Кровь и золото

Я опустился на колени перед божественной четой и тихим голосом рассказал им, что произошло. Естественно, я сознавал абсурдность своего поступка, поскольку они, вероятно, давно обо всем знали.

Так или иначе, я со всей откровенностью поведал Акаше и Энкилу о встрече с Эвдоксией и о нашей страшной битве и признался, что не знаю, как быть, ибо она заявляет о своем праве заботиться о Матери и Отце, а я не могу доверять этой женщине, потому что она ни во что не ставит ни меня, ни тех, кого я люблю. Я сказал, что, если они пожелают сделать своей хранительницей Эвдоксию, мне достаточно простого знака. А еще я молил о спасении для себя и своих спутников.

Ничто не потревожило спокойствия святилища, кроме моего шепота. Ничто не изменилось.

– Мне нужна твоя Могущественная Кровь, – обратился я к Акаше. – Нужна как никогда раньше. Если придется защищаться, мне понадобится небывалая сила.

Я поднялся на ноги. Подождал, мечтая увидеть призывный жест Акаши – поднятую ладонь. Именно таким жестом она позволяла подойти Эвдоксии. Я помнил слова ее создателя: «Она не убивает тех, кого позвала».

Но мне не подали милостивого знака. Собравшись с мужеством, я обнял Акашу, прижался губами к ее шее и пронзил кожу, мгновенно ощутив во рту неописуемо восхитительный вкус Могущественной Крови.

Что видел я в том экстазе? Что видел я, достигнув высшей точки наслаждения? Красивый пышный дворцовый сад с мягкой сочной травой и ухоженными фруктовыми деревьями, сквозь кроны которых проникали лучи солнца. Как мог я забыть то невыразимо прекрасное смертоносное солнце? Босыми ногами я стоял на ковре из мягких лепестков. К лицу моему прикасались податливые ветви. Я пил и пил, ускользая от времени, парализованный теплотой крови.

«Это и есть твой знак, Мать?» – мысленно вопросил я.

И снова я шел по саду, теперь уже с кистью в руках, а подняв глаза, увидел, что возвышавшиеся над головой деревья нарисованы мною на стенах дома, что сад, где я гулял, создан моими красками. Я прекрасно понял суть явленного мне парадокса. Деревья из видения – тот самый сад, что я когда-то воссоздал на стенах святилища. Теперь он принадлежал мне – и нарисованный на плоской стене, и воплотившийся в реальность. Это было знамение: «Останься с Матерью и Отцом. Не бойся».

Не в силах больше пить, я отстранился и приник к Акаше, словно дитя. Обвив ее шею левой рукой, прижавшись лбом к тяжелым черным косам, я целовал ее снова и снова, и поцелуи мои были красноречивее любых слов.

Энкил не шелохнулся. Акаша тоже оставалась неподвижной. Единственным звуком, нарушавшим безмолвие святилища, был мой собственный стон.

Наконец я отошел от возвышения и, преисполненный благодарности, упал на колени перед Священными Прародителями.

Как же беззаветно я любил ее – мою блистательную египетскую богиню. И теперь я был уверен: она безраздельно принадлежит мне.

Я надолго задумался, стараясь полнее осмыслить то, что произошло между мной и Эвдоксией, и, кажется, кое-что начало проясняться.

Мне пришло в голову, что в отсутствие недвусмысленного жеста со стороны Акаши биться с Эвдоксией предстоит не на жизнь, а на смерть. Она ни за что не позволит мне оставаться в городе и попытается похитить Тех, Кого Следует Оберегать, а значит, придется применить против нее Огненный дар. События этой ночи были лишь объявлением войны.

Мне стало невыразимо грустно, потому что Эвдоксия вызывала во мне восхищение. Но я понимал, что поражение оказалось для нее слишком унизительным, чтобы отступить.

Я посмотрел на Акашу.

– Как же я посмею убить это создание? – спросил я. – В ее жилах течет твоя кровь. И в моих тоже. Но ты наверняка дашь мне ясно понять, как следует поступить?

Я пробыл там еще не менее часа.

Покинув святилище, я обнаружил, что Авикус и Маэл по-прежнему стоят там, где я их оставил.

– Она позволила мне испить ее крови, – сообщил я. – Это не похвальба. Я просто хочу, чтобы вы знали. Наверное, она дала мне знак. Но я не уверен. Думаю, она не хочет, чтобы ее отдали Эвдоксии, и в случае необходимости уничтожит ее.

Авикус пришел в отчаяние.

– За годы, проведенные в Риме, – сказал он, – мы, к счастью, никогда не сталкивались с тем, кто сильнее нас.

– Сильнейшие стараются держаться друг от друга подальше, – пояснил я. – Но, как ты понимаешь, мы перешли ей дорогу. Можно было бы уехать, как она просила.

– Она не вправе запретить нам оставаться в этом городе, – возразил Авикус. – Почему бы ей не попробовать полюбить нас?

– Полюбить? – переспросил я. – Откуда у тебя столь странные мысли? Вижу, она вскружила тебе голову. Конечно. Это заметно. Но за что ей нас любить?

– За нашу силу, – отозвался он. – Ее окружают слабые создания возрастом не старше полувека. Мы можем рассказать ей то, чего она не знает.

– О да, я поначалу думал так же. Но ничего не получится.

– Почему? – недоумевал Авикус.

– Если бы ей понадобились сильные спутники, они бы уже были здесь, – ответил я. И уныло добавил: – Мы в любой момент можем вернуться в Рим.

У него не нашлось ответа.

Даже не знаю, рассматривал ли я сам такую возможность всерьез.

Мы поднялись по ступеням и пошли по туннелям.

– Мысли о ней сведут тебя с ума, – убеждал я Авикуса, придерживая его за локоть. – Соберись с силами и разлюби ее, очисти свою душу.

Он кивнул, но даже не скрывал волнения.

Я бросил взгляд на Маэла, но тот воспринял ситуацию хладнокровнее, чем я предполагал.

– Эвдоксия уничтожила бы Авикуса, если бы не ты? – спросил он.

– Она намеревалась довести дело до конца, – ответил я. – Но Авикус очень стар, старше нас с тобой. Возможно, даже старше Эвдоксии. Ты сам стал свидетелем его могущества.

С тяжелым сердцем, исполненные сомнений, мы погрузились в противоестественный сон.

На следующую ночь, едва поднявшись, я почувствовал присутствие в доме посторонних. Новость привела меня в бешенство, но даже в те минуты меня не покидало сознание, что гнев порождает слабость.

Маэл с Авикусом незамедлительно присоединились ко мне.

Выйдя из укрытия, мы обнаружили Эвдоксию, объятого ужасом Асфара и еще двоих юношей-вампиров, с которыми раньше не встречались.

Они устроились в моей библиотеке словно дорогие гости.

Эвдоксия нарядилась в пышные восточные одежды с длинными широкими рукавами и надела персидские туфли. Заколки с каменьями и жемчугами удерживали над ушами густые черные кудри.

Я не успел до конца отделать и обставить комнату, поэтому она выглядела значительно скромнее той библиотеки, где накануне принимали нас. Эвдоксия была здесь самым роскошным украшением.

Меня снова потрясла красота ее маленького личика. Особенно обращал на себя внимание прелестный рот, но и холодные черные глаза не утратили своей притягательности.