Кровь не вода (сборник)

Зашли в мрачный, прохладный и темный подъезд. Пахло кошками и вареной капустой. Маришка сморщила нос.

Поднялись на третий этаж – лифта не было, проемы огромные, равные трем в современном доме. Остановились у нужной квартиры. Входная дверь была высоченной, метра два с половиной в рост, простой, деревянной, выкрашенной серой краской.

С трудом провернули в замке ключ. Дверь нехотя открылась, и на них пахнуло пылью и затхлостью – Маришка опять поморщилась и протяжно пропела: «Фу-у-у!»

Мать дернула ее за руку, и они оказались в прихожей.

Им, родившимся и выросшим в наскоро сшитых панельках, придавленных потолками в два шестьдесят, привыкшим в туалет заходить слегка боком, а обедать на кухне по очереди, прихожая в одиннадцать метров с потолками почти в четыре показалась огромной, словно пещера Али-Бабы.

«Ух ты!» и «Ни фига себе!» разносились в полной тишине – Светка была от увиденного в шоке и даже не одергивала возбужденную дочь.

Она отдернула тяжелые темные шторы в комнате и огляделась. Мебель, старая, даже древняя, покрытая толстым слоем пыли, была величественна и прекрасна. Огромный комод на львиных лапах, пузатая горка с треснутым стеклом, круглый стол под синей с кисточками плюшевой скатертью. Платяной шкаф с полуоткрытой дверцей. И, наконец, люстра – низкая, бронзовая, с тремя молочными плафонами в форме лилий, увитых острыми листьями.

Светка села на стул, обитый белесым бархатом, и он жалобно скрипнул.

– Да уж, – задумчиво проговорила она, – это уж точно – ни фига себе!

В маленькой спаленке, метров восемь, не больше, – стояла узкая и современная тахта, покрытая верблюжьим одеялом. Тумбочка из прошлого времени – так сказала бы мама, – и лампа с зеленым стеклом. Все.

А вот кухня – узкая, но длинная, с двумя окнами справа и слева, была совсем нищенской – две деревянные полочки со старой посудой, крошечный холодильник «Саратов» и древняя замусоленная плита, на которой стояла одинокая кастрюлька с отбитой эмалью, называемая в народе ласково – ковшик.

Светка взяла в руки кастрюльку и поморщилась – на стенках ковшика все еще тухла овсяная каша.

– Богатство, да, мам? – вертелась под ногами Маришка. – Мы теперь богатые, мам?

Светка цыкнула на дочь и решительно сказала:

– Уборка! Сначала все вымоем, а уж потом…

– Что потом? – тут же поинтересовалась любопытная девочка. – Потом – гулять?

Светка задумчиво кивнула и достала из чемоданчика старые брюки и майку.

Она драила квартиру с таким ожесточением и усердием, что, остановившись перевести дух и оглядевшись, сама удивилась своей задорной прыти. Маришка помогала – неловко протирала пыль и пыталась отмыть пожелтевшие тарелки и чашки.

Встав на широченный гранитный (или мраморный?) серый подоконник, Светка пыталась содрать тяжеленные пыльные шторы. И в этот момент раздался дверной звонок.

Она чертыхнулась, спрыгнула с подоконника, мельком глянула на испуганную и замершую дочку.

– Мам, это милиция? Нас сейчас арестуют?

– При чем тут милиция? – раздраженно буркнула Светка. – Мы что, воры, что ли?

Она подошла к двери, глянула в глазок – ничего определенного, какой-то высокий мужик в очках, – и дернула дверь на себя.

Мужик в очках смотрел на нее с удивлением.

– А вы, простите бога ради за вторжение, – собственно, каких будете?

Светка усмехнулась – смешной, неловкий очкарик выражался странно, не по-московски.

«Здесь у них, наверное, так говорят», – осенило ее.

– Родня мы теть-Лизина, – бойко ответила она, – а вы… из каких? – и она усмехнулась.

Мужчина тоже был явно смущен.

