Кроссворд для нелегала

– Эмир мертв, – сказал один из боевиков, окруживших Телегина. Уже немолодой, лет пятидесяти. – Я только что дозвонился на его телефон. Со мной говорил Назим. Эмир убит, а сам Назим тяжело ранен… За ним поехали.

Наташа вспомнила, что Назимом звали того пацана, которому она бинтовала голову.

– Вот видишь, – произнес «конвоир». – Вы заманили Эмира в капкан! А сами сбежали! – кричал он Наташе. – Но на этот раз вам не уйти!

Она ждала окрика, удара, даже выстрела. Но он заговорил спокойно и как-то надорванно:

– Я слышал, как ты играешь, – он кивнул на открытую крышку фортепиано. – Играй еще. В честь Эмира. Он был нам как отец. Он даже вам был… как старший брат… Играй!

Наташа потрясенно смотрела на боевика. А ведь и вправду, он был им как старший брат. Он назвал ее сестрой тогда, давно, и повторил это, когда прощался. И погиб из-за них. Из-за этих дурацких патрончиков с дурацкой озерной водой и прибрежной грязью, из-за этой проклятой новой бомбы. Как все дико, как все переплелось и перепуталось…

Боевик не отрывал глаз от ее застывшего лица. Почему оно так изменилось? Что это – страх, раскаяние? Нет, не похоже… Не понимая, почему она медлит, бородач повернулся к Телегину и неожиданно дал очередь над его головой. Телегин лишь тяжело вздохнул. Наташа вздрогнула… А боевик произнес, тем же надтреснутым, негромким голосом, опустив автомат на уровень груди Телегина:

– Он будет жить, пока ты будешь играть. Будешь играть минуту – проживет минуту. Час будешь играть – час будет жить, клянусь! День играть будешь – он будет жить целый день!

И она повернулась к роялю.

И опустила пальцы на клавиши…

И воздух снова наполнился неизвестной мелодией – та же вечная, щемящая тема парижских переулков, людских страстей, неугомонной молодости и печальной старости, простой жизни и простой смерти…

Она никогда так не играла… Она не чувствовала своих пальцев, душа сама управляла ими. И музыка лилась и лилась, как льется вино из кувшина.

Телегин стоял, прислонившись к стволу дерева. Наваждение ее музыки теперь действовало на него совсем по-иному, точно он вдыхал бодрящий, живительный кислород. Надо что-то придумать, она ведь дает ему время! У них нет дня – это красивые слова. У них нет даже часа. Она будет играть хоть год, но странная тяга к музыке у этих бородачей иссякнет так же внезапно, как пробудилась. Им скоро просто надоест слушать, как она играет. Наташке и ему смерть заглядывала сегодня в глаза каждый час. И продолжает глядеть все пристальней, досадуя на дурацкую отсрочку из-за этой музыки. Нет, ничего он не придумает… Пусть музыка звучит, пусть наполняет каждую из оставшихся им минут…

Какая она красивая… Стоп, Телегин, о чем ты? Натаха дает тебе время не для сантиментов. Надо найти выход, надо! Надо сейчас!

В этой нелепой, иррациональной ситуации их может спасти только такая же иррациональная, безумная идея.

И Телегин начал молиться. Нет, это была не церковная молитва, в этой молитве не было слов. Телегин старался мысленно раствориться в окружающем его пространстве, стать частью каждой травинки, каждого камня, каждой водяной капли… Стать частью всего окружающего, частью этого уголка вселенной…

Этой молитве обучил его странный, необыкновенный человек.

Отдельный учебный центр КГБ СССР.

198… год

– Сегодня, господа офицера, мы познакомимся с очень интересным человеком, – Навигатор хитро усмехнулся, с видом заговорщика поочередно оглядывая Егеря, Телегина и Никитина, прервавших очередную тренировку при появлении начальства. – Феномен, реликтовый экземпляр, теперь таких не делают. В поединках демонстрирует совершенно непонятные вещи…

«Очередной вьетнамец или китаец», – пряча усмешку, подумал Слава. Помимо штатных инструкторов, в учебном центре периодически появлялся какой-нибудь «мастер единоборств». Как правило, основательно получал по ушам и благополучно исчезал после первого же спарринга.

