Кровь Дезидерия

Я медленно позволил своему пристальному взгляду переместиться на ее хрупкую шею, которую я мог бы сломать в одно мгновение. Вся моя ладонь поместилась бы вокруг ее шеи, не давая ей дышать. Одна мысль о том, чтобы украсть у нее воздух, делает мой член таким твердым, что он начинает болеть.

Черт.

Я собираюсь отвести от нее глаза, но они зацепляются за это чертово ожерелье. Оно обволакивает ее горло, как будто она источник его жизни; добыча, которую он поймал. У меня возникает желание сорвать это гребаное украшение с ее стройной шеи, зная, что из моей руки получилось бы ожерелье получше.

Объявить ее своей пленницей. Боги. О чем, блядь, я думаю? Чувствую ревность из-за проклятого ожерелья на какой-то адской самке. Я не могу не испытывать любопытства по этому поводу, потому что это не похоже на украшение, которое девушка надела бы для своего наряда, кричащего о том, что она крадется по темным переулкам.

Она прочищает горло, и я забыл, что она задала мне вопрос. Я нерешительно смотрю на нее, готовясь к тому, что она нападет, как жестокое существо, которым она и является, когда отпускаю ее руки. Выпуклость моего члена, давящая вдоль шва моих штанов, в этот момент стала болезненной, и мне не нужно, чтобы ее тело терлось об него.

Я делаю глубокий вдох, чтобы прояснить свои мысли, вспоминая, что она задала мне вопрос.

— Это проклятие распространялось годами, но раньше оно было под контролем, когда лишь немногие были Испорчены и с ними можно было справиться до того, как стало хуже. Но… — Я делаю паузу, думая о прошедшем году и сотнях людей, которые пробираются по всей земле Дейадрум. Каждый двор пытался отогнать их от своих границ, но этого недостаточно.

— Но…? — она подталкивает.

Нетерпеливый маленький демон.

— Но они становятся все смелее, и появилось больше Испорченных, достаточно, чтобы начать войну.

Она прислоняется к стене, запрокидывая к ней голову.

— Почему? — спрашивает она.

Один простой вопрос, который содержит так много неизвестных ответов.

— Никто не знает. Они действуют на чистых первобытных инстинктах; они воплощение смерти с их холодными сердцами и жаждой убивать.

Ее руки начинают дрожать, когда она смотрит вдаль, но что-то в ее глазах меняется, как будто она избавляется от беспокойства, охватившего ее маленькую фигурку. Как будто она запихнула свои чувства глубоко внутрь и заперла их, пряча ту часть себя, которой позволила выскользнуть наружу. Она отталкивается от стены и наклоняется, чтобы поднять свой кинжал, ее пристальный взгляд встречается с моим, когда она поднимается обратно. Легкая ухмылка приподнимает левую сторону ее рта, крутя клинком перед собой, прежде чем она вкладывает его в ножны на своей худой ноге.

— Спасибо, что почистил его для меня, — говорит она, когда я бросаю взгляд на красное пятно на ее нежной коже. То что я пометил ее багровым, было вне моего контроля, это была потребность каким-то образом оставить на ней мой запах и посмотреть, будет ли она уклоняться от того, кто держит ее жизнь в своих руках. Я мог бы легко провести аккуратную линию по ее гладкой коже, чтобы у нее навсегда перехватило дыхание. Кожу, которую я хочу видеть больше, но она почти полностью закрыта своим одеянием. Большинство женщин выставляют напоказ столько кожи, сколько им может сойти с рук, желая привлечь к себе внимание. Но этой не нужно этого делать; она может завлекать мужчин, просто глядя на них, и она даже не осознает этого.

— В любое время, — отвечаю я. Отходя в дальний конец переулка, я держу свои чувства в состоянии повышенной готовности на случай, если она попытается скрытно напасть, но по какой-то причине я чувствую, что она этого не сделает.

