Кровь и пот
Шрифт:
Ализа вздохнула, вспомнила о хозяйстве и ушла. А Еламан продолжал сидеть. Два дня он что-то усиленно обдумывал, а на третий отправился в аул старика Суйеу.
Обедневший за последние годы аул Суйеу еле выдержал зиму. Бесконечные поборы и налоги еще до зимы сильно пощипали стадо Суйеу. Пришла весна, и, как всегда, богатые аулы загодя откочевали на джайляу, а аул Суйеу остался на зимовке. И только когда наступило жаркое лето и от комаров и слепней житья не стало, аул переменил место. Но он недалеко ушел и раскинул свои дырявые побуревшие юрты на широкой равнине за Аранды-Кыром.
Вот в этот
И ягненка зарезали, и чаи поставили, и все было честь честью, но едва заметная натянутость не проходила. Все как будто ждали чего-то главного, а оно не приходило: имя Акбалы не называлось вслух. Говорили о том, о сем, как всегда бывает после долгой разлуки, по Еламан чувствовал, как старики думают о ней. Да и он сам думал. Скоро ему стало тягостно, и хоть он понимал, как неловко будет сразу уехать, но больше одной ночи выдержать не мог.
На другой день после чая Еламан, помявшись, пробормотал:
— Отец, думаю сегодня отъехать…
— Зачем так скоро?
— Дела есть…
— А! А! Ну, коль дела… Отъезжай! Отъезжай!
Но Еламан еще не сделал главного дела, из-за которого приехал. Он хотел забрать ребенка и не знал, с какой стороны за это взяться. Старик Суйеу тут же почувствовал что-то и, сердито хлопнув ресницами, уставился на зятя. Будто козел на гончую, он смотрел пронзительно и дерзко.
— Ну говори! Что там еще у тебя?
— Если вы не против, я хотел бы сына…
— А!.. Значит, за сыном приехал? Добро! Бери! Забирай!
— Спасибо.
После этого Суйеу ни разу не взглянул на Еламана. Не посмотрел он и на внука, которого собирали в дорогу, — сидел, отвернувшись в угол.
Старуха не выдержала и заплакала на прощание. И впервые не выдержала, заговорила о дочери:
— Живая память моей единственной…
— Цыц!.. Цыц, проклятая!.. — гневно крикнул на нее Суйеу.
Забрав сына, Еламан уехал. Все время подгоняя коня, он еще в сумерках добрался до рыбачьего аула.
В ауле сразу стало шумно. Один за другим приходили рыбаки, поздравляя Еламана с радостью. Мунке и Ализа совсем повеселели, будто опять у Еламана была жена и был очаг.
— Вот снова сколачиваешь семью, — посмеивались они. — Вчера был один, а теперь уж вас двое.
— Теперь жениться надо! — подхватывали рыбаки.
Но веселье прошло, а жизнь катилась своим чередом. Еламан нянчил сына, и на душе у нею становилось невесело. Ашим связал его по рукам и ногам, тогда как он хотел рыбачить с Мунке. Привыкший к молоку Ашим здесь ничего не ел и таял прямо на глазах. Игривые молодухи не давали Еламану шагу ступить. «О деверек наш, тебе и жениться не надо, — пели они. — Ты сам не хуже любой бабы. Тебе теперь только жаулык на голову надеть…»
А ребенок все худел. «Вот еще беда! Как бы не угробить сына!»— беспокойно думал Еламан.
Как-то вечером к Мунке пришла Айганша. Она была прямо с промысла, домой не заходила, и от нее сильно пахло рыбой. Вошла она свободно, шумно, но, увидев незнакомого джигита, смешалась.
Она уже слышала,
что у Мунке гость, ее разбирало любопытство, наконец она не выдержала и зашла, будто по делу. Она сразу догадалась, что этот мужчина с ребенком на руках и есть гость. Он сидел и баюкал сына, как мать. Даже песенку напевал мягкий старушечьим голосом: Где же мой сыночек?Ушел к девицам в гости…Красно яблоко на ветке,Красны девушки в постели…Услыхав, что кто-то пришел. Еламан оборвал песню и обернулся. И тут Айганша узнала его. «Он!.. Точно он!»— радостно подумала она и сделала движение кинуться к нему, но, заметив, что он не узнал ее, покраснела и потупилась.
— Извини, сестренка… — тоже смутился Еламан. — Что-то я тебя не знаю.
— Я сестра Тулеу…
— Тулеу?
— Не вспомните?
— Апыр-ау… Тулеу, говоришь?
— Ну вспомните же!
— А!.. Одинокий дом в ложбине? Ты мне лепешку дала?
— Да-да, одинокий дом. Вы еще заночевали у нас. Тогда еще матушка жива была…
— Ах ты, милая моя! Ягненочек! — Еламан быстро привстал и поцеловал Айганшу. — Померла твоя мать?
Айганша кивнула.
— Когда?
— Этой зимой.
— Эх жалко! Ай-яй-яй, вот горе-то, знаешь, все хорошие люди помирают, а плохие живут. — Еламан быстро оглядел Айганшу, задержался взглядом на ее пропахшей рыбой одежде. — Как же ты живешь, милая?
— Как живу?.. Живу…
Пришла Ализа. Разговор оборвался.
Мунке вернулся с моря поздно, мокрый до нитки. Круглое обожженное лицо его распухло, глаза воспалились, потускнели. Как побитый, кряхтя и постанывая, ввалился он в землянку. Айганше показалось, что он вот-вот упадет. Она вскочила в испуге, Мунке повернулся к ней, пригляделся.
— А-а, это ты, Айганша? Здравствуй, зрачок мой.
Еламан никогда не видел старого товарища таким уставшим. Вернее, таким печальным. Он тут же догадался, что сегодня у рыбаков опять неудача. Когда лов удачен, рыбак приходит домой усталый, но бодрый.
После ужина рыбаки по привычке один за другим стали собираться у Мунке. Завтра на рассвете им опять надо было выходить в море, но они сидели долго, до глубокой ночи. Им хотелось поговорить о своей жизни и хоть что-нибудь придумать на будущее.
Еламан лучше других понимал, как плохо рыбакам, и первый начал разговор.
— И ветер этот проклятый, как назло, не перестает! — с досадой сказал он.
— И не говори! — тут же подхватил сосед. — Гребешь, гребешь— прямо руки отваливаются…
— Это что — руки. У меня вот сегодня весло сломалось, еле к берегу подошел. Думал, унесет в море…
— Апыр-ай, а?
— Теперь вот вдобавок и весла нет…
— Ну не горюй! Судр Ахмет тебе тут же весло сделает.
— Хо-хо… Он тебе сделает, как — помнишь? — Еламану сделал..
Рыбаки засмеялись. Улыбнулся и Еламан, но потом опять помрачнел. Он знал, что ближе к осени на море пойдут постоянные штормы. И рыба начнет уходить в тихие, богатые кормом места — в камышовые заливы. А в открытом море останется только крупная красная рыба. Но для крупной рыбы нужны специальные крючки, а где их взять?