Кровь и золото ислама

Эти последние халифы были так ничтожны, что о них и об их сохранились только исторические анекдоты. Говорили, например, что мать аль-Мути умела великолепно свистеть, вставляя в рот лепестки цветов и подражая разным птицам. Аль-Таи – на вид чистый северянин, рослый, рыжий и белокожий, – держал в своем дворце оленя, который бодал всех приближенных, пока кто-то не отпилил ему рога. Аль-Кадир запомнился тем, что отличался чрезвычайной добротой и благочестием и за трапезами ел только треть поданных блюд, а остальное раздавал мечетям. Он одевался просто, почитал святых и писал богословские сочинения, которые зачитывались по пятницам в соборной мечети. Биографы хвалят его за то, что он женился на дочери нового султана, Баха ад-Даулы, и за счет этого поправил свои дела.

Вазир и султан

«Муизз ад-Дауля требовал, чтобы его вазир Абу Мухаммед аль-Мухаллаби нашел деньги для строительство дворца, несмотря на то что казне и без того недоставало средств из поступлений от хараджа на обычные расходы. Аль-Мухаллаби был сильно озадачен таким поручением. Но Муизз ад-Дауля заставил вазира и его катибов начать строительство. Однако один из придворных Муизз ад-Даули сообщил ему, что они относятся к исполнению его приказа очень небрежно, стремясь разделаться с этой работой как можно скорее и подешевле, а потом присвоить оставшиеся деньги. Он показал Муизз ад-Дауле одно место, где кирпичи были плохо скреплены. Когда он прошел по этому месту на глазах Муизз ад-Даули, который ехал рядом, из-под его ног выпал кирпич. Муизз ад-Дауля рассвирепел – он был хоть и добр от природы, но очень вспыльчив, а когда гнев остывал, он обычно раскаивался в содеянном, но только кому же под силу было сносить его ярость? Он призвал аль-Мухаллаби и показал ему выпавший кирпич. Аль-Мухаллаби попытался было оправдаться, но Муизз ад-Дауля в гневе приказал сначала повалить его и выпороть, а потом удушить. На шею аль-Мухаллаби набросили веревку, и стоявшие на стене стремянные ухватились за ее конец и стали тянуть, а он задыхался. Когда об этом узнали военачальники и высокопоставленные тюрки и охрана, они поспешили к Муизз ад-Дауле, поцеловали перед ним землю и стали молить его пощадить аль-Мухаллаби. Его опустили, развязали веревку, и он пошел домой чуть живой. Однако вида он не показывал, чтобы не злорадствовали его недруги, жаждавшие его падения, чтобы не распускали слухи о том, что он человек конченый, раз его господин отдалил его от себя. К тому же он не хотел, чтобы Муизз ад-Дауле сказали, что он затаил на него обиду, потому что тогда беды не миновать. Он имел обыкновение после таких происшествий устраивать пирушку – созывал певцов и музыкантов, приглашал гостей, чтобы показать, как мало заботит его все то, что с ним случилось. И в этот раз, вернувшись домой под вечер, он велел подать еду и поужинал в обществе друзей. Он совсем обессилел из-за ужасной боли, но все же держался, вел беседу и просил принести вина». (Ат-Танухи, «Занимательные истории»)

Правление Буидов

Муизз ад-Даула уверенно правил страной, удачно воевал с врагами и оставил казну в хорошем состоянии. Современники рассказывали, что при нем была особая змея, указывавшая ему, где находятся сокровища и клады, и якобы поэтому у него никогда не переводились деньги.

Иракский трон достался его сыну Бахтийяру, получившему прозвище Изз ад-Даула. Физически Бахтийяр был так силен, что мог держать за рога быка, пригнув его к земле. Больше у него никаких достоинств не было. Он вел распутный образ жизни, развлекался петушиным боями, пьянствовал и играл в нарды. После того, как его любимца, мальчика-тюрка, взяли в плен, он впал в такую тоску, что не мог говорить ни о чем другом, и «окончательно лишился уважения людей». Когда у него кончались средства, он смещал главного вазира, отбирал у него деньги и назначал нового: так проходило все его царствие.

Племянник Муизза и сын Хасана, Адуд, считается самым выдающимся из Буидов. Он расширил свою империю вплоть до Омана и Египта, потеснив своих соседей Хамданидов, Саманидов и Зийаридов. Адуд осуществил все деяния, какие обычно приписывают великим исламским правителям: строил каналы, водоемы и плотины, очистил дороги от разбойников, ввел справедливые налоги, заботился о святых местах (построил стены вокруг Медины) и каждую пятницу раздавал десять тысяч дирхемов для бедных. В своей столице, Ширазе, он возвел роскошные мечети и дворцы, а также огромную библиотеку. В Багдаде он построил большой госпиталь и открыл медицинскую школу. В отличие от своих предшественников, Адуд был хорошо образован, терпим к чужим верами и религиям, покровительствовал богословам и ученым, любил поэзию и сам писал стихи. Поэта аль-Мутанабби он осыпал такими богатствами, что после его отъезда их вывозили из города целым караваном.

