Кровь и пепел
Шрифт:
– Роман, не отпускай Евпатия в Чернигов, он должен быть в Рязани, рядом с Рязанью, когда Батый подойдет.
– Я над боярином не властен, он отцу подчиняется.
– Значит, отца попроси, Евпатий Рязани будет нужен.
– Да у него дружина невелика…
Мы еще какое-то время говорили о возможном развитии событий, все сводилось к одному: сумеют русские князья объединиться и дать отпор все вместе – быть Батыю битым, а останутся каждый сам по себе – все будет, как я рассказала.
Уже все вроде говорено-переговорено, но было видно, что ему совсем не хочется уходить, несмотря
– Настя…
Наконец-то! Я стояла к нему спиной, складывая немудреную посуду, руки Романа легли на мои плечи, слегка стиснув их.
– Настя… ждать будешь?
Я смотрела в синие-пресиние глаза и с горечью думала: как ждать, Роман? Я в двадцать первом веке, ты в тринадцатом, и тебе предстоит погибнуть, а мне… вообще непонятно что. Но как я могла сказать иное, кроме:
– Буду.
– Дождись, если буду знать, что ждешь, так выживу.
– Господи, да конечно, буду!
Этот мой вскрик разрушил все препоны между нами. Роману уже было неважно, что он держит в объятиях «несовершеннолетнюю», да еще и сосватанную боярышню, а для меня исчезли восемьсот лет разницы…
Его руки были сильны, а губы горячи… Такого секса у меня в жизни не было! Всю ночь мы попросту не могли оторваться друг от друга. Это называлось страстью во все века, мы едва знакомы, он князь, я боярышня, да еще и сосватанная… Мы нарушили все правила поведения, все нормы. Мне-то проще, я не местная, а каково Роману, зная, что я невеста другого, да еще и друга? Но его пронзило, как и меня, и было все равно.
Сейчас я понимала всех писателей сразу, создавших столько строк о любви, всех поэтов, слагавших ей гимны. Хотелось крикнуть на весь белый свет: «Люди, верьте, любовь есть!» Можно бы еще добавить, что настигнуть она может где угодно, например, женщину двадцать первого века в тринадцатом, да еще и в Рязани.
Плевать на Батыя, на осаду, на все невзгоды, даже на то, что мы из разных эпох. Я любила и была любима! Этим все сказано.
Утром Роман вдруг заявил:
– Настя, я тебя у Андрея пересватаю, он поймет. Ему твоя сестренка люба.
– Кто?!
– Ну, дочь Анеи, с которой ты приехала.
– Лушка?!
– Да, молода, конечно, но бойкая, – засмеялся Роман.
Вот те на! Лушка нравится моему жениху, а он явно ей? Чего бы не сказать об этом раньше, могло и не быть той ссоры с отцом. Я тоже рассмеялась:
– Пересватай, и Лушка будет рада, ей Андрей тоже люб.
Уже прощаясь перед дверью, Роман снова сгреб меня в охапку, целуя, попросил:
– Если что, уезжай в Козельск, я за тобой туда приеду, там найду.
Хотелось завыть волком: «Роман, миленький, Козельска тоже не будет!», но не верить в хороший исход я не могла, иначе все напрасно, все зря. Если я здесь для того, чтобы предупредить, то я свое дело сделала, значит, мне и правда пора обратно в Козельск. И в Москву? Отвечая на поцелуй князя, я вдруг почувствовала, что в Москву уже не очень-то и хочу…
Он быстро, не оборачиваясь, сбежал по ступенькам крыльца, взлетел в седло. Только рукой взмахнул, и снежная пыль за копытами его коня сказала мне, что сказка закончилась…
Я смотрела вслед Роману и думала о том,
что мы больше никогда не увидимся. Даже если он не погибнет на Воронеже, а сумеет задержать татар (в чем я лично засомневалась, увидев его дружину, куда там против той черной массы, которую я видела во сне), то уйдет сразу в Коломну. Что бы там ни произошло, меня уже здесь не будет, я свое дело сделала, мне пора домой. Но я навсегда унесу с собой ощущение его крепких объятий и ласковый шепот в ночи…Мне тоже пора уходить…
Терентий топтался у своих ворот. Он явно видел уезжавшего князя, все понял и теперь ломал голову над тем, как примириться с княжьей любушкой, да еще и ведьмой к тому же. Интересно, чего сосед боялся больше – моих запредельных умений или моей связи с князем Романом? Или того и другого сразу? Тогда бедолаге не позавидуешь…
– Насть, ты это… ты… прости меня дурака, а? Я ж не со зла… спьяну…
– Совершение преступления в нетрезвом состоянии отягощает вину подсудимого.
– Чего?!
Вот к чему было выделываться? Но упустить возможность поиздеваться над Терентием я не могла.
– Я говорю, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке!
Это сосед уже понял, но все равно был растерян:
– Дык ведь я ж тебе вроде ничего и не сказал-то… а ты меня вона как… – он выразительно коснулся рукой носа.
Да, носом я его приложила знатно, пожалуй, свернула даже, стал похож на съехавшую набок картошку.
– Ничего, зато, как шмыгнешь носом, так и меня вспомнишь.
А Свара меня вспомнит, как только на мужа глянет… Хорошо, что я не икаю при любом упоминании, иначе погибла бы от икоты.
– Терентий, татарские послы в город прибыли.
– Слышал уж…
– Уезжайте всерьез и не возвращайтесь.
– А вы?
– Степан уехал, а Олена с Манькой у Авдотьи за стеной. Как татары появятся, я тоже уйду.
Терентий вздохнул, тащиться куда-то далеко очень не хотелось. Я сказала уже с нажимом (ну что за дурак такой!):
– Езжай, здесь ждать нечего.
– Думаешь, придут?
– Уже пришли.
– Опять посад сгорит… Сколь лет и пожили спокойно… Придется за стеной пересидеть у брата…
Мне хотелось крикнуть, чтобы убирался вообще, что Рязань падет и все будут уничтожены. Но оглянулась на мощные стены, нависавшие над посадом, и подумала, что сосед не поверит, как не поверили остальные. Как им объяснить, что у Батыя есть сильные стенобитные орудия, способные свернуть даже такие укрепления?
– Терентий, через несколько дней уходить будет поздно.
Но он снова воспринял все как совет спрятаться за стеной…
Князь Федор отправился ублажать Батыя, а Рязань замерла в ожидании. С молодым князем действительно отправили богатые дары и поехала немалая дружина. Даже не столько большая, сколько крепкая, все словно молодые дубки, не своротить, оружие начищено, доспехи тоже…
Как же было тошно мне, ведь я знала, что случится с князем Федором! Я не могла ни есть, ни пить, ни смотреть в глаза людям. Хотя в чем моя вина? Я день за днем твердила об опасности, а они, словно слепые котята, не желали ничего видеть.