Кровь и свет Галагара

А надо сказать, что Син Ур в отличие от иных не удивился явлению своего сына на площади Зьаф, ибо поведал ему о том заранее благородный дварт Су Ан.

И вот Ур Фта, оставаясь в седле, поклонился и сказал:

— Прошу тебя, не гневайся, отец. По воле случая мне известно, что нынче настало мое время и, подобно всем родившимся в зиму поединка Су Ана, сегодня я должен испытать свои силы на площади Зьаф.

— Кто же тебе помог сосчитать твои зимы? — спросил царь.

— Это неважно, великий царь, — отвечал Ур Фта, — я уж сказал, что помог случай. Ты скрывал от меня мой возраст, ты думал отвлечь от меня судьбу охотой в Приоблачных лугах. Но судьба распорядилась иначе.

— Мой сын осуждает меня? — сказал Син Ур и сдвинул густые белые брови, делая вид, что разгневан.

— Никто и никогда, тем паче сын и наследник, не осмелился бы осуждать решения великого Син Ура, да не знают поражения в бою семьдесят семь поколений его потомков, — сказал Кин Лакк, и царь взглянул на него так, будто только теперь и заметил.

— Что за птица сидит на шее твоего гаварда и мешается в наш разговор? — сказал Син Ур, по-прежнему обращаясь к царевичу.

— Это мой друг и учитель, — отвечал Ур Фта, — имя его Кин Лакк, он из племени форлов.

Царь на этот раз лишь притворился удивленным, ибо все это ему загодя ведомо было из ночного разговора с Су Аном. А все царское окружение зашевелилось в изумлении непритворном.

— Мы встретились в горах, неподалеку от Ализандового грота, — сказал Ур Фта.

— И я всего лишь обучил наследника великого царя нескольким приемам, весьма полезным в бою. Так что он, конечно, незаслуженно величает меня учителем, — сказал Кин Лакк.

— Добро пожаловать в Айзур, славный форл, — учтиво молвил Син Ур, и Кин Лакк, словно подчиняясь его приветливому жесту, вспорхнул и опустился прямо к ногам царя. И сказал:

— Великий царь, ты видишь в моей руке свирель, чей звук придает силы в бою твоему сыну.

— Колдовская свирель? — спросил Син Ур.

— Нет, нет, простая военная свирель. Ее звучание лишь горячит юную кровь и укрепляет решимость на пути к победе, — отвечал Кин Лакк.

Как бы в подтверждение истинности сказанных слов, он выдул короткую бодрую трель. Ур Фта встрепенулся, но удержался в седле неподвижно, а великий царь только пожал плечами и сказал:

— Юная кровь — на то и юная, что готова разгорячиться по любому и самому малому поводу.

— Отец! — воскликнул Ур Фта. — Позволь мне принять участие в поединках и под звуки военной свирели Кин Лакка испытать свою судьбу на ристалище.

— Нет! Ты еще не готов! — отвечал Син Ур, вновь делая вид, что разгневан. Но не успело разгореться в душе царевича упрямое пламя, как царь еще сказал:

— Ведь гавард у тебя не тот. Замени его белым из моего гавардгала, надень новые доспехи и можешь выезжать на площадь.

Когда отряд черно-голубых айзурских всадников вновь показался на турнирном поле, чтобы сразиться с юными поединщиками из Восточного Залесья, все узнали в красовавшемся впереди царевича. Он не выделялся среди ровесников ни мастью гаварда, ни цветами плаща и доспехов. В глаза бросалось другое — у него не было лица. А когда он достиг середины поля, солнечный луч, пробивший облако, ударил ему в голову и отскочил сверкающим бликом. Так что многие зажмурились или прикрыли глаза рукой. И по склонам, окружавшим площадь Зьаф, заговорили о чудесном шлеме. Самая необыкновенная часть долгожданного подарка, он был изготовлен искусным Ноном из крепкой стали и снабжен сплошным, без единой заметной прорези или отверстия забралом, отполированным до зеркального блеска. Формою и гладкостью шлем напоминал яйцо цери и настолько отличался от обычных таких изделий, что сразу приковал к себе все взгляды. А потому почти никто вначале даже не заметил Кин Лакка, парившего со своей свирелью керпитах в трех-четырех над головою царевича.

