Кромешник. Книга 2

– Наущения нечистого – вот что тобою движет, сын мой. Опомнись и молись, молись изо всех сил, молись, и я встану молиться рядом, сын мой. Сатана не всемогущ!

– Но хитер. Я говорю – Сатана хитер. Помолчи, а то мы ходим вокруг да около и никак не сказать мне то, к чему я призван высшими силами… В прежнем твоем узилище Хрыч понуждал тебя отдать на заклание одного из двух человецев по выбору твоему. Так?

– Кто о…

– Ты отвечай четко и желательно кратко, без богословских красот и рассуждений о свободе воли. Так было?

– Да.

– Ты отказался?

– Отказался. И никто никогда…

– Стоп. Будь добр, повтори вкратце, святой отец, что тебе предложили и от чего ты отказался. Может быть, я и в тенетах дьявольских, но, надеюсь, своим вопросом не склоняю тебя ко греху?

– Правда безгрешна, а мне скрывать нечего в жизни моей. Узник, по прозвищу Хрыч, дьяволово отродье, хотел, чтобы обрек я живую душу на смерть. Я же отказался.

– Прекрасно и благородно… было бы. Почему – было бы? Святой отец, я располагаю только тем, что услышал от тебя, и ничем больше. Не позволяя домыслов и догадок, а также гадания на кофейной гуще, спрошу лишь: твоя последняя фраза – истина или наущение дьявольское? Еще не поздно, отрекись от нее, признай грех…

– Не отрекусь, отвечаю душой за каждое слово.

– Азартно. Однако душа – не лавы, на кон не поставишь… Хрыч – отродье сучье. Не знаю, как на небесах, а в земной юдоли от ножа ему укрыться будет вовсе нелегко. Но если даже душа его и висит на х… у нечистого, то его предложение к тебе – это глас… Это еще вопрос – чей… Да, вопрос, который предстоит сейчас обдумать тебе, а не Иоанну Хризостому. Чье это было предложение: небес или ада? И от чьего предложения ты отказался… Тихо, я же сказал! Теперь выслушай, подумай малость… и можешь потом говорить сколько угодно, я стерплю. Что тебе предложили и что ты услышал: выбрать, у кого отнять жизнь… или кому сохранить?.. Утром, как я помню из твоих слов, оба ведь жмурами обернулись… Так каков был твой выбор, святой отец, и от чего ты отказался – губить жизнь или спасти жизнь?..

Отец Амелио вскинул было руки, да так и замер с открытым ртом. Население камеры с веселым любопытством прислушивалось к диспуту: а ведь пахан-то – утер нос долгополому, ишь – стоит да трусится весь, и крыть нечем.

– Вот почему вещал я о гордыне, способной исказить самое послание Божие… Покайся же, отец Амелио, велик и черен грех твой, под стать Хрычевому…

