Кровь и золото

Амадео послан мне судьбой.

Я повернулся и продолжил свой дневник. Никогда еще у меня не возникало подобного замысла: воспитать новичка для Крови! Я описал все события ночи, чтобы ни одна мелочь не выскользнула из переполненной памяти. Пока Амадео спал, я сделал наброски его портрета.

Как описать его? Красота, отметившая печатью изящные скулы, спокойный рот, каштановые кудри, не зависела от выражения лица. Это была Красота.

Я страстно продолжал писать:

«Мальчик попал ко мне из мира, настолько разительно отличающегося от нашего, что не может понять, что с ним случилось. Но мне знакомы заснеженные русские края.

Я видел мрачную унылую жизнь русских и греческих монастырей – убежден, что точно в таком месте он писал иконы, о которых теперь не может говорить.

Наш язык незнаком ему – он слышал только жестокие слова. Быть может, когда он вольется в общество моих учеников, то вспомнит прошлое. И захочет взяться за кисть. И заново откроет в себе талант».

Я отложил перо. Даже дневнику я не мог довериться до конца. Особенно важные тайны я иногда записывал по-гречески, а не по-латыни, но даже по-гречески я не мог написать всего, о чем думал.

Я посмотрел на мальчика. Я взял в руки канделябр, подошел к кровати и взглянул, как он спит, как легко дышит, ощущая себя в безопасности.

Он медленно открыл глаза. Посмотрел на меня. Во взгляде не было страха. Казалось, он все еще спит.

Я воспользовался Мысленным даром: «Расскажи, дитя мое, расскажи, что у тебя на сердце».

Я увидел, как на него напал отряд степных всадников. Как из ослабевших, дрожащих рук выпал сверток и с него слетела ткань. Икона! Мальчик вскрикнул от страха. Но безжалостных варваров интересовал только он сам. Все те же варвары, что не переставали нападать на земли, где когда-то пролегали ныне забытые границы Римской империи. Неужели мир так и не дождется полного разгрома их орд?

Беспощадные разбойники притащили мальчика на какой-то восточный рынок. В Стамбул? Оттуда он попал в Венецию, где перешел в руки владельца борделя, который заплатил высокую цену за красивое тело и лицо.

Подобная жестокость поразила меня. В чужих руках мальчик вряд ли оправился бы.

И на его лице я прочел полное доверие.

– Мастер, – тихо произнес он по-русски.

Я почувствовал, как зашевелились мельчайшие волоски по всему моему телу. Мне ужасно хотелось дотронуться до него холодными пальцами, но я не посмел. Я встал на колени у кровати и горячо поцеловал его в щеку.

– Амадео, – произнес я, чтобы он усвоил новое имя.

А потом, на русском языке, который он знал, но не помнил, объяснил, что он принадлежит мне, что теперь я его господин. Я дал ему понять, что теперь все решаю я. Он больше не должен беспокоиться, не должен бояться.

Почти светало. Мне нужно было идти.

Постучался Винченцо. У дверей ждали старшие ученики. Они узнали, что в дом привели нового мальчика.

Я впустил их в спальню. Объяснил, что они должны позаботиться об Амадео, познакомить его с нашими привычными чудесами. Конечно, пусть он сперва отдохнет, но потом можно отвести его в город. Наверное, так будет лучше всего.

– Риккардо, возьми его под свое крыло, – поручил я самому старшему.

Сплошная ложь! Что за притворство – вверить его солнечному свету, обществу других людей.

Но приближающийся рассвет не оставил мне времени. Что было делать?

Я отправился в свое убежище.

Я лег спать, и мне снились сны.

Я нашел избавление от любви к Боттичелли. Я нашел спасение от страсти к Бьянке и ее завораживающим преступлениям. Я нашел того, кого уже отметили печатью смерть и жестокость. Выкупом станет Кровь. Да, я решился.

Но кто он такой? Что собой представляет? Я видел его воспоминания, образы, кошмары, молитвы, но не слышал его голоса! И несмотря на всю решимость, меня мучила одна мысль: разве моя любовь позволит мне выполнить свой план?

На следующую ночь меня ожидал восхитительный сюрприз.

За ужином присутствовал мой Амадео, облаченный в синий бархат, одетый так же роскошно, как и остальные мальчики!

Они поспешили заказать ему одежду, чтобы доставить мне удовольствие, и я действительно обрадовался – им удалось меня удивить.

Я не знал, что сказать, когда он упал на колени поцеловать мое кольцо, и, обняв его, расцеловал в обе щеки.

Он все еще был слаб после пережитых испытаний, но мальчики вместе с Винченцо приложили все усилия, чтобы убрать с его лица болезненную бледность.

Когда мы сели ужинать, Риккардо объяснил, что Амадео не сможет рисовать. Амадео боится кистей и горшочков с краской. И он не знает языков, правда, потрясающе быстро усваивает итальянский.

Мальчик с каштановыми волосами, получивший имя Амадео, спокойно взирал на меня, пока Риккардо говорил. И снова повторил по-русски – так, чтобы другие мальчики не слышали: Мастер.

Ты мой. Таков был мой ответ. Эти теплые слова я передал ему по-русски с помощью Мысленного дара. Вспоминай. Кем ты был прежде, чем попал сюда? Прежде, чем тебя обидели? Возвращайся. Возвращайся к иконе. Возвращайся к лику Христа, если понадобится.

На его лице отразился испуг. Риккардо, не представлявший себе причины, быстро взял его за руку. Риккардо принялся называть вслух различные нехитрые предметы, стоявшие на столе. А Амадео, словно пробудившись от ночного кошмара, улыбнулся Риккардо и стал повторять за ним слова.

Четкий приятный голос, уверенное произношение, живой взгляд карих глаз.

– Обучите его всему, – обратился я к Риккардо и к собравшимся учителям. – Пусть он изучает искусство танца, фехтование, но прежде всего – живопись. Покажите ему все картины, что есть в доме, все скульптуры. Покажите ему город. Пусть он досконально изучит Венецию.

Потом я один удалился в мастерскую.

Я быстро смешал темперу и написал небольшой портрет Амадео – таким, каким увидел его за ужином, в изящной тунике из синего бархата, с блестящими, аккуратно причесанными волосами.

Горестные раздумья жгли меня как огонь. Дело в том, что моя убежденность пропала.

Как отобрать у мальчика чашу, к которой он едва успел притронуться? Я вернул к жизни полумертвое существо. Я собственными руками похитил у себя Сына Крови, построив для него блистательные планы.