Но вот оба отряда заняли свои места и взялись за легкие копья, оставив тяжелые. Под звуки зул и гаргастов они устремились навстречь друг другу, выступив восемь на восемь. Юноши старались копьями сбить перья со шлемов противников. Но и те, и другие довольно искусно прикрывались щитами — и копья, бывшие, собственно, древками без наконечников, никак не могли достигнуть цели. Наконец, Ур Фта, повинуясь понятной только ему свирели Кин Лакка, рванул узду правой нижней рукой, повернул своего гаварда и помчался вдоль фронта, пытаясь обойти соперников. На ходу метнул он копье правой верхней рукой, затем левой верхней метнул ему вслед другое, целясь в перья на шлеме крайнего всадника. Тот щитом отбил первое и уклонился от второго, но к несчастью для себя не заметил, как Ур Фта, продолжавший нестись во весь опор, тут же оказался рядом. Неуловимым движением щита встретил царевич на четверть лума открывшегося противника и выбил беднягу из седла. А когда тот вскочил на ноги и в растерянности завертел головой, Ур Фта, успевший развернуться и вновь пролетавший мимо, сорвал с его шлема розовые перья, просто зацепив их рукой.

— Что ты скажешь на это? — радостно вскрикнул Син Ур, обращаясь к советнику.

— Скажу, что если бы не это стальное яйцо у него на голове, — не менее радостно и возбужденно прошептал мудрый Од Лат, — мне бы и в голову не пришло, будто сын твой ничего не видит.

Меж тем, восьмерка во главе с царевичем уступила место следующей. Игра продолжалась по всем правилам, но столь бодро и горячо, что наблюдать за нею было истинным наслаждением.

Сразу после полудня царь приказал трубить в зулы, что служило для юношей-участников игры — сигналом собраться перед его навесом. Скоро собрались все до единого, и Син Ур приказал угостить их обильной трапезой. А по ее завершении началась самая увлекательная и важная часть турнира. Теперь наиболее храбрым предстояло показать себя в единоборстве.

Правила были просты: соперники съезжались с тяжелыми копьями наперевес, стараясь поразить друг друга, до тех пор, пока один из них или оба враз не оказывались на земле. Дальнейшее зависело от потерпевшего поражение или — в случае одновременного падения — от наиболее пострадавшего. Если он признавал себя побежденным и покидал поле битвы, поединок считался завершенным. Если же он изъявлял желание и сохранял способность на равных продолжать борьбу, бились на мечах, пока один из двоих не упадет, не выронит меч либо не коснется земли рукой или коленом. Хотя в поединках не пользовались боевым оружием — турнирные копья вместо наконечников были снабжены округлыми деревянными болванками, а мечи не вынимались из ножен, — и к тому же некоторые удары — например, в голову — были запрещены, все-таки далеко не каждый осмеливался принять вызов. Страшились не увечий, страшились позора — несмотря на то, что принявшего вызов, независимо от исхода поединка, никто не посмел бы назвать трусом. Но самые храбрые и уже отличившиеся тоже не спешили бросить или принять вызов. Таков был негласный закон, позволявший вперед проявить себя участникам послабее. Вот почему в ходе первой череды поединков вокруг площади Зьаф не умолкали шутливые возгласы и смех, а иной раз и трапеза продолжалась. И только постепенно, по мере вступления в игру все более сильных соперников, утихал смех, возгласы становились горячими и взволнованными, интерес к происходящему нарастал. Так было и в этот раз. Дело приняло воистину нешуточный оборот, когда вызов принял черноглазый Ал Грон, без особенного труда одолел к восторгу своей Чин Дарт одного за другим четверых и в пятый раз выставил щит на средину турнирного поля. Тут желтолицый Фо Гла, подбадриваемый друзьями, взялся было за копье, но взвесил его на руке и отставил в сторону, скромно улыбаясь: вот если бы надо было соревноваться в стрельбе — он не сомневался бы ни лума, а на копьях — это испытание не для него. На этот раз к щиту Ал Грона рысью подъехал угрюмый Бер Сан и уронил его небрежным ударом склоненного копья. Едва ли не с такой же легкой небрежностью выбил он из седла самого Ал Грона, а за ним еще шестерых.

