Кровь, которую мы жаждем

— Но сегодня, — вздыхаю я, наблюдая за его кровотечением на моих глазах. Он недолго пробудет в мире живых. — Сегодня, Уолтер, тебя убьет лучший. Превосходный. И это привилегия, которая должна принести тебе утешение.

Я дотягиваюсь до верхней части его руки, обнажая плечо, когда слышу хрип в его легких. Мои движения приостанавливаются, когда я встречаюсь с его глазами, нависая над его лицом, чтобы убедиться, что мое лицо — последнее, что он видит перед тем, как расстаться.

Как холодная, стремительная ночь, смерть приходит за ним. Жизнь вытекает из его глаз прямо на моих глазах, внутри него щелкает маленький выключатель.

В этот момент я считаю с шести до семи.

Экстаз течет по моим венам, блаженное чувство Концертоофа охватывает меня. Я взял детские игры моего отца и создал нечто неприкосновенное.

Я стал дирижёром страха, дирижером боли. Я сочиняю смерть.

Вопреки мнению людей, яблоко упало очень далеко от злого дерева.

Потому что я никогда не хотел быть своим отцом. Я никогда не хотел быть похожим на него.

Я хотел быть лучше.

И я им стал.

ГЛАВА 3

Нездоровая одержимость

ЛИРА

Всем известно, что пламя привлекает мотыльков.

Яркие люминесцентные лампочки на вашем крыльце или высокие желтоватые фонари на шоссе. Сотни крылатых созданий соберутся вокруг нежных лучей, появляющихся в ночи.

Ночные насекомые накопили вокруг себя легенды. Они действуют по принципу поперечной ориентации, удерживая постоянный источник света в определенном месте по отношению к своему телу, чтобы направлять его в пути. Обычно этот свет — отблеск луны; луна — их северная звезда, их компас.

Однако более зловещая ситуация заключается в том, что мотыльки гипнотизируются светом, следуя за ним до самой смерти. Как меланхоличная версия Ромео и Джульетты, сердце лампы и мотылька — это роковое влечение. Но об этом никто не говорит.

Пары постоянно сравнивают с мотыльком и пламенем. Их тянет друг к другу, притягивает. Наверняка, если бы они знали истинную причину, все было бы не так сладко. Не для нормальных людей. Существа, которые очаровываются ярким светом, съедаются хищниками или перегреваются. Их влечет не любовь или какая-то глубокая притягательность; их влечет смерть.

Даже если мотылек сознательно понимает, что приближение к яркому свету убьет его, он все равно идет туда. Они ничего не могут с собой поделать. Они зависимы.

Я думаю, что это придает еще больше романтики. Они рискуют умереть, лишь бы подойти поближе. Просто чтобы погреться в лучах света в течение нескольких секунд, даже несмотря на то, что смерть ждет их совсем рядом.

Если говорить о более светлой стороне фактической информации о мотыльках, то многие не знают о чешуекрылых то, что некоторые виды не могут устоять перед сладостями.

Они неравнодушны к ферментированным кондитерским изделиям. Когда мне нужно собрать еще несколько экземпляров для предстоящего проекта, я выхожу на улицу с банкой бананов, смешанных с патокой и несвежим пивом. Затем я вылью немного на несколько стволов разных деревьев и буду ждать.

Количество крылатых красавцев, которые выходят попробовать, просто завораживает.

Может быть, поэтому мотыльки — мои любимые насекомые, поэтому я их так ценю. У нас есть две очень важные общие черты.

Наша любовь к сладкому и наша одержимость тем, что хочет нашей смерти.

У нас такие зависимые сердца.

Так называла это моя мама.

Когда я что-то люблю, я люблю это всем своим существом. Бьющийся орган в моей груди становится извергом для того, что ему нравится. Того, что ему нужно. Я не даю мягких, нежных эмоций, как это делают другие.

Мое сердце — мощная штука, сказала мне однажды мама перед сном. Сильное и с такой любовью, что в нем могут утонуть города и империи. Оно не умеет делать ничего другого, кроме как проливать кровь за те вещи, в которых я нахожу радость.

В конце она сказала мне, что жить с ним опасно, но в то же время это дар. И мне следует опасаться тех, кто его получит, потому что мало кто знает, что делать с таким сердцем, как мое.

Я, конечно, не понимала, что может быть опасного в том, что я так забочусь.

Особенно когда то, что я любила, было конфетами, сказками и бурями. Какой вред может быть от таких вещей? Несколько кариесов и мокрые волосы в обмен на счастье казались мне прекрасной сделкой.

Но сейчас пять утра, и я думаю о том, как тяжело иметь такое сердце, как у меня. Мои сонные конечности и усталые глаза не согласны с тем, что мы собираемся делать. Даже мой мозг отчаянно пытается оттянуть поводок, намотанный на инструмент в моей груди.

Еще три часа сна, Лира. Еще три часа сна, и мы сможем встать и съесть те черные вишневые вафли, которые ты так любишь в «Тилли» , — пытается торговаться он, убеждая меня отказаться от одной зависимости ради другой. Но мой мозг наивен и должен знать лучше. Мои ребра — недостаточно прочная клетка, чтобы удержать меня от того, чего я хочу больше всего на свете.

Я никогда больше не прикоснусь к другой вишне, хотя бы для того, чтобы постоять рядом с ней в течение часа. Не будет больше сказок перед сном, пока я могу вдыхать его знакомый запах.

Нет ничего, что я люблю больше, чем его. Ни от чего я так не зависима. Целая жизнь всех моих любимых вещей не сравнится с одним мгновением, проведенным с ним.

Так что да, это непостоянное, одержимое сердце заставляет меня вставать раньше солнца, но все это того стоит.

Чтобы увидеть его.

Чувствовать его энергию.

Чтобы быть рядом с ним.

Прыгаю по пустынной дороге на одной ноге, пытаясь как следует натянуть ботинок, радуясь, что никто не едет мимо и не смотрит, как я неуклюже возвращаюсь к ровному бегу. Я остановилась на секунду, чтобы перевести дух и проверить повреждение правой пятки.

Все всегда говорят об этом чудесном кайфе бегуна, но никто никогда не упоминает о мозолях. Так много чертовых мозолей. Наклеив еще один пластырь на больную рану на тыльной стороне стопы и поправив ботинок, я снова в строю.

Этим летом я начала выходить на утренние пробежки, хотя я никогда не была поклонником бега. Мне всегда это ужасно не удавалось, и в тот день, когда на уроке физкультуры в средней школе мы должны были пробежать милю, я всегда притворялась больной или подделывала записку от своей приемной семьи о том, что у меня астма.