Кровь на колёсах

Сильная головная боль стрелой пронзила мою голову. Спазм следовал за спазмом, и я не мог пошевелиться.

«Так и инсульт может стукнуть, — усмехнулся я про себя. — Испугался проверки, что ли? Или еще чего? Нет, я не сделал ничего, за что мог бы бояться или стыдиться. А за то, что сделал, готов отвечать по полной. Совесть моя чиста и перед людьми, и перед законом. Пусть проверяют. Все, что я наработал здесь, лежит в сейфе и стоит на плацу».

Дверь кабинета открылась, и вошел Андрей Кузьмин, оперативник, прикомандированный к бригаде из Воронежа.

— Виктор Николаевич, мы задержали Кима. Будете с ним разговаривать?

— Молодцы! Поработайте с ним сами. У меня что-то голова заболела.

Не успела за Кузьминым закрыться дверь, как вошел другой оперативник:

— Виктор Николаевич! Задержан Аманкулиев. Пытался оказать сопротивление.

— Хорошо, Захаров. Работайте с ним. Ты не знаешь, машину Кима пригнали или еще нет?

Захаров пожал плечами.

— Пригласи ко мне Старостина, — попросил я.

Минуты через три пришел Старостин.

— Вот что, дружок. Освободи под подписку о невыезде Анну Семеновну Ким. Пусть ее только сначала допросит кто-нибудь из следователей.

Я подошел к окну и, отодвинув штору, вновь стал смотреть на плац, где рядами стояли «КамАЗы».

«Солидно, — похвалил я себя и бригаду. — Неплохо поработали ребята. Интересно, сколько миллионов вернули?»

Я накинул пальто и отправился в гостиницу. Шел пешком и впервые за все время в Аркалыке, несмотря на головную боль, заметил, что привлекаю взгляды проходящих женщин.

Да, Анна Семеновна права в какой-то мере. Работа, которой я занимался уже более десяти лет, наложила на меня свои нормы поведения. Я разучился по-человечески радоваться маленьким слабостям окружающих меня людей. Мои глаза, как рентген, просвечивали этих людей, лишь пытаясь отыскать среди них мерзавцев и преступников.

Длительная работа в системе уголовного розыска сделала нас своеобразными дальтониками. Мы научились за все эти годы быстро и безошибочно различать лишь два цвета — белый и черный. Мы шли по многоцветной жизни, словно зашоренные лошади, не видящие ничего, кроме маленького просвета впереди. А что ожидало нас впереди — мы и сами не знали, как не знал никто — то ли пуля, то ли нож в спину.

Размышляя о превратностях жизни, я чуть не столкнулся с женщиной, шедшей мне навстречу.

— Прошу прощения, — извинился я, — немного задумался.

— Смотреть нужно, что глаз нет? — произнесла довольно грубо женщина и стремительной походкой направилась дальше.

«Ну что, Виктор Николаевич, — спросил я себя, — зазевались? Повнимательней надо быть… На улице нужно думать об улице, а не о разной чепухе. Так можно и под машину попасть».

В гостинице, получив ключ от номера, я уже направился к лестнице, как услышал за спиной голос администратора:

— Извините! Вам оставили письмо.

«Странно, — сразу напрягся я. — Кто в этом городе может писать мне письма?»

Письмо я, разумеется, взял, поблагодарил администратора и заторопился в номер.

* * *

Кунаев по окончании рабочего дня заехал в магазин и, накупив всяких сладостей для внуков, направился к дочери.

Подъехав к дому, он вышел из машины и не спеша направился к подъезду.

— Здравствуйте, — поздоровалась с ним женщина, живущая на этаж выше дочери.

— Здравствуйте, — ответил он ей и стал подниматься по лестнице.

Он подошел к знакомой двери и нажал на кнопку звонка. По всей вероятности, дочь ждала его и быстро открыла.

Отряхнув снег с обуви, Кунаев разделся и прошел на кухню.

— Дедушка пришел! — к нему тут же устремились любимые внуки.

Дедушка открыл свой кожаный портфель и стал раздавать им подарки. Детишки, не скрывая восторга, стали хвалиться друг перед другом полученными сладостями.

— Есть будешь? — поинтересовалась у него дочь и, увидев утвердительный кивок, стала доставать из шкафа тарелки.

— Иди, займись детьми, я сам себе положу, — сказал он. — У меня к тебе серьезный разговор.

Через некоторое время шум в соседней комнате затих, и на кухню вернулась дочь.

— Ну как, уложила?

— Да, пап, спят. Встаем рано в садик и ложимся рано. Устают за целый день, — дочь присела на стул.

— Вот что, доченька, — начал Кунаев. — Скрывать не буду, твой муж в розыске. Я с ним говорил месяца два назад. Он обещал сделать вам визы в Германию. Похоже, не сделал. Вот, возьми, это твой паспорт, в нем вписаны дети.

Кунаев протянул ей загранпаспорт.

— Курт передал вам деньги. Они у меня на работе, в сейфе. Это большие деньги, тебе хватит надолго, а может, и на всю жизнь. Вот в этом свертке тоже деньги, их надо передать его матери и брату. Я воспользовался случаем и связался с его родственниками в Германии. Со дня на день они должны выслать на твой адрес вызов. Когда получишь его, нужно будет срочно выехать в Москву. Бросай все. Я продам твою квартиру и мебель. Ты должна, слушай меня внимательно, сначала, выехать в Семипалатинск, а оттуда в Москву. Не спрашивай меня ни о чем, так надо. Обо мне не думай, я не пропаду. Для меня главное, чтобы ты уехала как можно быстрее.

Из глаз дочери потекли слезы. Она почувствовала, что видит своего отца в последний раз.

— Не плачь, не хорони меня раньше времени, — сказал Кунаев и погладил ее, как в детстве, по голове.

Он встал и направился к выходу.

— Завтра мой водитель завезет тебе деньги.

Он остановился на пороге:

— Подожди, у меня есть возможность через своего старого друга перевести эти деньги непосредственно в Банк Германии. Это будет, наверное, лучшее для тебя решение.

Он попрощался и вышел.

Дочь подошла к окну и долго смотрела вслед удаляющемуся отцу. Нехорошее предчувствие охватило ее. Женщина тихо прошептала:

— Прощай, папа.

Слезы из глаз текли неудержимо. Смахнув их платком, она направилась в комнату, где спали дети.

* * *

Кунаев шел по узеньким улочкам города. Здесь он прожил всю жизнь и хорошо ориентировался. Недалеко от своего дома он услышал приближающиеся сзади шаги. Судя по громкому хрусту снега, мужчина был высокий.

После всех событий, связанных с его зятем, Кунаев был очень осторожен. И в своих действиях, и в высказываниях. Сейчас, услышав шаги, он напрягся и сунул руку в карман шинели, где лежал наградной пистолет.