Крошка, ты продаешься!

– Мы тогда не договорили, – деловито объявил Алекс, – потому что ты сперва запер меня в подвале, а потом пришёл Матти.

Он хотел сказать ещё про признание Маркуса, но не решился. Это открытие всё ещё казалось чем-то невозможным. Алекс прекрасно помнил себя в школьные годы – тощий, со светлыми, считай, бесцветными волосами, не блещущий в учебе или спорте, всегда хмурый – он просто не понимал даже, как мог вызвать какое-то чувство у популярного парня, кроме раздражения.

– Я не собираюсь больше выслушивать твое нытье и претензии, – закатил глаза Маркус. – Если моих извинений тебе всё ещё недостаточно, просто катись нахуй и не еби мне голову, – он круто развернулся, явно намереваясь вот так просто оставить его посреди улицы.

– Какие извинения?! – Алекс тут же вырос у него перед лицом. – Не больно-то ты милый для якобы влюбленного по уши!

Он выпалил это зло и, не думая, сразу понял, что предательски краснеет – то ли от смущения, то ли от возмущения.

– А ты, как и всегда, сама скромность, – фыркнул Маркус и покрутил у виска. – Ты больной, если думаешь, что от подростковой дебильной влюблённости что-то осталось, – он снова двинулся дальше, обойдя Алекса и толкнув его плечом.

Алекс закусил губу. Он и сам не понимал, как так вышло, что на глаза мгновенно навернулись слёзы. Он давно не был тем мелким пацаном, которого расстраивала любая мелочь – несмотря на свой короткий путь на вершины чартов, шоу-бизнес научил его жёсткости, циничности и, что самое главное, умению всегда держать лицо. Он мог обмануть в своих эмоциях любого ушлого журналиста, рекламного агента, многотысячную публику, но, похоже, не Маркуса Хейккиннена. Алекс сглотнул и истерично окликнул его:

– Почему? – он зажмурился, понимая, что это последнее, что стоило спрашивать после того, как тебя отшили. – Почему не осталось?

Маркус всё-таки остановился и обернулся, чтобы посмотреть на него. На его лице, помимо извечной угрюмости, появилась новая эмоция – недоверие, смешанное с чем-то ещё, чего Алекс не мог распознать сходу.

– Потому что, повзрослев, я понял, что в тебе нет совсем ничего хорошего, – безжалостно сообщил Маркус и пожал плечами. – Ты всегда был злым капризным ребенком, ты остался им сейчас. Я явно любил кого-то другого.

Хотелось, чтобы он пояснил, что это значит, но Хейккиннен лишь окинул его грустным взглядом и снова отвернулся.

– Ты не можешь так говорить! – Алекс упрямо продолжал этот неловкий и очевидно болезненный для них обоих разговор. – Ты меня не знал толком ни тогда, ни сейчас!

Было до слёз обидно слышать, как Маркус вот так запросто говорит ему все эти слова. Они били больнее, чем те ругательства и угрозы, которые доставались ему от Хейккиннена в школе.

– А ты меня знал?! – разозлился Маркус, возвращаясь к нему и впиваясь в лицо сердитым взглядом. – Для тебя я только лишь собирательный образ обидчика, которого ты проклинаешь во всех своих дерьмовых песнях. Ну, напишешь ещё одну, переживу, хули!

– А что я должен был писать по-твоему?! – вскинулся в ответ Алекс. – Наверняка за всеми издевательствами стоит скрытое чувство?! Ты перетрахал всех доступных парней в городе! Вот всё, что я знал о тебе и твоей любви!

– С чего ты это взял? – Маркус недоуменно хмыкнул. – Свечку держал, что ли?

Свечку Алекс не держал, но регулярно видел Маркуса с кем-то новеньким: каким-нибудь очередным хилым неудачником с блеклой внешностью. Сомневаться, что все они привлекли Маркуса только сексом не приходилось – даже такому тупице, каким был Хейккиннен, быстро становилось с ними скучно, и он менял своих парней, как перчатки. Сам Маркус, однако, был другого мнения:

– Если я и спал с кем-то, тебя это ебать не должно, – выдал он в своей обычной манере, но как-то растерянно.

