Кровь среди лета

Итак, они продавали рождественские елки. Два сорванца, семи и десяти лет. «И Монс заработал тогда чертовски много, гораздо больше, чем все остальные, — вспоминал брат. — Мы не могли понять, как ему это удалось, ведь он, как и мы, получал по четыре кроны с дерева». Но пока остальные ждали на морозе, когда пробьет пять часов, Монс обхаживал дяденек и тетенек, которые разглядывали товар. Он держал наготове пилу, с которую сам был ростом, и если кто-то считал, что елка слишком длинная, тут же предлагал ее укоротить. Устоять перед таким напором было невозможно! Но самое интересное, что потом, как утверждал брат, Монс связал отпиленные части с оставшимися ветками и продавал по пять крон за штуку. И эти деньги уже целиком шли к нему в карман. Работодатель — брат уже не помнил его фамилию, кажется Мортенссон, — ругался на чем свет стоит, когда узнал. Но что он мог поделать?

В этом месте рассказчик делал глубокий вдох и закатывал глаза, демонстрируя тем самым бессилие работодателя перед предприимчивостью Монса. «Бизнесмен, — делал он вывод. — Бизнесмен до мозга костей».

Позже Монс пытался избавиться от этого клейма. «Юриспруденция — это не бизнес», — говорил он. «Черт ее знает, что это такое», — отвечал брат. Сам он в молодости долго жил за границей и чем только не занимался. Потом возвратился в Швецию, выучился на социального работника и сейчас возглавлял соответствующее ведомство в Кальмаре.

Со временем Монс перестал оправдываться перед братом. В конце концов, почему успешности надо стыдиться?

«Конечно, — говорил он ему. — У меня собственный бизнес и счет в банке». А потом рассказывал о своем новом автомобиле, приобретенном недавно пакете ценных бумаг или мобильном телефоне.

Ту же неприязнь он читал в глазах жены брата и не мог их понять. У них же была отличная семья, дети, которые их навещали!

«Ну, пора», — сказал себе Монс, поднимаясь со скрипящего стула.

Мария Тоб прощебетала несколько вежливых фраз и повесила трубку. Чертовы клиенты! Не могут как следует сформулировать вопрос, поэтому дать толковый ответ нет никакой возможности. Полчаса уходит только на то, чтобы понять, чего они хотят.

В дверь постучали, и, прежде чем она успела ответить, в кабинет заглянул Монс.

«Тебя в Лундсберге [28] не учили, что в таких случаях надо дождаться разрешения войти?» — мысленно спросила его Мария.

Веннгрен виновато улыбнулся, словно догадавшись, о чем она подумала.

28

Лундсберг — престижная частная школа-пансион в Швеции.

— У тебя есть время? — спросил он.

«Разве я могу сказать тебе „нет“?» — ответила про себя Мария, указала ему на кресло для посетителей и отменила входящий звонок.

Он закрыл за собой дверь, это плохой знак. Мария судорожно пыталась сообразить, в чем дело: не упустила ли она чего, не забыла, нет ли у какого-нибудь клиента оснований для недовольства. Однако не обнаружила ничего подобного. «И это самое худшее, что есть в моей работе, — подумала она. — Можно смириться и с ненормированным рабочим днем, и со стрессами, и с начальством, но только не с этим. Эта неопределенность — словно бездна, внезапно открывающаяся под ногами». Она вспомнила Ребекку и ее оплошность, в результате которой фирма запросто потеряла несколько миллионов.

Монс сел в кресло и огляделся, постукивая себя пальцами по бедру.

— Прекрасный вид, — заметил он, глядя в окно, за которым громоздились грязно-бурые фасады соседних домов.

Мария из вежливости рассмеялась, но промолчала. «Ну, давай же», — мысленно подтолкнула она Веннгрена.

— Ну и как у нас с этим?.. — Монс показал на стопки бумаг на столе.

— Хорошо, — ответила Мария и набрала в грудь воздуха, прежде чем начать подробный рассказ о своих делах.

Однако, взглянув на Монса, она поняла, что тот явился не за этим.

— От Ребекки что-нибудь слышно? — спросил Веннгрен.

Мария Тоб опустила плечи.

— Да.

— Торстен сказал, что она осталась в Кируне.

— Да.

— Зачем?

Мария Тоб пожала плечами.

— Я действительно не знаю.

— Хватит, Тоб, — твердо сказал Монс. — Мне известно, что это ты убедила ее поехать с Торстеном, и, честно говоря, мне эта идея никогда не казалась блестящей. Я хочу знать, что с ней происходит. В конце концов, она здесь работает, — добавил он, сделав паузу.

— Так спроси ее сам, — ответила Мария.

— Это не так просто, — пожал плечами Монс. — Моя последняя попытка закончилась жуткой сценой.

Мария вспомнила, как Ребекка покинула праздник на острове. «С ее стороны это было не слишком умно», — подумала она.

— Я не могу сплетничать с тобой о Ребекке, — сказала Тоб. — Сам понимаешь, она мне этого не простит.

— А я? — поднял глаза Монс.

Мария усмехнулась.

— И ты не простишь тоже.

То, как она открыто пренебрегала им, развеселило Веннгрена.

— Когда я принимал тебя на работу, — ответил он, — мне показалось, что ты послушная и всегда будешь делать то, что тебе велят.

— Я знаю, как здесь обращаются с людьми, — кивнула Мария.

~~~

Ребекка Мартинссон и Винни постучали в дверь Сиввинга Фъельборга. Он, похоже, уже ждал их, впустил и проводил в котельную. Белла со щенками спала на своей лежанке, прикрытая ворохом одеял. Почуяв гостей, она приоткрыла один глаз и несколько раз ударила хвостом в знак приветствия.

Около часа дня Ребекка заезжала за Винни. Ей открыл Ларс-Гуннар. Грузный мужчина стоял на крыльце, а она чувствовала себя пятнадцатилетним подростком, который спрашивает родителей своего приятеля, выйдет ли тот поиграть.

Сиввинг вскипятил кофе и достал толстые фарфоровые чашки с крупным рисунком в желтых, оранжевых и коричневых тонах. Он насыпал печенья в плетеную вазочку, вынул из пакета багет и копченую колбасу.

В подвале было прохладно. Пахло собакой, свежее варенным кофе и сыростью, исходящей от земляного пола и бетонных стен. В узкие окошки у самого потолка светило осеннее солнце.

Сиввинг смотрел на Ребекку. Она надела куртку из бабушкиного гардероба — черную, с белыми снежинками. «Интересно, — подумал он, — знает ли она, что это куртка ее матери? Вполне возможно, что нет».

Должно быть, ей никто не говорил, как она похожа на свою мать. Те же длинные темные волосы и четко очерченные брови. Такая же форма глаз, радужная оболочка неопределенного песочного цвета с темной окантовкой.

Щенки проснулись. Зашевелились уши и толстые лапы, хвосты, словно маленькие пропеллеры, ритмично забили в стенки деревянного ящика. Ребекка и Винни сели на пол и принялись делить между ними бутерброды, в то время как Сиввинг убирал со стола.