Кровь на нациях
Шрифт:
С одной стороны Авдеев отрицает причастность к изнасилованию и убийству двух молодых женщин в Рудном. С другой стороны — он не может толком объяснить, как к нему попали изъятые у него при обыске предметы.
— Что будем делать? — спросил Петруничев Деркача, вызвав его к себе в кабинет.
— Виноват.
— Что виноват, ясно, ответите оба, построже — дежурный по городу, но и тебе достанется. Что дальше, вот вопрос.
— Надо допросить его еще раз.
— Сам будешь вести допрос?
— Как прикажете, — смиренно потупил голову Деркач.
— А сам как думаешь?
— Может,
— Ладно. Вызывай Авдеева из КПЗ.
Авдеев был все так же жизнерадостен.
— А я, гражданин начальник, за эти предметы не ответчик. Пьян был, это помню. А как они у меня оказались, если, конечно, товарищ лейтенант окажется прав и их действительно у меня изъяли, когда в дежурную часть приволокли, — напрочь не помню. Хоть режьте…
— Тоже неплохая идея…
— Это как? — насторожился Авдеев.
— Проехали, напрягите память, Авдеев, От правильного ответа зависит не только Ваша свобода, но, возможно, и жизнь…
— У нас смертная казнь не отменена?
— Нет пока, только разговоры об этом ходят, да я не о том, смерть Вам грозит не от карающих органов, не от милиции, а от тех, в чьи планы Вы внесли некоторые коррективы…
— Не понял,,
— Все ты понял, Авдеев. И напрасно тут Ванька изображаешь мне.
Авдеев испуганно съежился.
— И напрасно ты мне тут изображаешь крутого урку, — «нажал» на подозреваемого Петруничев, закручивая интонацию. — Я ж знаю твою биографию, никогда ты в зоне не был, ты не убийца, так, мелочь пузатая…
— Обижаешь начальник, — перешел на визгливый фальцет Авдеев, — не был на зоне, — не значит; убийца, это верно. Я не убийца? А что ж тогда мне твои менты мокруху шьют? Не, начальник, ты мне горбатого не лепи. Не выйдет у вас ничего со мной.
— Ой, ой, "горбатого не лепи"… Ты чего тут на феню блатную переходишь? Напугать меня хочешь?. Петруничев грозно привстал с кресла.
— Ни как нет, — зажмурился Авдеев. — А что по фене, так точно — не урка я, просто в конвойных войсках служил, товарищ майор. Вы ж знаете, с кем поведешься… Я срочную служил в Мордовии. А там все на одном языке говорят, и зеки, и конвойные — на смеси матерного с феней. По матерному я тут, извиняюсь, стесняюсь выражаться, вот и сбивают на блатной. Иначе как друг друга поймешь? Верно?
— А просто по — русски говорить не пробовали?
— Так там ведь и в роте охраны, и на зоне — все больше чучмеки, извиняюсь, чурки косоглазые, лица, как сейчас говорят, кавказской национальности. С ними как? Только на фене с матерком. Не, иначе нельзя, начальник. Сигаретку разрешите?
— Я не курю.
— И правильно делаете, значит, — здоровеньким убьют.
— Ты о чем? — Петруничев опять приподнял над столом свое мощное тренированное тело.
— Ой, извиняюсь, если чем обидел. Это я так, поговорочка такая. А может товарищ лейтенант угостит?
— Да у меня «Ява» явовская, — вступил в разговор Деркач. — А Вы, похоже, к дорогим привыкли?
— Обижаете, граждане начальнички. Нам дорогие не по карману, и для здоровья опять же вредны.
— Это почему?
— Потому что на фабрике зарплату за июнь еще не давали.
— Это я знаю. А может,
у Вас, как у других, — какой побочный заработок?— Какой? Не смешите. Ежели к «комкам» ящики с продуктами подтянешь, так за это постоянная и фиксированная плата — пузырь… А ежели сигаретки, так какие попроще.
— А почему сказали, что дорогие, скажем, вот такие сигаретки, как те, что товарищ следователь лейтенант Деркач иногда покуривает к примеру, «Марлборо» — вредны для здоровья? Тут фильтр двойной очистки.
— А бумага?
— Что — бумага?
— Бумага — американская, сказывали, химическая, искусственная, вредная очень для здоровья.
— А у нас?
— А у нас из деревьев делают. Что в экологически чистом краю, в Карелии, растут. Полезная бумага. Для здоровья.
— А чем же тебе искусственная плоха?
— А от нее кашляешь сильно.
— Так Вы вот, и от нашей кашляете…
— Это я не от нее, это я от простуды кашляю.
— А как Вы объясните, дорогой товарищ, — Петруничев выдержал паузу, доброжелательно, даже ласково рассматривая малосимпатичное лицо Авдеева, что вот на этих окурочках — Ваш прикус?
— Не понял, гражданин начальник, мой чего?
— Прикус.
— Это как?
— А так: вот данные экспертизы: на представленных окурках сигарет «Марлборо» оставлен характерный прикус, то есть след зубов стоит косо и то есть в том смысле, что у курившего эти сигаретки один из передних зубов стоит, косо или травмирован. Вот снимок Вашей верхней челюсти, его нам любезно передали из санчасти фабрики.
— Они что хочешь за деньги передадут, такой народ, извиняюсь…
— Нам без денег дают.
— Известное дело — ментам извиняюсь, милиции кто хотишь все без денег отдаст, себе дороже, с вами ссориться…
— А что же Вы с нами на контакт не хотите пойти?
— Без денег?
— А то?
— Так без денег хреново. Я раз месяц жил без денег. Совершенно. Хреново было, доложу я Вам… Врагу не пожелаешь.
— Не отвлекайтесь, Авдеев. Вот снимок Вашей челюсти. Вот снимок с увеличением окурков сигарет «Марлборо».
— О, здоровая какая! Такую бы сигаретку засадить, — неделю можно тянуть.
— Это с увеличением.
— Да я один хрен, такие не курю. От них кашляю.
— Ну, а как Вы объясните, что прикус на окурках соответствует конфигурации Вашей верхней челюсти? — не выдержал Деркач.
— Чего?
— Чего — чего… Ваш окурок, я спрашиваю?
— Никогда в жизни.
— Петруничев встал, зашел за спину Авдееву, еще раз, будто впервые, взглянул на снимок, рассматриваемый Авдеевым.
— Похож…
— Никогда в жизни, — повторил Авдеев.
— А как сходство объясняете? — спросил Деркач.
— Не могу знать, был сильно выпивши. Главное, закусь была хорошая, это я точно помню. Я особенно уважаю под водку рыбу в томатном соусе и квашеную капустку. Ну, да это точно все русские уважают. Вы, граждане начальнички, из русских оба? Извините, конечно…
— Из русских. Вы не отвлекайтесь, Авдеев.
— Так я и говорю: выпили. Ик — ничего не помню. Двух баб, с которыми пили, помню. А боле — ничего, извиняюсь, конечно. Провал в памяти.