Крот против оборотня

Лучники откатывались и снова набегали, осыпая стрелами противника, а Горыня схватился со своими конниками в клинки.

– На ворога! – закричал Путислав. – Крыльями! Уступом справа! Отсекай от реки!

И из-за холма высыпало еще полсотни всадников, но теперь уже с молодецким свистом и визгом, которому научились молодые дружинники у степняков. Видно было, как атаман разбойников заволновался, заметался по сторонам, ища, нет ли угрозы еще с какой стороны. А Путислав со своими все ближе и ближе, он уже видит лица, вороватые глаза мужиков, раскосые глаза степняков, которые рыскали в поисках добычи и давно ушли из своих отцовских табунов.

Дружинники захлестнули свору разбойников широко, как плащом запахиваются от непогоды. Закричали раненые, повалились вражьи кони, увлекая за собой всадников. И только древки копий замелькали в толпе, застревая наконечниками в телах врага. И взметнулись сабли, искрясь на солнце белой сталью, как серебром и красной кровью, как драгоценными каменьями.

Теперь каждый дрался сам, каждый крутился и рубил того, до кого дотягивался с седла. Строй был сломан, рубились по-степняцки: больше крутиться с конем, создавая панику и неразбериху в рядах врага, и рубить без разбору, что в грудь, что в спину. Не успела ворона перелететь на ту сторону реки, как все было кончено. Вырубленная ватага заполнила телами пойменную степь от реки до леса. Еще кто-то пытался уйти оконь, но их догоняли и рубили или снимали стрелами вслед. Кто-то кинулся в воду, и понесло его течением вместе с телами убитых, окрашивавших воду красным. Кого-то уже волокли на арканах к обозам.

Путислав, вытерев лицо рукавом, ехал по побоищу и смотрел. Сабля, вся в зазубринах от чужого металла, была опущена вдоль бедра, а с долов ее все еще стекала кровь. Он увидел нескольких наемников, которые пинками гнали к русичам пленных разбойников. Горыня подъехал и снова перекинул ногу, усевшись на седле боком. Путислав покачал головой, но промолчал. Ничто не брало этого уверенного в себе воина, ни стрела, ни меч, ни слово. Лихой воин, что и говорить. Правда, сейчас на лице Горыни не было и следов веселой удали. Сняв шлем, он взъерошил соломенные волосы и зло пробурчал:

– У меня двенадцать человек в этой сече полегло. Плач великий сегодня в посаде будет, Путислав.

– На роду каждому написано. Отряди тех, у кого кони больше устали. Пусть в Киев пленников гонят да возчиков охранят. Сам со мной пойдешь. Еще на день задержимся, может, посольство близко.

Горыня кивнул, нахлобучил шлем и снова перекинул ногу, вставляя ее в седло. Толкнув коня коленями, он отъехал, и тут же его зычный голос разнесся по полю боя, отдавая приказы. Путислав вытащил из-под седла тряпицу, смоченную конопляным маслом, и протер клинок своей сабли, прежде чем бросить ее в ножны. Он почувствовал на себе взгляд, покрутил головой и увидел, что у ближайшего воза, прислонившись спиной к колесу, сидит раненый воин в блестящей кирасе и глухом шлеме, закрывающем почти все лицо. Кираса была прорублена страшным ударом топора, а на шлеме видны были несколько зарубок от ударов мечей и сабель. Человек зажимал рану на бедре рукой в пятипалой грубой кожаной рукавице.

Увидев, что к нему подъезжает русич, наемник снял с головы шлем и бросил рядом с собой наземь. Гладко выбритое лицо было залито потом, длинные темные волосы спутались и прилипли ко лбу и щекам. Блестящие карие глаза смотрели весело и торжествующе.

– Вовремя ты подоспел со своим отрядом, киевлянин, – сказал раненый с чудовищным акцентом. – Я уже думал, что святому Петру пора открывать ворота небесной обители для нас.

– Вас было слишком мало, чтобы оборонить столько обозов. Лесные людишки, видать, давно пронюхали о караване, потому-то такую большую ватагу собрать сумели.

– Нам платят хорошо, но большой отряд стоит дорого, – пожал плечами наемник.

– Так то ж верная гибель, – спрыгивая с коня, сказал Путислав.