Кин Лакк, давно уже дрожавший от нетерпения за спиной Ур Фты, в очередной раз встрепенулся и мрачно прохрипел:

— В конце концов, скучно вот так сидеть. Не пора ли нам в поле размяться?

— Пора, — ответил Ур Фта, и Кин Лакк, подскочив от неожиданности, развернул крылья.

Трижды съезжались Ур Фта и Бер Сан, ломая копья. На четвертый раз копье Бер Сана скользнуло по умело подставленному щиту, зато копье Ур Фты достигло цели. Бер Сан вылетел из седла, но запутался ногою в стремени, и гавард поволок его по земле, ускоряя бег. Ловкий юноша каким-то чудом уцепился левыми руками за седельную сумку, а правой нижней выхватил за-за голенища нож, собираясь обрезать стремя. Как вдруг плохо закрепленная седельная сумка, не выдержав тяжести, съехала вправо, и Бер Сан от неожиданности разжал пальцы… Шлем его сбился, и бедняга рисковал вот-вот размозжить себе голову. Но в этот лум Ур Фта подлетел на полном ходу и протянул ему левые руки. Бер Сан принял подмогу и, как только вновь оказался в седле, по-братски обнял царевича под общий восторженный гул.

— Это мой сын, воистину мой! — воскликнул Син Ур.

— И я узнаю в нем тебя, — с улыбкой подтвердил советник Од Лат.

Бер Сан отказался продолжать борьбу, сославшись на то, что, кажется, вывихнул ногу. Поэтому Ур Фта установил свой щит и отъехал на край турнирного поля. Услышав, как опустился и снова устроился за его спиной Кин Лакк, он тихо сказал:

— Благодарю тебя, славный форл. Твоя свирель не только воинственна, но и благородна.

— Как же я мог поступить иначе, пресветлый царевич? — расчувствовался Кин Лакк. — Да ведь и не враг же был перед нами, в самом деле. И уж во всяком случае не презренный крианин.

В это время черный Тан Заф поднял копье и, повернувшись к своему лучшему другу, сказал:

— Наследник Син Ура поступил с тобою прекрасно, и ты, Бер Сан, отказавшись от борьбы с ним, тоже сделал хорошо. Но я буду выглядеть трусом, если немедленно не приму вызов, чтобы постоять за тебя.

— Будь осторожен, Тан Заф, — напутствовал друга Бер Сан, — его слепота ничем не хуже нашего острого зрения.

Уже на третьем столкновении, хотя копья вновь разлетелись в щепки, вместе с этими щепками на землю свалился Тан Заф. Однако падение не причинило ему никакого вреда — он в четверть лума вскочил на ноги и поднял меч, показывая, что готов продолжать поединок. Ур Фта спешился, отбросил щит и, в свою очередь, взялся за меч. Продолжение поединка было недолгим: самому царевичу даже не пришлось атаковать — отражая четвертый удар, он выбил оружие из рук соперника. А тот, всей тяжестью продолжая двигаться, оступился и упал на одно колено прямо под ноги Ур Фте. Не торопясь выпрямляться, Тан Заф поднял на него свои серебристые, чуть-чуть навыкате глаза и, как завороженный, вполголоса произнес: