Кровь и золото

Но что я выяснил? Только то, что она сказала правду: «Больше я ничего не знаю о твоей бессмертной красавице». Она проявляла терпение, но внезапно меня окатило волной неподдельной скорби: «Я любила Эвдоксию. Ты уничтожил ее. И теперь не можешь оставить меня в покое».

Я встал и снова зашагал по комнате. Пышная византийская обстановка душила меня. Толстые узорчатые драпировки наполняли воздух пылью. В помещении не осталось и щелки, куда проникала бы свежесть ночи, – слишком далеко находились мы от внутреннего садика.

Но что мне было нужно? Избавиться от этого существа? Нет, избавиться от сознания, что она существует, что я повстречался с ней, что я вообще ее видел... Но разве такое возможно?

Мои размышления прервал какой-то звук, и я осознал, что наконец-то пришли Авикус и Маэл.

Минуя череду комнат, они добрались до спальни и, войдя, с изумлением увидели потрясающую юную женщину, сидевшую на краю необъятной постели, устланной многочисленными покрывалами.

Я молчал, давая им время оправиться от шока. Авикус сразу же испытал к Зенобии такую же симпатию, как к Эвдоксии, хотя девушка пока что не произнесла ни слова.

В Маэле я отметил подозрительность и легкую озабоченность. Он испытующе посмотрел на меня, вполне владея собой. Красота молодой женщины не произвела на него чарующего впечатления.

Авикус пододвинулся поближе к Зенобии, и, наблюдая за ним, глядя, как в его глазах разгорается страсть, я нашел выход. Я увидел желанный выход совершенно четко, и в этот миг меня охватило чувство глубочайшего сожаления. Торжественный обет одиночества тяжелым бременем обрушился на душу, словно я принял его во имя божества – впрочем, так оно и было. Я принял его во имя Тех, Кого Следует Оберегать. Но нельзя было думать о них в присутствии Зенобии.

Что же до юной красавицы, то ее гораздо больше тянуло к Авикусу – возможно, из-за его мгновенного и совершенно очевидного интереса, чем к отстраненному и подозрительному Маэлу.

– Спасибо, что пришли, – сказал я. – Мне известно, что вы не испытывали желания появляться в этом доме.

– Что случилось? – спросил Маэл. – Кто она такая?

– Спутница Эвдоксии, спрятанная от нас до окончания битвы. Теперь, когда все позади, появилось это дитя.

– Дитя? – мягко переспросила Зенобия. – Я не ребенок.

Авикус с Маэлом снисходительно улыбнулись, хотя на ее серьезном лице отразилось неодобрение.

– Я ничуть не младше, чем была Эвдоксия, когда ей передали Кровь, – объяснила Зенобия. – «Никогда не передавай Кровь человеку более зрелого возраста, – говорила моя создательница, – ибо более зрелый возраст порождает страдания вследствие привычек, приобретенных в смертной жизни». Все рабы Эвдоксии получали Кровь в моем возрасте и становились уже не детьми, но теми, кто готов к вечной жизни во Крови.

Я ничего не сказал, но ее слова навсегда остались со мной. Обрати внимание. Навсегда. Через тысячу лет настал момент, когда слова эти обрели для меня особый смысл, они возвращались ко мне каждую ночь, мучая и терзая меня. Но мы уже скоро подойдем к этому моменту: тысячелетие пронесется почти незаметно.

Так на чем я остановился?

Да. Зенобия произнесла свою короткую речь по обыкновению нежно и кротко, а когда замолчала, я заметил, что Авикус совершенно очарован. Правда, я понимал, что это отнюдь не означает всецелой и бесконечной любви, но видел, что все преграды между ним и девочкой стерты.

Он сделал еще один шаг по направлению к ней, но, казалось, не представлял, как выразить восхищение ее красотой, а потом бесконечно удивил меня, заговорив первым.

– Мое имя Авикус, – сказал он. – Я старинный друг Мариуса. – Он взглянул на меня и, вновь повернувшись к Зенобии, спросил: – Ты одна?

– Совсем одна, – ответила она, успев бросить взгляд в мою сторону и удостовериться, что я не намерен заставлять ее молчать. – И если вы – все вы или кто-то один – не возьмете меня с собой, я погибну.

Я кивнул, обращаясь к обоим своим давним спутникам. Маэл испепелил меня взглядом и, отрицательно покачав головой, посмотрел на Авикуса.

Но Авикус не сводил глаз с девочки.

– Мы не оставим тебя без защиты, – заявил он. – Это немыслимо. Но сейчас ты должна уйти. Нет, лучше уйдем мы. В доме много комнат. Мариус, где нам поговорить?

– В библиотеке, – немедленно отозвался я. – Зенобия, ничего не бойся и не пытайся подслушивать, потому что ты сможешь уловить лишь обрывки, а значение имеет только целое. Только весь разговор способен передать подлинные сердечные порывы.

Я провел своих спутников в чудесную библиотеку Эвдоксии, и мы поспешно заняли те же места, что и в прошлый раз.

– Заберите ее, – сказал я. – Я не смогу взять ее с собой. Как я уже говорил, мне необходимо уехать и увезти отсюда Мать и Отца. Возьмите ее под свое крыло.

– Невозможно, – заявил Маэл. – Она слишком слаба. И она мне не нужна. Повторяю: она мне не нужна!

Авикус протянул руку и накрыл пальцы Маэла своей ладонью.

– Мариус не может забрать ее. Это истинная правда. У него нет выбора. Он не может держать при себе такую малышку.

– Малышку, – с отвращением произнес Маэл. – Скажи как есть: хилую, невежественную девчонку, которая навлечет на нас беду!

– Умоляю, дайте ей приют, – вмешался в спор я. – Научите всему, что знаете. Научите всему, что ей нужно, чтобы выжить в одиночестве.

– Она же женщина, – неприязненно заметил Маэл. – Как она сможет выжить одна?

– Маэл, для тех, кто пьет кровь, пол не имеет значения, – ответил я. – Как только она наберется сил, как только усвоит достаточно знаний, она при желании сможет жить не хуже Эвдоксии – так, как сама того захочет.

– Нет, она мне не нужна, – упорствовал Маэл. – Я ее не возьму. Ни за что! Ни на каких условиях!

Я собрался было заговорить, но выражение его лица яснее любых слов открыло мне ту истину, о которой он сам не подозревал. Он никогда не смирится с Зенобией. Оставив ее с ним, я подвергну ее опасности. Либо он бросит ее, либо отречется от нее, если не хуже. Это вопрос времени.

Взглянув на Авикуса, я увидел, что он, к несчастью, находится во власти слов Маэла. Как всегда, Маэл заставил его подчиниться. Как всегда, он не мог прорваться сквозь стену гнева Маэла.