Я чувствую, как ее глаза прожигают мне спину, когда я собираю вокруг себя больше теней. Прохладное сияние луны впитывается в меня, погружая все вокруг во тьму.

— Кто ты? — кричит она. Я не останавливаю своих движений, продолжая увеличивать расстояние между нами. На моем затененном лице появляется тень улыбки.

Пройдя еще несколько шагов, я бросаю быстрый, незаметный взгляд через плечо и бросаю самодовольную ухмылку, которую она не увидит, но я уверен, что она может почувствовать. Когда она фыркает и поворачивается ко мне спиной, я делаю это своим сигналом и исчезаю в своих тенях.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Эмма

Ночной воздух становится холодным, слои моей одежды ничего не делают, чтобы защитить меня от его цепеняющих объятий. Я не могу не вздохнуть с облегчением, когда вхожу в тепло дворца. Мои мысли путаются, когда я крадусь по задней лестнице моего дома, но я останавливаюсь на лестничной площадке и хватаюсь за перила. Мои мысли возвращаются к таинственному мужчине, который вырвал с корнем все мои мысли об этом мире.

Мир, где люди продолжают петь, танцевать и пить вместе в компании друг друга. Но я не удивлюсь, если это потому, что они верят лжи, которая, я уверена, льется с уст моего отца о том, что у него все под контролем. Но наверняка кто-то знает. Итак, почему никто не удосужился упомянуть мне о проклятии? Я чувствую, как гнев грохочет в моих костях, ощущение, заставляющее тьму разрастаться внутри меня. Я хотела расспросить мужчину теней подробнее, но мной овладела гордость, и я не могла позволить ему увидеть, как на самом деле мало я знала, или что мое сердце обливалось кровью за всех, кто боролся с этой болезнью, в то время как я сидела в мягком дворце, не имея ни малейшего понятия.

Прежде чем я добралась до конца переулка, я хотел еще раз взглянуть на него, но когда я обернулась, он уже исчезнул в ночи, поглощенный тенями, которыми он владеет.

Я возвращаюсь в свою комнату, и все еще не видно ни одного охранника. Кора хорошо выполнила свой убедительный план, а это значит, что я действительно у нее в долгу. Постучав три раза, она впускает меня.

Я плотнее закутываюсь в свой плащ, чтобы скрыть все еще кровоточащую рану, когда смотрю на нее. Она выглядит измученной, веки ее глаз опускаются каждые несколько секунд.

— Спасибо тебе, Кор, — говорю я, подавляя вздрагивание, когда обнимаю ее. — А теперь иди отдохни. До того, как солнце осветит небо, осталось всего несколько часов.

Она сонно улыбается мне и быстро поднимает большой палец вверх, поворачиваясь, чтобы уйти, прежде чем остановиться перед дверью, положив руку на полированную дверную ручку.

— Я рада, что ты вернулась целой и невредимой, — сонно бормочет она. И с этими словами она уходит.

В моей комнате теплое сияние, которое отбрасывает огонь, потрескивающий по всей комнате.

Направляясь прямиком в ванную, я сбрасываю одежду и довожу воду в огромной ванне до температуры, которая, вероятно, близка к огненным ямам Ада. Я вздрагиваю, когда сдираю ткань с разорванной кожи на ребрах. Моя кровь сочится из открытых порезов, обжигая, как раскаленное железо, опаляющее кожу. Я тянусь, чтобы взять полотенце, смачивая его в горячей воде, текущей из крана ванны.

Делая глубокий вдох, мои легкие наполняются воздухом, пока это не становится болезненным. Я задерживаю дыхание, готовясь к неприятной, жгучей боли, которая, я знаю, пронзит меня, когда я буду промывать эту рану. Но если я этого не сделаю, она может загоняться, поскольку мое тело не может заживать, как у обычного Фейри. Или что, если… Что, если порез от Испорченного сможет изменить меня? Он никогда ничего не говорил о том, как они способны распространять свой яд, но он, возможно, не заметил, что я была глубоко порезана черными когтями, которые выросли на руках Испорченного.