Кровь фюрера

Фолькманн долго смотрел на Мольке, ничего не говоря, а потом начал рассказывать. Голос у него срывался от переполнявших его эмоций. За пять минут он коротко объяснил суть происходящего, наблюдая за реакцией Мольке, — на его лице читалось изумление, смешанное со страхом. Когда Фолькманн закончил, Мольке смотрел на него, вытаращив глаза.

— Это что, шутка такая?

— Какие шутки, Иван! Ты же меня знаешь.

Мольке покачал головой, видя, как напряжен Фолькманн. Он полез в ящик стола за пачкой сигарет и дрожащими руками прикурил.

— О Господи! — выдохнул он. Его лицо стало белым как мел, а голос дрожал. — Ты уверен насчет девушки на фотографии?

— Ханна Рихтер с уверенностью определила, кто она, в этом никаких сомнений нет. Все остальное — это лишь предположения, Иван, но они вполне логичны. Если учитывать все происшедшее, части головоломки теперь складываются в единое целое.

— Карл Шмельц — сын Адольфа Гитлера? — Мольке покачал головой и встал. — Это безумие, Джо. — Его потрясло это предположение. — Я еще могу допустить, что готовится неонацистский путч. Но не еще одного Гитлера, Джо. Этого никогда не будет. Никогда.

Мольке продолжал качать головой, а Фолькманн вытащил копию отчета, присланного из Асунсьона, и положил ее на стол. Мольке прочитал текст, через некоторое время поднял голову и словно в тумане прошелся по комнате, глядя в камин. Потом он посмотрел на Фолькманна.

— Скажи мне, что это неправда, Джо. Скажи мне, что это не так. Скажи мне, что я сплю и все это — кошмар, который мне снится.

— К сожалению, я не могу этого сделать, Иван.

— Как ты думаешь, за моими сотрудниками следили люди Кессера?

— Я не знаю, Иван, но это вполне возможно. После нашего последнего разговора кто-нибудь следил за тобой или твоим домом?

Мольке мрачно покачал головой.

— По крайней мере, я ничего такого не заметил. А я был осторожен, Джо, поверь мне. После всего, что произошло с моими сотрудниками, я старался быть как можно внимательнее. — Мольке сунул руку в правый карман брюк, вытащил крошечный «браунинг» и взвесил его на ладони. — Я решил не рисковать, и все время ношу его с собой. — Мольке нервно сглотнул и положил пистолет на стол. — Как ты думаешь, где девушка сейчас?

— Если исходить из того, что она все еще жива, то, скорее всего, она у людей Кессера.

— А ты не знаешь, где сейчас Шмельц?

Фолькманн покачал головой.

— Я думаю, что после бойни в Мексике он сбежал в Германию. А если он и не здесь, то скоро явится.

Некоторое время Мольке молча стоял и смотрел на Фолькманна, а потом спросил:

— И что же мне теперь делать?

— Ты знаешь кого-нибудь, обладающего необходимыми полномочиями в Федеральном министерстве? Кого-нибудь, кому бы ты смог доверить свою жизнь?

Мольке тихо сказал:

— Не знаю, смог бы я настолько доверять этим людям. Все они карьеристы и политиканы. Но в Бундестаге есть один политик — Гринцинг, которого я неплохо знаю. Он единственный человек, к которому можно обратиться в этой ситуации, — он меня выслушает.

— Тогда я хочу, чтобы ты передал ему письмо лично в руки. Проследи за тем, чтобы он его прочитал. Я изложил все, что рассказал тебе, все мои предположения — кроме догадок насчет Карла Шмельца. Несомненно, Гринцинг захочет задать тебе пару вопросов обо мне, спросит, не сумасшедший ли я, не злая ли шутка это письмо. Важность этой информации он должен оценить сам. Что касается меня, то я хочу, чтобы ты был с ним откровенен. Расскажи ему обо мне, заставь его поверить в то, что мне можно доверять. — Он посмотрел Мольке прямо в глаза. — Мы проработали с тобой в Берлине четыре года, Иван. Ты хорошо меня знаешь, знаешь, что мне можно доверять. Просто ответь на все его вопросы. Но главное — скажи ему, что очень важно, чтобы он не отмахнулся от моего письма. Скажи ему, что донесение из Асунсьона могут подтвердить в Страсбурге. Его люди — из службы федеральной безопасности — могут связаться со Страсбургом незамедлительно.