Тут промолчать бы Геку, не добивать бесталанного отца Амелио, но не удержался и бросил он эти глумливые слова. Отец Амелио уронил руки вдоль хилого тела, согнулся и без единого слова побрел к своей шконке на нижнем ярусе. В тот день отказался он от обеда и ужина, почти все время лежал, бормоча про себя тихо-тихо, а что бормотал – не понял никто, должно быть, молился… Как удавился отец Амелио – никто не слышал, вероятно под утро, когда сон наиболее крепок и неотвязен. Факт тот, что снял он с себя зонную робу, клифт на рыбьем меху, разодрал на полосы, связал вервие, укрепил за опору шконочную, уперся руками – и в ад, без надежды на покаяние и христианское погребение. Сидельца трудно удивить смертью, всегда она рядом. Одни досадовали, что лишились слова божьего, вселяющего надежду и изгоняющего скуку, иные предоставили горевать соседям, а сами быстро – кто успел – поделили дневную и вечернюю пайки, так и нетронутые отцом Амелио, да еще утреннюю пайку с приварком. Козырную шконку тоже освоили в момент и без предрассудков. Выводы же сделаны были народом вполне конкретные, поскольку вся жизнь сидельца конкретна и не до абстрактных парадигм и силлогизмов ему: с Лареем шутки плохи, не по нему – так уроет. * * * В Бабилоне Гекова рать с воодушевлением приноравливалась к самостоятельной жизни. Война практически закончилась, жить стало попроще. Заочное руководство издалека – это совсем другое, чем тяжкий постоянный догляд сурового Ларея. Эл Арбуз и Тони Сторож достаточно легко и быстро вошли в уголовный бомонд столицы в качестве полноправных Дядек, мелкие инциденты и одиночная стрельба в счет не шли. Сложнее было с Парой Гнедых: они жестко правили двумя профсоюзами – портовых рабочих и транспортниками, не собираясь делиться властью и полномочиями ни с кем, включая соратников по "Коготку", протянули лапы и к курортному Хаммору, столице кинобизнеса. Они же, с благословения Гека, совершали набеги на владения иневийских и фибских гангстеров. Природа не наделила ни одного из братьев особым умом, но борзости, настырности и здравого смысла им вполне хватало, чтобы процветать и неукоснительно следовать линии, прочерченной для них Лареем. А Ушастый, так тот вообще считал себя зырковым по Бабилону, оком Лареевым. По жесткости своих понятий и беспримерной, нерассуждающей преданности кумиру он занимал самый крайний, экстремистский фланг в рядах организации Гека. Его территория и влияние не шли ни в какое сравнение с владениями Сторожа и Арбуза, команда боевиков насчитывала от силы два десятка парней, но именно он собирал деньги в общак, в том числе и со Сторожа с Арбузом, и с Гнедых. И "Пентагон" в лице Малыша однозначно ориентировался на Ушастого. Даже братья Гнедые, Пер и Втор, не решались скалить на него зубы, а бывало – и советовались с ним по некоторым деликатным вопросам. Никаких деловых отношений ни с кем, кроме как со "своими", из роскоши – только длиннорылые моторы с броней и бабы в "нерабочие часы"… Дела в "китайском" районе продвигались туго: Ушастый привык экономить время с помощью пластида и автоматов, что приносило плоды даже в гнилых винегретных районах, но здесь все было совсем иначе. Узкоглазые на прямой конфликт вроде бы и не шли, на все соглашались, но… Денег от них не поступало, его людей никто и никак не мог понять, ставленники же из местных, двое уже за три месяца, бесследно пропадали… Ушастый злился, посылал карательные экспедиции, хотя и трудно было врубиться – кто там у них основной и всем заправляет, но результат получался прежний: с тем же успехом можно было пинками наказывать землю… Сказать, что вся Гекова шатия-братия жила между собой душа в душу, было бы сильным преувеличением: центробежные процессы разводили вчерашних соратников далеко друг от друга; Гнедые завидовали Сторожу, тот