Кровь и честь

Грэй Дэвей огляделся вокруг и вышел в коридор. Лицо ведуна стало еще более бледным, но он вел себя так, словно делал самую обычную работу. Таггерт улыбнулась ему. Дэвей — сукин сын, который действует на нервы, если уж быть откровенным, но он нравился ей. Ведун чем-то напоминал Хранительнице отца, и не только ей, вообще всем Дэвей казался на него похожим. Он мог останавливать мрак и всегда умел найти оптимальное решение. Его присутствие было подобно холодному ветерку, дующему жарким летним днем, немного резковатому, но приятному.

— Вот так, — сказал Дэвей, обращаясь к Таггерт, — проблема решена. Пока. На вашем месте я бы заколотил дверь, забаррикадировал ее и объявил здесь карантин, до тех пор пока все не образуется. Когда я отсюда уйду, все может повториться. Нереальное стало слишком уж изобретательным в последнее время. Не говоря о том, что оно гораздо сильнее и решительнее, чем всегда. Чем скорее на троне окажется новый король, чем быстрее сможете вы получить доступ к силе Камня, тем лучше. Не нравится мне все это, очень не нравится…— Бросив быстрый взгляд на повисшую на одной петле дверь, он добавил: — Жаль, что такое случилось с Пенхаллиганами. Я не любил графа, но человек он был неплохой. Всегда находил возможность улыбнуться и сказать что-нибудь ободряющее. Наверное, трудно предположить, что детей там не было, когда все случилось? Нет… думаю, что нет. Ладно, довольно разговоров, у меня полно работы.

Он резко повернулся на каблуках и пошел по коридору. Таггерт и стражники молча смотрели ему вслед. Казалось, вокруг стало темнее и холоднее, когда ведун ушел.

— Иногда он удивляет меня, — сказал Дойл.

— И не только вас, — ответила Таггерт.

Дойл неприязненно покосился на сломанную дверь:

— А правда то, что он сказал насчет этой комнаты?

— Не знаю, — ответила Таггерт, — но, думаю, надо покрепче закрыть ее. На всякий случай. Займитесь этим, Мэтт. И, пожалуй, надо сообщить регенту, что граф Пенхаллиган и члены его семьи мертвы.

— Конечно.

Таггерт задумалась. Дэвей предложил закрыть весь коридор, но это означает закрыть доступ к покоям весьма знатных и влиятельных людей только из-за предположения, что в будущем здесь могут произойти неприятности. Придворные за это по головке не погладят. Теоретически, как Хранительница Замка, она имела более высокий ранг, чем большинство дворян, исключая только тех, кто принадлежал к королевскому роду, но у Катрионы хватало ума не слишком подчеркивать это. Сейчас, конечно, дела обстояли по-другому…

— Надо выселить всех из этого коридора, Мэтт. И чем быстрее, тем лучше. Никаких исключений, никаких отговорок. Затем поставьте стражу для наблюдения. Никого не впускать и не выпускать без сопровождения ведуна.

Дойл поднял бровь:

— Людям, живущим здесь, это может не понравиться.

— Ага, — согласилась Таггерт, — какая жалость, что богачам и знати придется немного потесниться, как черной кости вроде нас с вами.

Рот Катрионы искривился в злой усмешке. Женщина ушла, оставив Дойлу приятные хлопоты. Эта усмешка играла на ее губах еще некоторое время. Иногда Хранительнице случалось брать реванш за высокомерие, с которым придворные относились к ней и ее отцу, как к людям неродовитым. Разумеется, когда того требовало выполнение служебных обязанностей…

* * *

В старом обеденном зале в Восточном крыле не бывало больших сборищ в течение вот уже тридцати лет. Он и выглядел соответственно. Слуги продолжали скрести пол, настилать ковры и зажигать факелы, когда уже подавали горячее. Регент молчал и старался делать вид, что не замечает снующих повсюду слуг. Он собирался использовать обеденный зал, расположенный в Северном крыле, но в последний момент это помещение захватили люди принца Луи, и граф решил, что нет смысла начинать войну, чтобы вернуть зал себе. Поэтому ему и не осталось ничего другого, как устроить банкет здесь, в самом мрачном и заброшенном уголке Восточного крыла. Одному Богу известно, для каких целей этим помещением пользовались в последний раз, но, судя по запаху, регент не приказал все тут как следует окурить.

