Крокодил

Теперь жизнь Хоири стала совсем другой. Язва, которая так мучила, теперь зажила, осталось только темное пятнышко. Он больше не боялся ходить по траве, а ведь до этого, совсем недавно, едва острые края травинок задевали его язву, из нее сразу начинала идти кровь.

— У меня тело будто совсем новое, — сказал он Меравеке, когда после уроков они опять пошли за кокосами.

— Мне, оттого что язва у тебя прошла, тоже стало веселее,— отозвался его двоюродный брат. — Теперь я спокоен: если что случится или кто-нибудь за нами погонится и я побегу, ты не отстанешь. Давай пойдем скорей, тогда успеем вернуться до того, как солнце опустится за верхушки деревьев. Ведь наши отцы долбят сейчас стволы для лакатои, и к тому времени, как мы придем, им как раз захочется кокосового молока.

Таких больших стволов, как эти два, из которых сейчас мужчины делали лодки для лакатои, еще никогда не прикатывали к их селению.

— Посмотри, Меравека, вон того почти уж и не видно в стволе, только голова и плечи торчат! Ой. да я, кажется, его узнал, это Хаивета Малала, он вместе с моим отцом говорит другим, как делать лакатои.

— Нужно, чтобы обе лодки, из которых сделают лакатои, были большие, тогда будет куда сложить саго и бетель, которые мы повезем в Хануабаду, людям моту, — объяснил двоюродным братьям Севесе. — А когда соберемся плыть назад, уложим туда горшки, которые нам дадут за наши саго и бетель. И еще обе лодки у лакатои должны быть больше, потому что лакатои, когда она плывет, приходится подниматься на гребни огромных волн —? вы таких даже и не видели. Некоторые волны вышиной с высокую кокосовую пальму.

Хоири знал: неправды отец не скажет, все это Севесе довелось испытать. Говорить так в селении могли немногие.

— Это опасно,—сказал отец,—но на это идешь, потому что знаешь, какие хорошие вещи можешь добыть: красивую ткань из лавок белых людей, а у людей моту — горшки и другую посуду и-надлокотные браслеты из раковин. Но сперва, конечно, надо наладить торговлю. Очень важно, чтобы в селениях на берегу моря, где лакатои останавливаются по пути, у тебя были друзья. Нет друзей — нет пресной воды, нет кокосов, нет свежей зелени, такой, как бананы и папайи.

— Твой отец говорит правду,—сказал Хаивета.—Мы плавали в Хануабаду с ним вместе. Мало в чьей хижине у нас в селении увидишь на полках столько посуды и такой, какая есть у него и у меня. В последний раз, когда мы с твоим отцом туда плавали, ты и мой сын Малала, твой приятель, были совсем маленькие и помнить этого, конечно, не можете.

Сделать лакатои — не какая-нибудь обычная работа. Это ивока. В ивоке заняты мужчины самого сильного поколения, те, кто сейчас в расцвете сил, и им еще помогают женщины и дети. Их с Малалой отцы принадлежали сейчас к этому поколению. У двух огромных бревен сновало и копошилось человек двадцать, не меньше. Работали они чередуясь — один обтесывает, другой бьет в барабан, а потом они сменяются; когда ивока, всегда шумно. И нужно, чтобы мальчики все время подносили кокосы и бетель.

Идти за бетелем не хотелось. Вообще-то идти не очень далеко, не дальше чем до места, где он обычно собирает кокосы. Но уж очень острые колючки торчат из саговых пальм! И еще москиты — их тьма-тьмущая, целые тучи, и они такие кровожадные!

— Ужалит москит, так у меня сразу это место вспухает и появляется шишка. Но если вы с Малалой и другие идете, я, пожалуй, тоже пойду.

— Сам знаешь, как весело бывает, когда идем все вместе! — А потом, наклонившись к уху Хоири, Меравека прошептал: — Туда уже поплыли на двух или трех лодках девушки собирать моллюсков. Вот будет веселье!

