Кроманьонец

Что у них могло случиться? Обычно женщины работали тихо. Пристроив казанок между опор чума, побежал к ним.

Вижу, Саша лежит на спине и орет. Пожимает колено к груди. А остальные бестолково скачут вокруг и кричат:

– Ахой! Ахой!

Поначалу, подумалось, что они расстраиваются - ахают. Потом вспомнил, что так шамана зовут. "Ну, сходил бы кто-нибудь, позвал бы", - думаю, а сам присаживаюсь возле Саша и пытаюсь рассмотреть, что у нее с коленом стряслось.

Заметив меня, женщина перестала кричать и сама показала распухший и покрасневший сустав. Наверное, полдня за работой просидела на корточках вот он и воспалился.

Вспомнив, что лопух снимает воспаление суставов, нарушая правило, бегу в чум. Хватаю копье и так быстро, как умею, бегу на маленький холмик стоящий почти на опушке леса к зарослям лопуха. За мной припустилась и Таша.

Думал, мамаша ругаться будет. Нет. Помогла выкопать корень. А я и листьев прихватил. Позабылось, что именно может помощь в таком случае.

Назад вернулись тоже бегом.

Хватаю гальку и перетираю корень с листиками на валуне. Таша мягко касается плеча, забирает у меня гальку и сама размочаливает корневище.

Пока мы готовили лекарство, приходил шаман. Только взглянул на ногу Саша и тут же ушел. Девушки расселись вокруг приболевшей и рыдают.

Подошли и мы с Таша. Она в обеих ладошках принесла кашицу из корневища и листьев, а я большой лист.

Намазали больное колено тем, что приготовили, обернули листиком и зафиксировали волокнами ивняка.

Я говорю:

– Саша, иди в чум. Нужно поспать.

Она поднимается и ковыляет к жилищу.

Тетки реагируют нормально. А я вот, задумываюсь: почему их поведение так поменялось?..

***

Утром узнал, что Саша чувствует себя лучше и женщины сами копали корни и рвали листья лопуха, готовили смесь и меняли компресс!

Справедливо полагаю, что теперь свободы реализовывать свои желания прибавится.

Так и оказалось.

Беру копье, подзываю Лило и Тошо, вместе отправляемся к лесу. Ожидаю от мамаш окрика. Тихо. Так и дошли до опушки.

Правда, нас с дюны женщины все еще должны видеть.

Бродим, собираем ветки. Сколько могут унести в руках дети? Немного. Вернулись. Оставив поклажу у ямы, выкопанной вчера и снова пошли.

Ходили раза три.

Прямо в яме сложил костер. Принес из чума угли в горшке. Поджег ветки. Сидим втроем у костра, я запекаю бока первенца. Лило и Тошо время от времени ветки в огонь подкидывают.

На небе ни облачка. Солнце припекает, а тут еще жар от костра. Не думал, что мое желание выкупаться приведет женщин и детей к такой панике.

Отставляю в сторону казанок и бегу к воде. Почти сразу ныряю. Водичка бодрит, но как приятно!

Выныриваю, а на берегу и женщины, и дети кричат, руками машут. Таша и Лило в слезах. Выбегаю из воды чтобы их утешить, получаю затрещину вначале от мамы, а потом и от крохи Лило.

Настроение утешать их сразу же улетучилось. Иду к костру, присаживаюсь, беру казанок и продолжаю обжиг.

Ну, хоть бы кто поинтересовался, что я в реке делал? Снова тихо и снова все при деле. Отходчивый народ в нашем племени и не любопытный...

Когда костер догорел и ветки закончились, я разгреб угли к краям ямы, поставил казанок в средину. Поглядывая на женщин, снял с чума кусок шкуры и накрыл им яму. Сверху песочком закидал. Все хорошо, всем все равно.

Пока изделие запекается, решил дамочкам помочь. Хоть и тяжела для детских пальцев работа, но старался, как получалось до вечера.

Появились мужчины, принесли рыбу.

Тиба собрала ивовое волокно и унесла в чум белок. Размочаленных прутиков осталось совсем немного. Другие женщины, бросив работу, побежали встречать рыбаков.

Я откопал шкуру и, подцепив палкой за ручку, вынул казанок из ямы. Пока он остывал, всю рыбу уже запекли. Ну, ничего, удивлю всех завтра. Главное, что звон от керамических стенок приятный...

***

Просыпаюсь от крепких объятий Саша.

"Не души меня своей любовью", - думаю, а сам пытаюсь вырваться.

Как оказалось краснота, и опухоль на ее колене к утру почти пропали. До полудня женщины то и дело бросали работу и прибегали потискать меня. А мы с Лило и Тошо между прочим очень важным делом занимались - лепили посуду!

Пришел и шаман.

Ахой стоял в метрах трех от каменной гряды, где мы обустроили гончарную мастерскую, и наблюдал за нашей работой. К его присутствию я уже успел привыкнуть и когда услышал: - Лоло, подойди, - вздрогнул от неожиданности.

Проявлять строптивость в этом случае счел неуместным. Подхожу и говорю:

– Слушаю тебя Ахой-медведь.

Он теребит длинную, доходящую до впалого живота бороду и пока молчит. Я терпеливо жду, пока самый старший в племени решит что-нибудь. Наконец, он посмотрел на меня и заговорил:

– Скажи, Лоло...

Наверняка он знает, чего от меня хочет, а то, что вопрос ему сформулировать трудно, для меня уже стало очевидным.

– Я отвечу тебе Ахой. Что мне сказать?

Мне почудилось, будто слышу, как у него мозги скрипят.

– С тобой говорят духи?

Что ему ответить? Нет - не скажешь, ибо вопросов потом еще больше будет. Попробую согласиться.

– Да, Ахой. Они говорят со мной.

Шаман кивнул и отправился восвояси. Я так и не понял рад он или напротив - огорчился.

К появлению охотников мы израсходовали весь запас глины и успели еще столько же принести. Четыре чашки и две тарелки сохли на камнях чуть дальше того места, что облюбовали соплеменники.

Вернулись мужчины чуть позже, чем обычно. Той загарпунил двухметрового сома, и притащить к стойбищу его, наверное, было не просто.

Я, конечно, обрадовался, что сегодня смогу испытать казанок в деле.

Пока взрослые потрошили рыбину, я развел в яме костерок, принес в казанке воду и поставил его на огонь.

На мою просьбу порезать небольшую рыбку Таша отмахнулась. Это сделала Саша. Она пошла со мной к огоньку и смотрела, как варится рыба. Ну, а варилась она недолго. Едва ее глаза побелели, как я заранее приготовленными рогульками вынул казанок из огня. Он не треснул!

Наколов палочкой кусочек, выложил на лопуховый лист. Предложил Саша попробовать.