Граф Вильям Хоуэрд откинулся на спинку своего кресла и оглядел собравшихся дворян, купцов и придворных, которые сидели плечом к плечу за свежевымытым столом, наполняя зал гудением своих голосов. Вино лилось рекой, и пища оказалась на удивление недурна, но Вильям только поковырял вилкой в своей тарелке. Мысли, переполнявшие его, никоим образом не способствовали возникновению хорошего аппетита. Ему совсем не хотелось находиться здесь, но его присутствие было необходимо, чтобы поддержать колеблющихся и упавших духом, которые, видя его, успокаивались и становились сильнее.

Регент окинул взглядом своих сторонников и усилием воли постарался изобразить на лице спокойное благодушие. Никого из присутствующих граф не назвал бы своим другом, но все они были нужны ему, чтобы утвердить собственное могущество. Кто бы в конечном итоге ни воцарился в Редгарте, он будет нуждаться в помощи, чтобы управлять королевством, и регент стремился сделать так, чтобы стать единственным человеком, способным предоставить эту помощь. Пусть у принцев останутся их дружины и их волшебники, он, граф Вильям, будет надзирать за торговлей, ценами и политикой. А это значит, что и королем в конечном итоге тоже будет управлять он.

И хотя регент сожалел о смерти короля Малькольма, все-таки, если подумать, это, пожалуй, было к лучшему. Правящая династия ослабла, прогнила, согнулась под бременем своей неограниченной власти. Сам Малькольм, по всеобщему убеждению, был неплохим королем. Просто он наслушался идиотских баллад о воинской чести и славе. Вильяму даже нравилось общаться с королем, если только речь не заходила о политике. И все-таки они могли бы стать куда более близкими друзьями, но им мешало серьезное расхождение во взглядах. Тем не менее Вильяму очень хотелось отыскать убийцу Малькольма и вздернуть злодея. Это была бы неплохая посмертная услуга покойному. Даже если вешать придется одного из наследников Малькольма. Вильям заерзал в кресле. Все трое как раз и есть самые главные подозреваемые, хотя бы только потому, что более других заинтересованы в смерти короля. Но никаких свидетельств, обличающих кого-либо из принцев, до сих пор не найдено. Все очень странно. Что-то же должно выясниться. По крайней мере сейчас. Так нет же, все они заняты сбором войск и подготовкой к гражданской войне, а он, регент, сидит в этом мрачном зале, как в ловушке, разглядывая самодовольных дураков, сидящих за столами. Иногда Вильям вдруг начинал думать, а так ли уж не прав был Малькольм, находивший упоение в сражениях?

Внизу, у дальнего конца одного из столов, какой-то из не слишком знатных ноблей поднялся, чтобы произнести очередной тост. Вильям едва пригубил свой бокал. Все выпили и вернулись к еде и прерванной беседе. Вильяму стали надоедать дурацкие тосты. Чем чаще их произносили, тем нелепее казались они графу. Еще кто-то выскочил из-за стола с чашей в руке. Вильям протянул руку и, схватив кувшин с вином, запустил им в ничего не подозревавшего придворного, прежде чем тот успел открыть рот. Тяжелый стальной сосуд угодил ему прямо между глаз, и бедолага, нелепо взмахнув руками, грохнулся на пол. Зал взорвался смехом, выкриками, здравицами Вильяму. Или же ему только померещилось, что ликование было таким единодушным? Габриэлла подвинулась ближе к мужу и сказала:

— Дорогой, бросок получился великолепный, но я бы не стала больше делать ничего подобного. Один раз это оценят как веселую шутку, во второй — решат, что ты раздражен, а это совсем ни к чему.

— Ненавижу шутов, — проворчал Вильям.

— Но это был не шут.

— А вдруг? Я просто подстраховался. Габриэлла против воли улыбнулась, а Вильям сделал картинный жест рукой.

— Знаю, знаю, дорогая, это довольно глупо с моей стороны, но я просто отупел от сидения здесь. Как тебе кажется, сколько еще следует мне оставаться здесь, чтобы соблюсти приличия?