Кровь и туман

– Италия! – восклицает Тильда.

Марк рядом с ней добро улюлюкает. Виола согласно кивает.

– Что? – интересуюсь я.

– Страна, откуда родом тирамису, – отвечает Тильда, не оборачиваясь.

– Ненавижу тирамису, – заявляет Лия, морща нос. – Во всех мирах не сыскать десерта отвратительней.

– Я бы поспорил, – произносит Марк, оборачиваясь на Лию через плечо. – Ты была в Восточных землях? У них там подают такое пирожное в скорлупе птичьего яйца…

– Оливковый пудинг, – не отрывая взгляд от экрана и не давая Марку договорить, отвечает Лия. – Солёный и горький, с семечками такотума и прослойкой желе из лапарии. – Лия замолкает. Несколько секунд покусывает губу. – И всё равно лучше, чем тирамису.

– Не знаю, мне нравится, – Марк почему-то глядит на меня. Я пожимаю плечами, мол, понятия не имею, что за кошка пробежала между этим десертом и Лией.

– Да, я тоже люблю! – подключается Тильда с излишним энтузиазмом.

Марк дарит ей скромную улыбку, а через секунду снова смотрит на Лию. Это, в свою очередь, явно задевает Тильду. Стараясь вернуть внимание на себя, Тильда касается Маркова плеча:

– Помнишь, как мы летом ходили в кафе, где попробовали тирамису с какой-то особой начинкой?

– Ага, – бросает Марк. И сразу же задаёт свой вопрос, правда обращается всё также к Лие: – А какой твой любимый десерт?

– Тот, в рецепте которого есть пункт “Не твоё собачье дело”.

Я хмыкаю. Марк грубость пропускает мимо ушей, лишь отворачивается обратно к экрану, при этом никак не показывая, что это могло его задеть.

– Какой он надоедливый, – шепчет Лия мне на ухо. – Ты сказала ему то, что я тебя просила?

– Сказала.

– И?

– И после того, как он вышел из комнаты, его лучший друг заверил меня, что пока ты не растопчешь сердце Марка в крошку, он не угомонится.

Лия тяжело вздыхает.

– Это я, конечно, могу, но мне ещё жить с вами… Какова вероятность, что после того, как я его пошлю, он не явится ночью, чтобы придушить тебя подушкой?

– Марк не такой. Он добрый и преданный. Просто очень влюбчивый.

– Оправдываешь его, будто он сам тебе нравится.

– О, нет. Марк, конечно, замечательный и всё такое, но я не доверяю настолько чистым и искренним людям. Или боюсь их испортить… не знаю.

– Да и, к тому же, тебе ведь другой нравится.

– Что? – искренне удивляюсь я сказанному заявлению. – Кто?

– Андрей, – спокойно сообщает Лия.

– Он мне не нравится. И вообще-то, я встречаюсь с Власом.

– Так вы встречаетесь? Я думала, вы друзья.

– Ты ошиблась.

Весь этот разговор начинает выводить меня из себя, но я сама не понимаю, почему.

– Как скажешь, – Лия жмёт плечами. – Но со стороны видится именно это. Вы слишком сильно заботитесь друг о друге. Когда что-то случается, первый, кому ты об этом рассказываешь – это Андрей. И у вас есть эта штука, когда в комнате полно народу, а вы, даже несмотря на то, что все участвуют в беседе, раз за разом смотрите только друг на друга. И ты называешь его Беном. Больше никто так не делает.

– И?

– И это мило, – Лия слегка улыбается. – Мило, когда парочки дают друг другу имена.

– Мы не парочка, – напоминаю я. – И вообще, мне казалось, Андрей, как и Марк, тебя раздражает.

– Есть такое дело, – соглашается Лия. – Но это не мешает мне быть внимательной и кое-что подмечать.