Арбузу, Арбуз опасался Ушастого, Ушастый недолюбливал Сторожа и Арбуза, те – его, Сторожа раздражали и тревожили пограничные действия Гнедых, Малыш мечтал о воле и постоянно слал на волю Ушастому язычки с претензиями к нему и остальным… Единственное, что цементировало их воедино, – страх вызвать недовольство Ларея и потерять его расположение и уважение. Удила ослабли, Ларей сидел далеко, но он был все еще жив. Его добровольная "схима" по-разному была воспринята ближайшими: Сторож, Арбуз и Гнедые не одобряли про себя Лареев задвиг и первое время чувствовали себя несколько неуютно без опеки и, как бы это сказать, без "последней инстанции", на которую можно было бы свалить бремя окончательного решения серьезной проблемы с непредсказуемым результатом. Но они скоренько привыкли, и временами им казалось, что в перспективе и без "шефа" вполне реально делать дела. Малыш и Ушастый с глубоким уважением оценили такое решение, хотя и не вполне понимали его причины. Из ближних один лишь Фант (Малоун, как непричастный к "делам", не в счет) остро переживал уход Ларея: он, Фант, не бог весть какой вождь, но был при "шефе", подчинялся только ему, был относительно свободен в деньгах и планах; а теперь приходилось выбирать – на кого ориентироваться. Тони Сторож был пообразованнее Арбуза и не такой жесткий, но Арбуз зато не собирался вникать в детали, довольствуясь результатами и следуя правилам, установленным при Ларее. Ушастый же и Гнедые Фантом даже не рассматривались: техника сложнее ножа и автомата была недоступна их пониманию, так что Фант выбрал Арбуза себе в патроны, от него же получал деньги и дополнительные, помимо рутинных, задания. Когда на Ушастого пришла с пересылки последняя по времени малява от "шефа", тот не колебался, собрал всех основных, довел до них содержание посланий, передал приветы и потребовал денег, людей, полномочий и подстраховки: предстояло ехать в стотысячный городишко Белая Сельва, где располагались аж три зоны, в том числе и та, куда сосватали Ларея, и попытаться решить (и не то что попытаться – решить однозначно) проблемы, поставленные перед ними Лареем. Следовало собрать всю доступную информацию по обеим сторонам "колючки", поискать подходы к администрации, разместить на некоторое время десяток толковых ребят с убедительными документами, деньгами и разнокалиберным "стрекоталовом", наладить "коней" для зоны, быть готовыми к неожиданностям. Гнедые вызвались поехать и оперативно все возглавить, но Ушастый не доверял их горячему нраву и слабому знанию зонной специфики, о чем и сообщил им прямо, не выбирая выражений. Гнедые не смолчали и принялись отругиваться, не возражая по существу, поскольку все же понимали правоту Сержа (Серж Кордилья – так записали Ушастого в церковной книге при его рождении, а кличку он получил много позже, по очевидному признаку) насчет опыта и знаний. Арбуз повысил голос, хряснул мохнатой пятерней по столу и прекратил базарный гомон: правильно, Серж должен ехать, но и они все готовы сделать то же в любой момент, если понадобится. С деньгами проблем не будет, если речь идет о черной наличке, а людей и документы подберем, тщательно, но быстро, суток за двое – за трое. Если потребуется белый нал, Втор обеспечит в нужном количестве и Тони, вероятно, добавит из своих каналов. И Фант поедет с оборудованием и ассистентами. Нет возражений? Нет. Тони останется здесь при любом раскладе и в случае чего повоюет за всех – гниды вокруг так и шастают. Тони, что скажешь? Тони говорил на совещании меньше всех боссов, но вместо ответа вывалил на стол три папки с информацией: по городу Белая Сельва, по офицерскому составу зоны (недавно сумел купить "крота" в канцелярии сектора департамента по зонному хозяйству Юго-Востока), по городской администрации (оттуда же).

