Кровь фюрера

Сантандер посмотрел на Санчеса, потом на Эрику и Фолькманна, словно пытаясь определить, понимают ли они его. Судя по всему, они его понимали, и он продолжил:

— Эта работа, работа Родригеса… иногда она весьма опасна. Чтобы успокоить моего друга, которому принадлежит самолет, мне необходимо было знать, что все будет в порядке, что проблем не возникнет. Что нет никакого риска. Или что риск достаточно мал. Потому что если у Родригеса возникли бы неприятности, то самолет моего друга могла бы забрать полиция. Так что я попросил Родригеса рассказать мне, что же это за работенка, чтобы удостовериться в том, что с самолетом моего друга все будет в порядке. — Сантандер поочередно посмотрел всем в глаза и пожал плечами. — Родригес сначала не хотел мне ничего говорить, но ему нужен был самолет, поэтому пришлось кое-что рассказать. Какие-то люди нанимали его для того, чтобы он перевозил на самолете груз через границу. В Монтевидео. Он уже много раз летал. Эти люди хотели, чтобы Родригес всегда работал сам. Только сам. И он должен был летать только ночью.

Сделав глубокую затяжку, Сантандер неуверенно посмотрел на Санчеса. Санчес ободряюще кивнул.

Сантандер вытер губы тыльной стороной кисти и, глядя на Эрику и Фолькманна, продолжил:

— Маршрут был всегда одним и тем же. Без изменений. Родригес летал в одно неприметное местечко к северу от Чако. Там нет посадочной полосы. Только площадка. Освещенная площадка в джунглях. Он приземлялся там, а его уже ждали люди. Они загружали в самолет ящики. Деревянные ящики. Он летел с этими ящиками в Уругвай и приземлялся неподалеку от Монтевидео. Он летал очень низко, ночью, так что на радаре его не было видно. Возле Монтевидео он приземлялся в таком же месте — без посадочной полосы. Там тоже была только освещенная площадка в джунглях. Его ждали люди, чтобы выгрузить ящики из самолета. Родригес летал так где-то раз в два месяца. Это происходило в течение года. — Сантандер покачал головой. — И не возникало никаких проблем. Никогда никаких проблем. — Помолчав, Сантандер нервно почесал щетину на щеке. — Я доверял Родригесу. Мне он никогда не лгал. Он говорил мне, что бояться нечего. Что с самолетом моего друга все будет в порядке. Сказал, что ему нужно сделать последний рейс. На этот раз груз был особенный. Одна маленькая коробка. После этого он уже не должен был работать на этих людей. — Сантандер помолчал, а потом взглянул на Фолькманна. — Я считаю, что Родригес был хорошим пилотом. Самым лучшим. Так что я тогда сказал: хорошо, получишь самолет. Но, прежде чем я договорился о самолете, он позвонил мне и сказал, что он ему не нужен, что он уже нашел запчасти для мотора. — Сантандер откинулся на спинку стула и посмотрел на Санчеса. — Вот и все, что я знаю. Родригес был моим другом. У меня не было причины его убивать. Я никогда никого не убивал. — Он взглянул на Эрику Кранц, а затем на Фолькманна. Вид у него был жалкий. — Вы должны мне верить.

— У вас еще есть вопросы к сеньору Сантандеру? — спросил Санчес у Фолькманна.

Фолькманн кивнул. Темные индейские глазки Сантандера нервно бегали, изучая лицо Фолькманна.

— Когда вы последний раз виделись с Родригесом?

— Месяц назад. Тогда он попросил меня договориться о самолете с моим другом.

— А после этого?

— Я его не видел, клянусь вам. Он позвонил мне в бар через два дня после встречи и сказал, что самолет ему уже не нужен. Я его не видел и больше с ним не говорил.

— Руди Эрнандес. Вы когда-нибудь слышали, чтобы Родригес упоминал это имя?

Сантандер подумал минутку, а потом покачал головой.

— Нет, сеньор.

— Эрнандес. Руди Эрнандес. Вы уверены?

— Да, уверен. Он никогда не упоминал при мне этого имени.

— А Родригес не называл имена людей, которые наняли его для полетов в Монтевидео?

Сантандер покачал головой.