– А как же, верная, – рассмеялся иноземец и ткнул пальцем в небо: – Рано или поздно все мы будем там. А срок зависит от Бога. Рубить мечом и командовать в бою – это все, что я умею. Выживу – куплю дом в Кельне, поставлю мельницу с водяным колесом, женюсь, если буду еще в силе.

Путислав подозвал одного из своих дружинников и велел перевязать наемника. Рана оказалась от стрелы. Воин выдернул ее сам, но потерял много крови и не мог уже стоять.

– Как тебя зовут? – спросил русич, проникшись уважением к мужеству воина.

– Кристиан Иоахим Летов-Форбек! – с гордостью ответил наемник. – К твоим услугам, киевлянин. А как твое имя?

– Путислав. Я – сотник князя киевского Ярослава, а здесь, чтобы очистить дороги для торгового люда.

– Сегодня ты славно сражался, – похвалил наемник, – такую орду побил!

– Ты тоже славно сражался, – кивнул в ответ Путислав. – Из каких же ты краев… Кристиан? Какого роду-племени?

– Моя родина на западе, – задумчиво посмотрел в сторону леса наемник. – Всего два дня скакать до холодного моря, до его пенных берегов и чаек. Мох на скалах, чистые хвойные леса. Если бы я не стал воином, я стал бы моряком. Но я родился и вырос на суше, отец мой был ремесленником, а я подался за удачей. Был оруженосцем, потом заслужил звание рыцаря, но не заслужил замка, титула и богатства. А предки мои… говорят, что они пришли с востока на север германских земель и назывались вендами.

– Тебя отправят в Киев, – подавая руку и помогая взобраться на подведенного дружинниками коня, сказал Путислав. – Будешь моим гостем, храбрый воин Кристиан, тебя проводят в мои хоромы. Рану вылечат, а по вечерам ты мне за медовыми напитками расскажешь о жизни в ваших краях.

– Буду рад быть твоим гостем, Путислав, – подавая руку с коня, ответил наемник.

Когда отряд русичей, подгоняя пленников и увозя раненых, скрылся за холмом, к Путиславу подошел сухой высокий старик с морщинистым лицом и крючковатым носом.

– Я должен отблагодарить тебя, рыцарь киевский! – прижимая желтую руку к груди, заявил он. – Ты спас жизнь и мне, и слугам моим. И добро мое тоже. Я хочу отблагодарить тебя, храбрый русич. Прими от меня в дар и в память о твоем подвиге вот это украшение.

Отвернув края чистого холста, иноземец протянул Путиславу красивое золотое колье. Витые проволочки драгоценного желтого металла создавали удивительной сложности кружево, а на подвесках покачивались красные, как кровь, капельки. Какой-то мастер очень искусно выточил из драгоценного рубина одинаковые капельки. Они светились красным огнем, играя на солнце.

– Это для твоей жены, русич. А если таковой ты не имеешь, то для дамы твоего храброго сердца. Такое только королевы носят. Прими от меня на счастье!

Путислав бережно принял в ладони украшение и залюбовался, приподняв и разглядывая его на солнце. Он уже знал, кому преподнесет эту красоту.

– Спасибо, купец, подарок и в самом деле царский…

Антон устал до чертиков. Он сидел уже в пятом, наверное, по счету кабаке и делал вид, что пьет. Лицо устало оттого, что приходилось носить маску угрюмой озлобленности, голова болела от шума дурацкой музыки и прокуренной атмосферы. Кабак, конечно, кабак! И не важно, что сейчас эти заведения называются милым европейским словом «кафе». У нас всё превращают в кабак!

Он настолько вошел в роль, что вполне сознательно рыкнул на местную проститутку, которая хотела подсесть к нему за столик. Девчонка прыснула в сторону, как испуганная птаха в кусты. Кажется, это все бестолковая затея. Вот если бы он имел квадратную физиономию с квадратным же подбородком и короткой шеей, если бы все его руки и грудь украшали наколки самых разных видов и назначений, колотых в различных колониях, вот тогда был бы смысл сидеть и ждать, когда на тебя клюнут. А имея тонкие черты лица, взгляд интеллектуала и осанку спортсмена-гимнаста, рассчитывать можно только на таких вот проституток да на скучающих девиц, ищущих приключений и сильных впечатлений.