Я спускаюсь ниже по стулу, скрещиваю руки на груди. Стараюсь переключить внимание на передачу, но из головы не идут слова Лии. Мне не может нравится Бен. В самом начале мы ненавидели друг друга, и то, что сейчас мы стали друзьями – уже чудо. Говорить о чём-то вроде симпатии глупо, тем более, когда я определённо точно начинаю чувствовать что-то к Власу, который, в свою очередь, последние несколько дней мне и шагу без себя ступить не даёт.

Я пыталась взять паузу. В первый день после смерти Марьи мне больше всего на свете хотелось провести все сутки в постели, но Влас явился в комнату в семь утра, разбудив чертовски недовольных подъёмом не по расписанию парней и потащив меня сначала в кафе, потом бродить по городу, а напоследок в парк, где мы кормили батоном уток, настырно сопротивляющихся приближающейся зиме и плавающих в воде, на один свой только вид вызывавшей мурашки по всему телу. В то утро мы не обмолвились и словом, но это определённо точно не было гробовым молчанием или паузой, до краёв наполненной напряжением и недомолвками. Это было скорее что-то вроде: “Больше всего на свете я хотел бы сейчас подобрать нужные слова, но даже прожитый век не наделил меня достаточной для этого мудростью” – как я смогла прочитать, пристально вглядевшись в голубые глаза, которые, в свою очередь, смотрели на меня не так, как сейчас смотрят другие, и даже Бен – с жалостью. Во взгляде Власа сквозило понимание. Он жил так долго и наверняка потерял стольких, что, начни мы считать, собьёмся – не хватит пальцев на его и моих руках.

Влас лучше кого бы то ни было в этом городе знает, что я чувствую, а потому это было: “Только, пожалуйста, не ненавидь себя. Ты не смогла бы ничего изменить”. А ещё, что для меня важнее, это было: “Ты можешь ничего не говорить – это твоё право, и осуждать тебя я не стану, и просто буду рядом на случай, если появится желание, хорошо?”.

И про себя я ответила: “Хорошо”. А потом почувствовала что-то кроме опустошающей боли и испугалась.

Ведь влюбиться сейчас было бы очень некстати.

– Я загрузила тебя?

Лёгкое прикосновение к моей руке заставляет отвести взгляд от экрана.

– Нет. – Лия едва ли мне верит. Иначе зачем она так скептически выгибает бровь? – Правда. Просто сейчас, мне кажется, не лучшее время для подобных разговоров.

– Ну да, – Лия закатывает глаза. – Мы же на войне.

Несколько стражей бросают на Лию недовольные взгляды, в том числе и Тильда, а всё потому, что Лия произносит это совершенно несерьёзно. Не так, как делают другие, и я – в том числе. Для Лии всё происходящее лишь неудачное стечение обстоятельств, как и то, что она стала их участницей.

– Что, мне стоит дважды подумать, прежде чем такое заявлять, да? – Лия толкает меня локтем. – Смотрят, будто напасть собираются.

– В этих стенах о таких вещах не шутят, – сообщаю я.

– Это я уже поняла. – Лия обменивается взглядами с каждым, кто решил дать ей визуальный отпор. – Ты тогда следи за мной, что ли. Знаешь ведь, наверное, что я частенько говорю то, что думаю, не обременяя себя такой мелочью, как такт.

– Ты лучше, чем ты о себе думаешь, – заявляю я, усмехаясь.

Слишком громко; на это с любопытством оборачивается Марк.

Это замечает и Лия:

– Чего тебе? Опять со своим тирамису?

– Да нет, – улыбается Марк. – Просто.

Лия накрывает ладонями лицо и, кажется, что-то бормочет. И хотя я не могу разобрать ни слова, приблизительное содержание этой речи представляю легко. Вероятно, именно это я пропустила, когда Лия и Марк с остальными ребятами оказались в Огненных землях. Именно так они общались до трагического момента, когда Марк спас Лие жизнь, заставив её вести борьбу с сумасшедшим и невозможным к искуплению чувством вины.