— Почему ты не хочешь, чтобы я рассказал ему о Шмельце?

Фолькманн покачал головой.

— Ты же понимаешь, что он никогда в это не поверит, Иван. Убеждать его в этом — пустая трата времени. Я не знаю, сколько у нас есть времени до того, как эти люди начнут действовать, но, судя по тому, что происходит, это начнется очень скоро.

— А что, если Гринцинг мне не поверит?

— Ты все равно знаком со многими чиновниками в Берлине. Свяжись с ними. То же касается и местного Ландесамта. Расскажи им то, что собираешься рассказать Гринцингу.

— Ты действительно считаешь, что они мне поверят?

Фолькманн пожал плечами.

— Я не знаю. Но ты — моя единственная надежда, Иван.

— И что ты собираешься делать?

— Я поеду к Кессеру. Если его нет дома, там может быть его девушка. Кто-то из них должен знать о происходящем. Если в квартире никого не будет, я поеду в Кальберг.

— Зачем?

— Найду Кессера. Он знает, что происходит и кто их поддерживает.

Мольке резко мотнул головой.

— Джо, ты же видел там вооруженную охрану. Это слишком опасно. Давай я вызову тебе подмогу — есть надежные сотрудники.

— Мы не можем терять время, Иван. К тому же это все усложнит. Просто доставь письмо нужным людям.

Мольке вздохнул. Некоторое время он молчал, печально глядя на Фолькманна. На его лбу блестели капельки пота. Наконец он покачал головой.

— Знаешь, я никогда не думал, что нечто подобное может снова произойти в Германии. Не при моей жизни. Конечно, у нас всегда было достаточно экстремистских групп, психов. Они устраивали беспорядки, поджигали иммигрантские общежития. Бритоголовые, размалеванные свастиками, маршируют и вскидывают руки в нацистском приветствии у Бранденбургских ворот каждый день рождения Гитлера. — Мольке еще раз покачал головой и резко смял сигарету в пепельнице. — Но не это. Этого никогда не должно было произойти.

Он пытался не думать об Эрике, но ее лицо все время всплывало у него в памяти, и он не мог отогнать мысли о ней, когда через двадцать минут подъезжал к квартире Кессера на Леопольдштрассе. Снегопад прекратился. Фолькманн попытался умерить свою ярость и сосредоточился на том, как говорить с Кессером или его девушкой.

В окнах дома, где жил Кессер, горели рождественские свечи, как и во всех домах вокруг. Повсюду мигали огоньки елочных гирлянд. В квартире Кессера свет не горел, и, подойдя к дому, Фолькманн не увидел на парковке серого «фольксвагена». У него замерло сердце, когда он осознал, что ни Кессера, ни девушки может не быть дома.

В кармане у него лежала «беретта», поставленная на предохранитель. На этот раз он воспользовался дубликатом ключей, который ему дал Иван Мольке. Войдя в подъезд, он поднялся на второй этаж. Немного помедлив, он позвонил в дверь, но после того, как никто не ответил, он открыл дверь. Ключ легко провернулся в замке.

В квартире было темно, и когда он включил свет, сначала ничего не произошло, но внезапно ему в лицо ударил сильный луч света. Он лихорадочно потянулся за «береттой», но тут почувствовал сильный удар по затылку. Его пронзила острая боль, и у него потемнело в глазах. Он чувствовал, как чьи-то кулаки молотят по его телу, а потом что-то острое впилось в его левую руку.