Хоири тщательно взвесил все, что сказал двоюродный брат, взвесил каждое слово. В таких делах, предупреждал учитель, надо быть очень осторожным.

Тропинка была узкая, идти пришлось по одному, друг за другом. По сторонам тропинки поднимались высокие, все в колючках саговые пальмы. Каждый, делая шаг, ставил ногу в след того, кто шел впереди. Когда они вошли в рощу арековых пальм, идти стало намного легче.

— Видите следы впереди нас? — показал рукой Меравека, который шел первым.— Значит, мы идем правильно.

Хоири не боялся, но и не испытывал особой радости — только слегка замирало сердце. До этого он, случалось, перешучивался с девушками, но шутки были всегда приличные. Однако до сих пор ему еще ни разу не удавалось подойти совсем близко к девушке, не принадлежащей к его роду, так близко, чтобы почувствовать запах ее тела. Может, как раз теперь для этого будет подходящий случай. Волосы у него в паху растут все гуще, а крайняя плоть стала тугой. Может, лучше ее отрезать? Старый Аравапе однажды видел такое в Порт-Морсби — он там работает, готовит и стирает для белой семьи. Но не очень ли это больно? Нет, лучше не надо, а то потом, наверно, будешь чувствовать себя как-то чудно.

— Вот этот вроде годится,—сказал Сефе и показал на панданус [10] около тропинки. Мальчики часто видели друг друга голыми и о Сефе говорили, что у него самый длинный.

— Осторожно отведи от стебля молодые корни,—продолжал Сефе,—и помочись туда, откуда они растут, и потом отпусти их, чтобы они вернулись на прежнее место.

Сефе говорил как человек, который все знает.

— И смотри: когда будешь их отпускать, чтобы они плотно вошли в свои ложбинки! Если нужно, даже привяжи их к стеблю.

10

Панданус тропическое растение с воздушными корнями.

Хоири потянул к себе одну из ножек. Она была длиной с небольшую линейку, которую он брал с собой в школу.

— Да, это как раз такой панданус, какой нужно,— подтвердил Малала.—Как растет он, так будет расти и у тебя. Нам просто повезло, что у нас такой друг, как Сефе, правда? Взял и открыл нам свой секрет и ничего за это не просит!

Что-то тут не то — ну так и есть: в уголке рта у Малалы прячется озорная улыбка!

— Об этом панданусе надо как-то позаботиться,—заявил Малала.—Давайте насыплем вокруг него саговых колючек — ведь он растет у самой тропинки, наверняка кто-нибудь захочет подойти и сделать то же самое.

Они зашагали дальше. Все молчали — если бы не шуршанье опавших листьев и не хруст сушняка у них под ногами, никому и в голову бы не пришло, что по тропинке кто- то идет. Но молчание длилось недолго: вдруг Малала расхохотался, да так заразительно, что захохотали все остальные. На лице у Сефе появилась и тут же исчезла смущенная улыбка. Он подождал, пока смех стихнет, и сказал:

— Просто я всегда думал, что это так. Некоторых бог сделал умными, а других глупыми, вроде Малалы.

— А я сейчас подумал,—давясь от смеха, проговорил Малала,—ведь если никто больше не оттянет ножку у моего пандануса, у меня станет длинный-предлинный, и это будет для меня плохо. Как мне тогда таскать его? Да и какая женщина потом' захочет со мною жить?

Хоири, его ровесники и девушки постарше словно сбросили с плеч тяжелую ношу, и их матери тоже. Ивока подошла к концу, лакатои была готова для дальнего путешествия по морю в места, где живут люди моту. Строили ее почти три месяца. Мужчины приуныли, когда работа кончилась,—ведь кончилась и даровая кормежка.

Лодки соединили вместе, на корме каждой соорудили надстройку, а остальное доделали уже тогда, когда спустили лакатои на воду.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