На это возразить по идее было нечего, но Алекс не был бы собой, если бы не нашёл повод для новой провокации:

– Когда я смотрел на эту смену твоих пассий, – он показал жестом кавычки, – то всегда думал о том, каково это – быть рядом с тобой, когда все в школе тебе завидуют и уважают, потому что самый крутой парень выбрал тебя. Сперва. А потом подумал, что хуже нет – стоять в веренице этих однотипных и одноразовых гандонов. Для них это была всего лишь минута славы. Тогда я и решил, что моя слава будет совсем другой, – не без гордости добавил он.

На самом деле, будучи в школе, Алекс просто-напросто не мог рассчитывать на место рядом с Хейккинненом. Зависть и злость к чужим романтичным историям сжигали его изнутри, раз за разом заставляя выливать все свои чувства в текстах и мелодиях.

– Ага, ты выбрал цели покрупнее, кому себя предложить. И со сколькими продюсерами пришлось переспать, чтобы стать суперзвездой? – криво усмехнулся Маркус, но улыбка его была совсем не веселой.

Он сплюнул себе под ноги, будто ему было неприятно ощущать послевкусие собственных слов.

– Что тогда, что сейчас тебе нужна именно слава, – заключил Маркус совсем уж разочарованно. – И ты еще спрашиваешь, почему меня блевать от тебя тянет? – он покачал головой. – Я ухожу. Не ходи за мной и не появляйся здесь больше. Больше я тебе ничего не скажу.

Посильнее натянув ворот свитера, Маркус поспешил вдоль по улице. Его тяжёлые грязные ботинки опускались прямо в лужи. Алекс отражался в каждой из них.

Он всё стоял и стоял, оглушенный этим обвинением. Такое он услышал о себе впервые. Его путь к успеху был прозрачный, да – быстрый, но всем видимый: от маленьких клубов до больших, от разогревов на фестивалях до хэдлайнера. Никто не смог его упрекнуть в каком-то нечестном ходе, в отсутствии таланта, в связях или купленных рейтингах. Это была его честная победа, его гордость. Так сложилось, что тысячи людей полюбили его творчество, и никакой продюсер здесь был ни при чём. Маркус же снова одной фразой втоптал в грязь всё то единственное, что делало жизнь Алекса счастливой. Из глаз брызнули злые слёзы, Алекс и сам не понял, как так вышло, но в следующий момент он уже колотил Маркуса, пытаясь попасть по лицу, пнуть, повалить на землю.

– Ты не смеешь так оскорблять меня! – рычал он, совершенно потеряв контроль. – Ты, который в жизни своей ни разу не стоял перед публикой, не написал ни одной строчки, ни ноты! Не смеешь поливать грязью меня и мою группу!

Маркус какое-то время пытался просто закрыться от него, видимо, не решаясь бить «звезду», но когда Алекс заехал ему открытой ладонью по губам, не выдержал и ткнул его кулаком в ухо, так что в голове тут же зазвенело.

– Как же ты заебал! – рыкнул Хейккеннен, дёргая его за ворот куртки, а другой выкручивая руку, что Алекс занес для очередного удара.

Стало больно и стыдно – Маркус всегда мог обезвредить его, почти не напрягаясь.

– Ненавижу тебя! Самовлюбленная скотина! – продолжал шипеть он, но взгляд его уперся Алексу в губы.

«Не может быть, – пронеслось у Алекса в голове. – Или да?»

Сил, нервов и времени на раздумья не было. Следом пришло шальное: «хоть попробовать, терять-то все равно нечего».

Алекс нервно облизнул губы, взгляд Маркуса, вроде бы, стал темнее, хотя поручиться за это было нельзя.

Алекс резко выдохнул и качнулся вперед, попутно отмечая, что Хейккиннен использует парфюм, что было неожиданно. В следующую секунду он толкнулся губами в губы Маркуса, быстро поцеловал и так же быстро отодвинулся; замер, отчаянно хлопая ресницами.

Лицо Маркуса пару секунд не менялось, словно он не мог осознать, что именно сейчас произошло – он всё так же хмурился и напряжённо всматривался в Алекса. Но вот брови взметнулись вверх, он моргнул и даже чуть приоткрыл рот – кажется, еще никогда Алекс не видел у него такого вот беспомощного выражения лица.

– Зачем ты это сделал? – с очевидным трудом выдохнул Маркус.

Он тут же отпрянул он Алекса, нервным жестом выудил из кармана сигареты.

– Я сделал это, – срывающимся от подступающей истерики голосом проговорил Алекс, – чтобы ты знал: я не продался никому ради успеха и ни с кем не спал! И не целовался даже! Только с теми, с кем сам того хотел!