Кровь и золото

Наблюдая за ними издали, я отметил, что ни тот ни другой не осознают всю мощь собственной силы. Сверхъестественные способности помогли им сбежать от друидов, но пока не раскрыли уже известный мне секрет: наши силы возрастают с течением времени.

Я считал себя намного сильнее любого из них, потому что испил крови Матери. Однако со временем моя сила увеличивалась сама по себе. Я с относительной легкостью мог вспрыгнуть на крышу четырехэтажного строения – а в Риме таких домов было немало. И никаким смертным солдатам в жизни не удалось бы взять меня в плен: слишком быстро я передвигался.

Осваивая искусство убивать, я столкнулся с проблемой древнейших: необходимостью управлять собственными силами, так чтобы могучими руками не выдавить из тела жизнь, накачивающую кровь в мой рот. А крови мне хотелось все больше и больше!

Однако, увлеченный тайными наблюдениями за происходящими в городе событиями – например, за отступлением приверженцев сатаны, – я совсем забросил святилище Акаши и Энкила.

Наконец как-то вечером, самым тщательным образом замаскировавшись, я решился отправиться к холмам, ибо чувствовал, что пора навестить царственную чету. Я никогда не оставлял их без присмотра так надолго и не знал, насколько серьезны будут последствия подобного пренебрежения.

Теперь-то я понимаю всю абсурдность моих опасений. С годами стало очевидно, что я могу не приходить в святилище столетиями. Ничего не случится. Но в то время я многого не знал.

Итак, я пришел в новый храм и оглядел пустые стены. Я принес с собой все необходимое: цветы, благовония, несколько бутылей с духами, чтобы разбрызгивать их на одежды Акаши. Но едва я зажег лампы и воскурил благовония, как почувствовал жуткую слабость, заставившую меня опуститься на колени.

Пока я жил с Пандорой, мне практически никогда не доводилось молиться в такой позе. Но теперь Акаша принадлежала только мне.

Я поднял глаза, чтобы взглянуть на неподвижные лица, на длинные черные волосы, заплетенные в косы, на свежие льняные одеяния в египетском стиле: плиссированное длинное платье Акаши и короткую юбку Энкила. Вокруг глаз Акаши до сих пор сохранилась черная краска, умело наложенная Пандорой. А на голове царицы поблескивала золотая диадема, надетая любящими руками моей спутницы. Даже золотые змейки на предплечьях нашей Матери были даром Пандоры. И сандалии на ноги царя и царицы тоже надела она.

В сияющем свете мне показалось, что кожа моих царственных подопечных стала бледнее. Теперь, спустя столетия, я понимаю, что был прав: они быстро исцелялись от страшных солнечных ожогов.

В тот раз я очень пристально следил за выражением лица Энкила, ибо слишком хорошо сознавал, что не испытываю по отношению к нему особой преданности, и понимал всю неразумность такого поведения.

Когда я – в то время юное, пылкое создание, воспламененное просьбой Акаши вывезти их из Египта, – впервые увидел их, Энкил преградил мне путь к царице.

Потребовалось немало усилий, чтобы заставить его вернуться на место и принять прежнюю позу. В тот решающий момент мне помогла Акаша, но оба они двигались неестественно медленно, отчего мне даже стало жутковато.

Это случилось триста лет назад, и с тех пор Акаша пошевелилась при мне только однажды: она протянула руку, чтобы призвать к себе Пандору.

Благословенна Пандора, удостоенная царственного жеста! Я помнил его все эти долгие годы.

Интересно, а что на уме у Энкила? Ревнует ли он, когда я обращаю свои молитвы к Акаше? Или, может быть, он вообще ничего не сознает?

Как бы то ни было, я безмолвно поклялся царю в вечной преданности и пообещал, что бы ни случилось, всеми силами защищать его и царицу.

Я не сводил с них глаз и в конце концов окончательно утратил способность рассуждать.

Я дал Акаше понять, как почитаю ее и какими опасностями чреват каждый мой приход, объяснил, что никогда я не оставил бы святилище в запустении по собственной воле и только из соображений безопасности так долго держался в стороне. Давно нужно было прийти и начать расписывать стены или выкладывать их мозаикой. Надо сказать, что в смертной жизни я не обладал художественными талантами, но благодаря вампирским способностям вполне сносно сумел украсить святилище царственной четы в Антиохии.

Но здесь Акашу и Энкила окружали лишь голые побеленные стены, и только цветы, которые я в изобилии принес с собой, хоть как-то оживляли обстановку.

– Помоги мне, царица, – молился я.

И тут, пока я объяснял, что рядом с теми, кого случайно встретил на своем пути, чувствовал себя абсолютно несчастным, мне в голову вползла ужасная, но вполне очевидная мысль: «Авикус никогда не станет моим спутником. Просто потому, что я не имею права иметь таковых. Ибо любой, кто умеет читать мысли, вскоре узнает тайну Тех, Кого Следует Оберегать. А потому глупо и бессмысленно было предлагать кров Авикусу и Маэлу. Я обречен на одиночество».

Меня бросило в холод. Я смотрел на царицу и долго не мог облечь молитвы в слова, однако в конце концов нашел в себе силы обратиться к своей повелительнице:

– Верни мне Пандору. Если ты дала мне Пандору однажды, молю, верни ее вновь. Поверь, я никогда больше не буду с ней ссориться. И никогда ее не обижу. Одиночество невыносимо. Мне необходимо слышать ее голос. Необходимо ее видеть...

Я мог бы бесконечно изливать свои горести и неустанно просить царицу о помощи, но мольбы мои прервала мысль о том, что Авикус и Маэл могут оказаться поблизости. Я поднялся, расправил одежды и направился к выходу.

– Я вернусь, – пообещал я Матери и Отцу. – Ваше святилище станет еще прекраснее, чем в Антиохии. Нужно только подождать, пока они уйдут.

На выходе я резко обернулся, решив вдруг, что должен вкусить Могущественной Крови Акаши, дабы стать еще сильнее и смело противостоять врагам. Кто знает, какие испытания ждут меня впереди.

Видишь ли, до тех пор мне только один раз довелось попробовать кровь Акаши. Это случилось в Египте, когда она приказала мне увезти ее из страны. Больше мне такой возможности не представилось.

Даже в ночь перерождения Пандоры, когда она пила кровь нашей Матери, я не осмелился подойти и последовать ее примеру, поскольку знал, что Мать сразит любого, кто захочет получить первородную кровь без приглашения.

И теперь, стоя перед возвышением, на котором восседала царственная чета, я возжаждал Могущественной Крови.

Я безмолвно испросил разрешения и замер в ожидании хоть какого-то знака. После создания Пандоры Акаша подняла руку в призывном жесте. И сейчас я надеялся на повторение чуда.