– А я, собственно, сосед Елизаветы Никитичны. Виталий, сын Норы Сергеевны.

– А-аа! – протянула Светка. – Сосед. Понятно.

Кто такая Нора Сергеевна, она и не знала, но догадалась, конечно, – мать часто вспоминала какую-то теткину соседку, святую женщину, помогающую Лизе.

– Может быть, я могу быть вам полезен? – кашлянув от смущения, проговорил он.

Светка пожала плечами и призадумалась.

– Точно! Сможете быть полезным, – хихикнула она, – надо снять шторы. Стремянки нет, а росту мне не хватает.

Виталий радостно закивал, затараторил, что сейчас вот, через минуту буквально, притащит стремянку – без нее нам никак! Такие потолки, что и лампочку без стремянки не вкрутишь! – и мгновенно исчез за соседней дверью – точно такой же, как и бабки-Лизина – темно-серой, покрашенной лет сто, наверное, назад, еще до революции, в Москве таких дверей днем с огнем не сыщешь – сплошные металлические, сейфовые, бронированные, как же, москвичи народ недоверчивый, да и кому доверять? Город переполнен ворьем и аферистами – столица!

Нескладный сосед вскоре появился – естественно, с лестницей, вволок ее в квартиру, довольно ловко снял шторы в обеих комнатах и на кухоньке и предложил – раз уж такое дело и стремянка в квартире – заодно протереть все люстры и лампы.

Светка, разумеется, согласилась.

Примерно через час на пороге возникла маленькая и сухонькая дамочка со смешным пучочком редких седеньких, словно птичий пух, волос, в кремовой блузочке с кружавчиками и брошкой у воротника.

– Мамочка! – обрадовался Виталий и, спрыгнув со стремянки, подлетел к бабульке и прижал ее к себе.

«Ничего себе! – удивленно подумала Светка. – Давно не виделись, что ли? Какие нежности, блин! С ума рехнуться».

Это, конечно, была Нора Сергеевна, маман Виталика и «добрый ангел» Лизы – по его же словам.

Познакомились, поболтали, поохали, и Нора пригласила Светку и Маринку на ужин.

Так и сказала:

– Прошу к нам на ужин!

Есть, конечно, хотелось страшно. Но не менее сильно хотелось и пивка – холодного, разливного, с пушистой пенкой. А к пивку заказать каких-нибудь острых куриных крылышек барбекю себе, а Маришке – пиццу. Та, как все дети, могла молотить эту пиццу три раза в день.

Светка уже поглядывала в окно, где напротив окон Лизиной квартиры давно зажглась неоновая красная мигающая реклама пивного бара и пиццерии одновременно.

Но, делать нечего, пришлось соглашаться. Соседи все-таки, да еще и с добром.

Соседская квартира была похожа на теткину, только поопрятнее, что ли. Сразу было понятно, что здесь живут бедные, но аккуратные люди. Та же старая мебель, темные и тяжелые шторы, старинные светильники и всякие прибамбасики вроде статуэточек с дамочками и собачками, да еще и небольшие натюрмортики, облаченные в богатые и слегка побитые с углов рамы.

Ужин был старушечий, скромный – гречка, куриные окорочка и тонко порезанный свежий огурчик – понятно, не лето. Неизбалованные и голодные девочки ели быстро и жадно, пока Светка вдруг не перехватила слегка испуганный и растерянный взгляд хозяйки. Та, кстати, тут же смутилась и стала предлагать добавки. Светка расстроилась, от добавки отказалась и пнула дочку, схватившую еще одно куриное бедро, ногой под столом.

Потом неловкость прошла, долго пили чай с вареньем из райских яблочек и вспоминали Лизу. Точнее, вспоминала, конечно, Нора – внучатой племяннице вспоминать-то было особенно нечего. В детстве на Лизу внимания никто из детей не обращал – ну, приехала родственница из Ленинграда, привезла каких-то сладостей и пластмассовых копеечных пупсов, да и бог с ней.