– Это к вопросу о том, кто на месте может больше пригодиться. С белналом сейчас напряженка, но – наскребем сообща, после сосчитаемся, кто и чего тратил… Надо будет, жребий кинем – имеется в виду, мы с Элом, кому ехать, кому оставаться. В остальном возражений вроде как нет.

На том и порешили. Мнения Фанта, как самого младшего на совещании, не спрашивали, но он и сам был рад-радешенек хоть чем-нибудь непосредственно помочь шефу там, на месте… Стукнула и открылась форточка на входной двери, отъехала прозрачная плексигласовая загородка, и в затихшую камеру просвистел пропитой шепот надзирателя:

– На "Лэ"…

– Лессинг.

– Еще…

– Ларей.

– Да. На "Сэ"…

– Симс. – Сим-Сим почти выкрикнул свою фамилию, в тревоге от того, что его с шефом могут разлучить по разным зонам. Но надзиратель погасил его тревогу дежурным "да" и проговорил негромко:

– На выход, с вещами…

Глава 9 С ладони неба У врат Земли и Феба День стекает в ночь. Что такое "локалка"? В прежние времена зона разделялась на две основные и несколько мелких зонных образований. Основные – это жилая и рабочая зона, а есть еще и кумовской домик, и казармы охраны, и караульные помещения, и вахта… Рабочая – промзона, функционально разбита на ряд цехов или автономных производств, жилая – ряды бараков, клуб, котельная, столовая и так далее… Но покойный Господин Президент Юлиан Муррагос в самом конце долгого правления привел свой порядок и в пенитенциарную систему: жилые зоны еще и внутри обрели перегородки из колючей проволоки, чтобы не шастали сидельцы из барака в барак, занимаясь неположенными деяниями, чтобы не мешали Конторе заниматься нелегким делом в местах заключения – управлять и исправлять. Теперь каждый барак имел свой клочок территории, затянутый колючкой и сеткой-рабицей: хочешь – так сиди, хочешь – на соседей посматривай. Сообщение между "загонами" осуществляется через специальные проходы-двери, возле каждого несут дежурство сидельцы с повязками, зарабатывают дополнительные передачи, свидания, а то и досрочное освобождение. В скуржавых и близких к ним по духу зонах – все просто: с белой повязкой ДСА (добровольное содействие администрации) ходят даже "основные", блатные властители зоны; повязочников там – тьма, это чуть ли не привилегия. В "черных" зонах, где сидельцы ориентированы на ржавую пробу, случаются с этим и проблемы, когда никто не хочет на себя цеплять "псовый" знак, обрекающий носящего на презрение и участь изгоя. Но и там, как правило, вакантные места все же заполняются сидельцами из неуважаемого отребья: кто-то должен и выгребные ямы чистить, и по полу шнырять… Ушастый сумел загрузить унтера из канцелярии двумя тысячами талеров и ящиком приличной трехлетней "конины" иневийского розлива: Ларея и Симса определили в четвертый отряд, где и промзона стояла локально, за забором, поскольку в промзонном четвертом цеху работали с клеем на ацетонной основе. Строже строгого налажен был в цехе контроль за расходованием драгоценной массы, но все равно то там, то сям находили сидельца в глухой отключке – добыл и надышался! Таким образом, в этом пункте пожелание шефа было выполнено, но работы все еще оставалось через край. Двоих надежных ребят также удалось определить в "четверку". Вольняшка-телефонист согласился "водить коней" – проносить через вахту запретное (еще бы он не согласился – дело привычное, а эти платят втрое!)… Он же, вольняшка, подсказал, с кем из вахтенной службы "можно иметь дело"… На зону подвезли вечером, когда сидельцы уже поужинали и коротали срок в бараках. В субботу их повели бы в клуб, на просмотр кинофильма, но была среда. Осень в этих краях скоротечна: две недели дождей, потом заморозки со снегом, потом снег с морозом, потом морозы с метелями, за ними метели со снегом… Полгода – и опять весна перед коротким летом. Этап намерзся еще перед вахтой – хотя по местным понятиям и не холодно было, но вновь прибывшие не перешли еще на зимнюю форму одежды, вдобавок и без жратвы остались, дрожали – кто в чем… Наконец начальник режима и замхоз разделили этапников (двадцать четыре морды – довольно маленький этап) по отрядам, и унтеры повели сидельцев по своим местам. Староста четвертого барака, угрюмый толстяк лет пятидесяти, у входа принял списочек из рук унтера, попрощался небрежным поклоном и пошел в глубь барака.

– Ждите здесь, – процедил он вполоборота, перед тем как уходить.

Новичков было трое: Гек, Сим-Сим и невзрачный мужичок, лет под тридцать (второй срок за квартирную кражу). Гек через оконце проследил путь унтера до вахты и обернулся. Барак был как барак, типовой, на двести пятьдесят шесть мест, два крыла, по сто с лишним шконок в каждом. То крыло, в котором они оказались, было, по всей видимости, "главным": староста направил свои стопы именно в левый торец, где было отгорожено две или три каморки для "господ". Сидельцы откровенно рассматривали вновь прибывших, шушукались между собой, но не подходили и вопросов не задавали – ждали "начальство". Гек ленивым шагом выдвинулся вперед и спросил:

– Куда пошел этот гондон с большой повязкой на руке? В будку?

Барак замер. Гек говорил отчетливо и громко, чтобы слышно было даже на крайних шконках.

– Да точно говорю: здесь откуда-то псиной разит, ребята! Притерпелись вы тут, что ли, что не чуете? Я спрашиваю – где тут сучий кут? Там, что ли? Уж ежели мне в этом доме жить, то псины здесь быть не должно!

Гек медленно и уверенно двинулся вдоль шконок, сжимая и разжимая кулаки. Занавески в углу отдернулись, и оттуда просунулись удивленные лица местной "знати": они еще не поняли, что им кто-то бросил вызов.

– Кому нравится гнулово собачье – в стороны отхлыньте, кому надоело – присоединяйтесь, ребятки!

На ходу выхватывая что-то железное и узкое из сапог, с боков подскочили двое – Сим-Сим узнал их в лицо, Гек по описаниям. Он вовсе не рассчитывал на дополнительную поддержку сверх этих ребят, но один за другим к ним присоединились еще двое, с треском содравшие повязки с рукавов. Вшестером они шли, остальные нейтрально смотрели. Геку сунули что-то в руку – заточенный металлический штырь, сантиметров сорок пять в длину и полтора сантиметра в толщину. Гек взвесил и передал его налево Сим-Симу. Шторы в скуржавом углу отлетели в стороны, местные блатные встали полукольцом; рыл – десятка полтора, оценил Гек навскидку. Впереди возвышался здоровенный, пожалуй, двухметрового роста детина, метис или мулат, черт его маму знает… Ростом он напомнил Геку Дядю Джеймса, а в плечах – еще шире будет… И моложе…