— Никаких имен. Родригес никогда не называл имен. В таких делишках люди, на которых вы работаете, своих имен не называют. Так лучше, ну, вы понимаете?

— Те места, где Родригес забирал и оставлял груз… Вы знаете, где они находятся?

— Родригес не уточнял, где это. Сказал только, что это пустынные и тихие места. Там не было поблизости ни городов, ни деревень. То место, где он забирал ящики в Чако, он не называл. Когда я спросил Родригеса, он сказал мне только, что это неподалеку от одной из старых немецких colonias. Их много на север от Чако, сеньор.

— Те, кто загружал и выгружал ящики… Родригес не сказал, как выглядели эти люди? Он их не описывал?

Сантандер задумался на минутку.

— Нет. Он только сказал, что эти люди хорошо работают. Быстро работают. Родригес ждал минут десять-пятнадцать, и все ящики за это время загружали. В Монтевидео происходило то же самое. — Сантандер на минутку задумался. — Но мне кажется, Родригес как-то сказал, что в той colonia всем заправлял один старик.

— Немец?

Сантандер пожал плечами.

— Да, наверно.

— Родригес его описывал?

— Нет, сеньор. Он только сказал, что тот был старым.

— Сколько людей участвовало в загрузке и разгрузке самолета?

— Я не знаю, сеньор. Родригес этого не говорил.

— А Родригес знал, что было в ящиках, которые он перевозил?

Сантандер снова почесал щетину.

— Мне он этого не говорил. Я не думаю, что он это знал. Но эти ящики, они были тяжелыми, я думаю. Кроме последнего.

— Почему вы думаете, что они были тяжелыми?

— Родригесу нужна была посадочная полоса. Длинная площадка. Чтобы взлететь. А еще много топлива в баках.

— Он больше ничего не говорил?

— Нет, сеньор. Я в этом уверен. Ничего, я вам все сказал. — Сантандер перевел взгляд на Санчеса. — Я говорю правду. Верьте мне.

Фолькманн вздохнул, чувствуя, как его охватывает усталость. В комнате не было кондиционера, стало очень душно. Он помолчал, а потом спросил:

— Сколько ящиков Родригес перевозил за один рейс, за исключением последнего?

— Я не знаю, сеньор.

— Это были большие ящики или маленькие?

Сантандер покачал головой, а потом пожал плечами.

— Простите, сеньор…

— Эти люди, на которых работал Родригес. Как они ему платили?

Сантандер снова покачал головой.

— Родригес мне ничего не говорил. Но я думаю, ему платили наличными. После каждого полета. В таких делах так принято.

— А где Родригес с ними познакомился?

— Этого Родригес мне не говорил.

— А может быть, есть близкий Родригесу человек, кому он мог рассказать что-то о своей работе? Женщина или, может быть, друг?

— Нет, сеньор. Родригес всегда держал язык за зубами. Даже когда он напивался, не говорил о работе. Ни с кем. Я в этом уверен. Если так поступать, то полиции никто ничего не расскажет.

Сантандер посмотрел на детектива, а потом на девушку. У нее были классные ножки. Действительно классные ножки. Такую здорово было бы затащить в постель. Ему было интересно, какое они ко всему этому имеют отношение, эти гринго. Девушка и мужчина. Но он знал, что права спрашивать у него нет. Он взглянул на гринго.

— Вы больше ничего не помните? Подумайте хорошенько. Что-нибудь. Какую-нибудь мелочь, — сказал белый мужчина.

— Ничего, клянусь вам. — Сантандер перекрестился.

— Но если я узнаю, что ты мне врешь, амиго… — угрожающе произнес Санчес.

— Да Бог свидетель… Родригес был моим другом.

Санчес скривился и погасил сигарету, а потом повернулся к Фолькманну.

— У вас больше нет вопросов, сеньор?

Фолькманн покачал головой.

Они втроем сидели в кабинете Санчеса. Детектив принес им еще кофе, свежего и горячего. Было уже больше двух ночи, в комнате стояла тишина, если не считать слабого жужжания вентилятора над головой.

Фолькманн взглянул на Эрику Кранц, которая выглядела усталой, но явно о чем-то размышляла. Она задумчиво пила кофе и, казалось, что-то вспоминала. Он повернулся к Санчесу.