– Ребята из пятого управления рекомендовали. Сюда прибудет через десять минут под усиленным конвоем, – пояснил Навигатор. – Прямиком из Лефортово.

– И на кой ляд он нам? – проворчал Егерь. – Очередной сэн-сей из подворотни?

– Нет, Андрей Митрофаныч. Проходит по 72-й, – сухо произнес полковник.

– Создание антисоветской организации? – присвистнул Коля Никитин. – Террорист?

– Язычник. И убежденный противник существующего строя. А брали его ребята из «Альфы».

«Реликтовый экземпляр» прибыл под усиленным конвоем плечистых ребят из подразделения контртеррора. Без наручников.

– Павел Николаевич Денисов, – первым представился он. Негромко, внятно, не протягивая руки для пожатия.

– Очень приятно, – кивнул в ответ Егерь. – Цель визита вам известна?

– Да. Простите, не знаю ваших имен…

– Обращайтесь на «вы», – голос Дремова был столь же негромок и внятен. – Раз цель ясна – перейдем к делу. Разомнитесь и… молодой человек к вашим услугам, – Егерь кивнул в сторону Телегина.

– Молодой человек, – повторил гость, внимательно разглядывая Вячеслава синими пронзительными глазами.

Несмотря на далеко не юношеский возраст, гость был красив какой-то странной, дикой, но по-настоящему мужской красотою. Небольшая, аккуратная борода лопаткой, седеющие волосы неуставной длины, перехваченные поперек лба тонкой тесьмой. И синие, прозрачные, озерные глаза. Нос точь-в-точь как Славкин – перебитый в разных переделках. Ну язычник, дери его мать. Реликт ископаемый…

Стойка бородача была необычной – не боксерской и не «мастера с Востока». Скорее вообще не спортивная, не боевая – какая-то звериная. Точно стал человек зверем и живет его телом, чувством, реакцией. Атаковать зверь не торопился – как-никак на чужой территории. Телегин обозначил ложную атаку по корпусу. Затем резко, по-боксерски пробил в голову. Кулаки просвистели по воздуху, Язычник как-то очень быстро подсек Телегина, но Слава сумел, оперевшись на левую руку, сделать кульбит и удачно приземлиться на ноги. И тут на него обрушилась целая серия мощных ударов – причем бил Язычник не боксерскими, а какими-то размашистыми, с трудом блокируемыми ударами. Выстояв, Слава пробил-таки свою коронную «двойку». «Двойка» прошла – но Язычник немыслимым образом продолжал стоять на ногах. Причем стоял, опустивши руки – полностью открытый, словно приглашал к атаке. Телегин не стал атаковать. Он отступил на полшага и сам встал в точно такую же расслабленную, открытую стойку. Со стороны это, должно быть, выглядело фарсом, пижонским кривляньем, однако Телегин не передразнивал противника – он впервые столкнулся со столь непонятной и столь могучей силой. Ему нужно было осознать, что происходит, и он решил отдать инициативу. Язычник ударил первым – опять размашисто, точно железным цепом. Телегину удалось уклониться, поднырнуть под удар и тут же, в связке, провести убийственную комбинацию – подсечь ноги противника и одновременно ударить снизу вверх, в челюсть. Язычник потерял равновесие, упал на траву. Телегин, констатировав несомненный выигрыш раунда, на секунду расслабился.

Как Язычник достал его, Телегин не понял. Со слов Никитина, достал ногой, лежа, каким-то неведомым способом бросив все тело вперед, не выводя его из горизонтального положения. Как такое возможно? Почему Слава не успел ничего заметить, поставить блок?! Он просто отлетел в сторону и улегся затылком в траву.

– Вообще-то в рукопашной ничьей не бывает, – услышал Телегин голос Егеря. – Но здесь – боевая ничья.

Телегин быстро поднялся. За всю свою боксерскую и рукопашную практику в нокауте он был всего два раза. Сейчас, кажется, случился третий.