Кровь, которую мы жаждем

— Нет. — Я сморщился, вспомнив всю грязь, которую мне пришлось вычищать из-под пальцев. Как она въелась в мои ногти и как покрыла мою кожу. — Он заставил меня использовать мои руки. Радуйся, что я разрешаю тебе пользоваться лопатой.

Я сунул предмет ей в руки. — Теперь делай то, что у тебя получается лучше всего, Лира. Играй в грязи. Я больше не буду просить.

ГЛАВА 12

Кольцо вокруг Рози...

ЛИРА

— Итак, какой самый важный вопрос в органической химии?

Я перестаю вращать кольцо на указательном пальце. Вопрос повисает в воздухе, и наступает неловкая тишина. Это простой ответ, который большинство студентов должно знать, если бы они были внимательны во время лекции.

Печально то, что они, скорее всего, знают ответ. Они просто либо с похмелья, либо слишком устали от того, что снова втянулись в учебный график.

А никому не нравятся занятия в семь утра.

Никому, даже мне, а я люблю уроки.

— Как, блядь, мы его бросим?

Хор хихиканья и хихиканья вибрирует в комнате. Это даже вызывает небольшую улыбку в уголках моих губ, когда я смотрю на нашего профессора в передней части комнаты, ожидая его опровержения.

Коннер свободно смеется, в отличие от любого другого преподавателя, который тут же отчитал бы шутника, сделавшего этот комментарий. Он здесь просто всеобщий любимец, спокойный и всегда готовый помочь, чем может.

— К счастью для тебя, Джейкоб, ты, вероятно, даже не будешь использовать это после окончания школы. Просто сдашь экзамен на тройку, и впереди у тебя будут годы продажи машин в дилерском центре твоего отца.

Комната разражается смехом и шепотом, ахами и охами.

Со своего места сзади я не вижу, но представляю, что лицо Джейкоба стало цвета пожарного гидранта, и я сомневаюсь, что он будет делать еще какие-нибудь язвительные замечания в классе.

Он не лжет. Джейкоб Неттл унаследует Nettle Auto после окончания школы и станет еще одним винтиком в механизме Пондероз Спрингс. К сожалению, мне нужен этот класс для будущих начинаний; даже если страховка жизни моей матери оставила после себя сомнительную сумму денег, я все равно хочу сделать карьеру.

Одного этого должно быть достаточно, чтобы я сосредоточилась на этом классе, но это не так. Не этим утром — этим утром я не могла беспокоиться ни о чем, кроме него.

— Успокойтесь, класс. Успокойтесь, — инструктирует он с мягкой суровостью, которая заставляет учеников слушать. — Есть ли у кого-нибудь еще ответ? Какой самый важный вопрос в органической химии?

Тэтчер весь в моих мыслях, бегает по пространствам моего разума, делая круги. Он существует в каждом свободном пространстве внутри меня. Мой мозг думает только о том, когда будет следующий урок, даже если он ходил на цыпочках вокруг того, что мне действительно нужно было выучить.

Каждый раз, когда он писал, я втайне надеялась, что наша встреча состоится у него дома. Но он не переставал направлять наши занятия в другое место, все еще не доверяя мне пространство, которое могло сделать его хоть немного уязвимым.

Мои руки были благодарны за отсутствие физических нагрузок, потому что после многочасовой работы с лопатой у меня появились мозоли, но это было давно.

Мозоли и трещины на ладонях зажили и я готова снова испачкать руки — на этот раз поменьше настоящей грязи. Я устала изучать бесконечные книги, которые он разложил передо мной в нашей местной библиотеке: анатомия человеческого тела, учебник о серийных убийцах и их жертвах, даже справочник для гробовщиков.

Потом он устроил бы мне хреновую викторину. Если бы я хотела изучать убийства, я бы специализировалась на криминологии. Не это я имела в виду, когда просила его об этом, и он это знает. Он знает, что его постоянные придирки только еще больше раздражают меня, но если есть что-то, что я знаю больше всего на свете, так это то, что Тэтчер либо идет, либо не идет. Он не торопится; он терпелив. Алмаз, формирующийся под медленным давлением, то, чего другие ждали бы всю жизнь.

Даже если я знаю, что он тянет время. Я знаю, что это так. И каждый раз, когда я пытаюсь сказать ему об этом, он дает мне один и тот же пассивный ответ.

— Студенты учатся, Лира.

Единственное, что, кажется, помогает мне пережить скучные, тихие моменты в этой душной библиотеке — это Тэтчер в очках. Тонкие, стально-серые оправы, которые только усиливают его суровый взгляд, они словно усиливают суровую синеву его глаз, таких кристально чистых и поразительных. Кажется, что невозможно не увянуть под его взглядом.

И все же я не видела никого и ничего более привлекательного.

Я провожу больше времени, анализируя его в кресле напротив меня, чем действительно читая, откровенно таращась на каждое его движение, следя за тем, как его тонкие, уверенные пальцы перелистывают его собственную книгу. Твердые, но такие нежные со старыми страницами.

Несмотря на то, что он почти не замечает меня, мне все равно нравится быть рядом с ним. Лучше пусть он меня игнорирует, чем кто-то другой.

— Кто-нибудь? — Годфри снова спрашивает, отвлекая меня от моих мечтаний о Тэтчере.

Я оглядываю комнату, не видя больше никого, кто хотел бы дать ответ, и решаю избавить нас всех от страданий, поднимаю руку, что только ускоряет время, в течение которого мы зажаты в своих креслах.

Глаза Коннера переходят на мою руку, затем на лицо, и мягкая улыбка согревает его черты, когда он поднимает палец, указывая на меня, чтобы дать мне слово.

Я открываю рот, но не мой голос разносится по комнате. Вместо этого уверенный ответ Мэри Тергид вылетает прямо из ее уст.

— Самый важный вопрос — где находятся электроны? Понимание электроотрицательности помогает определить, какие части молекулы имеют относительно высокую электронную плотность. А электроотрицательности атомов мы обычно видим в органической химии— .

Именно в такие мрачные моменты я думаю, что могу быть хуже Тэтчера. Убийство аморально. Я знаю это, но даже у него есть кодекс поведения, которому он следует: не причинять вреда невинным или беспомощным. Я не верю, что у меня это есть.

Я не должна желать зла девочкам моего возраста, но не думаю, что имеет значение, кто это был. Если внутри меня сработает сигнал тревоги, моему голоду будет все равно, в кого вонзить свои зубы. Все, что я могу себе представить, это как я хватаю в горсть эти платиново-блондинистые волосы и бью ее лицом об парту, пока она не станет неузнаваемой на лице, таком же искаженном и уродливом, как и внутри.

Не потому, что она прервала меня, конечно, нет. Если бы это было из-а чего-то настолько пустякового, я бы уже давно сорвалась. Нет, это ее небольшое наказание за то, что она сделала с моим другом. Это ощущение ржавых гвоздей, пронзающих мой позвоночник, жженой резины и старых копеек, горьких на вкус на моем языке. Это ради мести.