое табак и деньги. Они ловко придумали: едва им что-нибудь понадобится, сразу начинают дразнить нас табаком и деньгами — и уж мы готовы для них на все.

— Ты совершенно прав,— согласился сержант.— Когда я работал в Порт-Морсби в полицейском участке, многие наши женщины, у которых только что родились дети-полукровки, приходили и просили полицию найти белых отцов их детей. Что мы могли для них сделать? Обещали, что найдем этих проходимцев, а пока, говорили, ждите. Ну и, конечно, на том дело и кончалось. Ведь разыскать тех мужчин надежды не было никакой.

— Ну нет, не думаю, чтобы найти их было гак уж трудно,—возразил Хэра.—Не так уж много их бродит по стране. Другое дело, что жалко тратить на это силы и деньги. Большого вреда от них нет — не больше, чем от остального, что принесли к нам белые люди. Но послушайте-ка, что я вам скажу.— И тут Хэра повернулся к молодым.— Если кому-нибудь из вас доведется работать в Порт-Морсби и белая женщина начнет к вам ластиться, смотрите не обращайте на это никакого внимания. Я, когда был там, своими глазами видел, как нескольких парней чуть было не повесили, но им повезло — обошлось несколькими годами тюрьмы. А кроме того, им запретили, когда они отбудут срок, появляться снова в Порт-Морсби.

Едва он договорил эти слова, как сквозь туман донесся стук одной лодки о другую, а потом послышались чьи-то неясные голоса. Все глаза обратились к Хэре и сержанту Лату. В одно мгновение сержант был уже на ногах; в одной руке он сжимал винтовку, в другой — электрический фонарь.

— Может, это кукукуку отрезают нам единственный путь к отступлению — хотят напасть на нас,— торопливо проговорил он и взмахнул рукой: всех будить.

Сержант повернулся, собираясь направиться к палатке начальника патруля, и нос к носу столкнулся с часовым.

— Все хорошо, начальник,— с трудом переводя дыхание, сказал тот.

— Что хорошо? Что это не враги, ясно и так. Ну, а если бы были враги? Не много же ты оставил нам времени, чтобы спрятаться. Один бы только и уцелел, если бы маленькие воины с гор не положили и твою голову коптиться на полке над очагом.

Часовой стоял, вытянувшись, и не мигая глядел на темную фигуру сержанта — ждал, когда можно будет объяснить, почему прибытие лодки, полной людей, застало его врасплох. Наконец он дождался такой возможности, но полицейская выучка сковала ему язык.

— Ну ладно, кто они такие?—спросил сержант, и часовой понял по его голосу, что теперь можно успокоиться и забыть о том, что только что между ними произошло.

В воздухе, как ядовитые пары, плавало ощущение опасности, и спящие, чтобы в нем не задохнуться, приподнимались и садились. Головы поворачивались к ногам, одна за другой вступавшим в свет фонаря. Еще через несколько мгновений, уже в свете костра Хэры, откуда языки пламени рвались в какое-то место, известное только облакам, стали видны и лица. Ни у тех, кто сидел, ни у тех, кто пришел, не было чувства, что именно они должны первыми нарушить тягостное молчание, от которого одних бросало в жар, а других в холод.

Желтые отблески костра играли теперь и в глазах пожилого человека, который первым вошел в лагерь. Медленно-медленно, как будто никаких других дел у него больше не было, он стал оглядывать лица одно за другим. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем глаза его остановились на Хоири.

— Аравапе! Дядя! Что случилось?

От голоса Хоири Аравапе словно очнулся и теперь двинулся вперед.

С каждым шагом, приближавшим дядю к племяннику, рост его как будто уменьшался на фут. Ноги его подкашивались, а потом совсем отказали, и его вес обрушился на Хоири мешком копры. Они обнялись и заплакали.