Этот благостный портрет нарушают сведения о его скупости, расчетливости и жажде денег, которые он добывал при помощи новых налогов и хозяйственных реформ. Говорили, что его ежегодный доход составлял 320 миллионов дирхем, но он хотел 360, чтобы каждый день получать по миллиону. Ему приписывают изобретение нового вида казни – бросать преступника к слонам, чтобы те растоптали его ногами.

Адуд был голубоглаз и рыжеволос, страдал эпилепсией и умер во время припадка. За глаза многие называли его «торговец навозом», потому что внешне он был очень похож на одного багдадского жителя, продававшего навоз.

Его сыновья, как водится, начали междоусобную борьбу, и государство Буидов быстро распалось под ударами Газевидов и Сельдужков. Говорили, что один из последних буидских шахиншахов, Джалал ад-Даула, распродавал на рынке свою одежду, чтобы пополнить казну. На закате династии буиду Абу Кулиджару удалось снова объединить большую часть земель и выступить против сельджуков, но чума во время похода выкосила почти всю его армию, а сам он был отравлен красивой наложницей, подосланной ему турками.

Глава 2. Персидский ренессанс или Эпоха просвещения

Хорасанский соловей

Почти вся политика и культура в Средней Азии находились под знаком Персии. На персидском языке писали стихи, богословствовали и сочиняли научные трактаты. Даже титул персидских царей – шахиншахи – вернулся в обиход с легкой руки Буидов. Из угасавшего в Багдаде халифата культурная жизнь переместилась в Хорасан и Мавераннахр, где древние иранские города при просвещенных государях обретали новое дыхание, соревнуясь между собой в роскоши и великолепии.

Поэзия в это время оставалась главным искусством ислама и одинаково высоко ценилась в таджикскской Бухаре, туркменском Хорезме и афганской Газне. В столицах Саманидов и Газневидов собирался целый цветник персидских поэтов, которые и сегодня хорошо известны в исламском мире: Унсури, Асаджи, Фаррух Систани. Самым ярким и самым талантливым из них был Рудаки из Панджруда по прозвищу «хорасанский соловей».

Сам Рудаки был очень высокого мнения о себе и своем творчестве. Он писал, что его калам «видит без глаз и слышит без ушей», «красноречив без языка», гибок как стан красавицы и остр как отточенный клинок. Его талант развился так рано, что уже подростком его пригласили к бухарскому двору. Сасанидский эмир Наср Второй стал его лучшим другом и осыпал столь щедрыми дарами, что при переезде в другой дом поэту понадобилось двести верблюдов. Рудаки отвечал ему красивыми стихами и пышными восхвалениями, написанными в традиционном стиле панегирика. В этих выспренних стихотворениях все у эмира было великолепным и самым лучшим на свете: воины, слуги, дворцы, кони, вина, вера, правосудие.

Однажды саманидский эмир Наср, пируя, вспомнил про систанского эмира Абу Джафара и послал ему прекрасное вино вместе с десятью рубинами, десятью драгоценными халатами, десятью гулямами и десятью тюркскими рабынями. Рудаки сочинил по этому поводу знаменитую касыду «Мать вина», в котором детально описал процесс создания этого напитка.

Когда полностью оно осядет и станет светлым,Примет оно цвет рубина и коралла.Часть его красная, как йеменский сердолик,Часть его рубиновая, как бадахшанский каменьА когда понюхаешь его, подумаешь, что красная розаАромат свой ему дала, и мускус, и амбра, и ладан.

Не менее щедрые хвалы он расточал и другим властителям, ко дворам которых его забрасывала судьба. Вот как поэт писал об эмире Хорасана:

Царь царей мира и эмир Хорасана.Тысячи тюрков стоят перед ним рядами,Каждый блистает, как двухнедельная луна.У каждого на голове венок из мирта.

А вот как об эмире Систана:

Живы им правосудие и свет в мире.Не было тогда подобного ему среди людей,Сказав, не будет и впредь, – не солжешь.Благодаря ему царство мрака обрело свет,Эдемом стал благодаря ему мир развалин.Образу жизни его подражай, праведную веру его познай.Тогда на него взглянешь и скажешь мудро:Вот – Сократ, а также Платон из ГрецииОт обилия даров, которые он раздает обеими руками,Покажется ничтожным рассказ и легенда о потопе.В вершении справедливости и правосудия над народомНет в мире другого такого великодушного и правоверного:Найдет у него правосудие слабый и сильный,Не увидишь ты возле него ни насилия, ни несправедливости.Благодеяния его простерты над всем миром,Горемыка благодаря ему обретет покой.

И это еще сокращенный вариант.

Судя по его собственным стихам, Рудаки вел жизнь гедониста, «превратив свое сердце в ристалище веселья». Он никогда не писал и не говорил о вере, но именно религиозный вопрос сыграл в его судьбе роковую роль. Суннитские богословы обвинили Насра в отступничестве от веры – тот открыто симпатизировал исмаилитам, – и свергли его с трона. Вместе с ним пострадал и Рудаки: любимого поэта и товарища эмира ослепили и изгнали из Бухары. Потеряв все свои богатства, он вернулся в родную деревню и умер в нищете.