Кровь в пыли

Нейт вздыхает с облегчением, садясь на водительское сиденье и упираясь лбом в руль, наслаждаясь ощущением пространства между ногами и педалями. Бьюсь об заклад, это намного лучше для него, чем Corvette или Camaro.

— Я еще раз спрошу. Ты все еще хочешь пройти через Годфри, или ты хочешь, чтобы мы поехали прямо в Сан-Франциско и сели на первый же самолет, вылетевший из этой проклятой страны? Забудь о Вальехо. Мы всегда можем вернуться, когда дерьмо остынет.

Я откидываюсь на спинку сиденья и складываю руки на коленях. Я знаю, что он хочет услышать. Он хочет услышать, что мы уберемся отсюда как можно скорее. Если мы еще можем. Чем больше времени мы теряем, тем больше шансов, что нас поймают.

Но я не могу допустить, чтобы Годфри ходил свободным и счастливым, и я определенно не могу уйти, не узнав, что случилось с моим братом. Жизнь не стоила бы такой жизни.

— У него все еще есть частичка моей души, — говорю я, не решаясь поднять глаза, чтобы увидеть, что в его взляде. — И мой брат — единственная причина, по которой я не отказалась от жизни.

Наступает короткое молчание, прежде чем он кивает.

— Тогда давай возьмем их.

НЕЙТ

Арчер получил голову Себастьяна, песочные часы и, самое главное, сообщение.

Годфри умнее или, по крайней мере, лучше осведомлен о наших способностях, чем Себ. Я знаю это, потому что его особняк в Данвилле охраняют охранники. И не только какие-то охранники. Свиньи с розовыми, опухшими от алкоголя лицами и татуировками на лбу.

Арийское братство.

Десять, а то и двенадцать братьев, прислонившись к своим ,байкам и фургонам, скрестив руки на груди, щурясь, наблюдая за роскошными окрестностями. Они ждут нас, без сомнения. Годфри решил, что было бы неплохо убить двух зайцев одним выстрелом.

Они камень — мы птицы.

Арчер живет в особняке европейского вида, возвышающемся из рыхлого гравия. Похоже, что оно было недавно посажено злом, полито страхом и выросло во что-то темное и опасное, выделяющееся, как больной палец, на фоне калифорнийского пейзажа. Свет на его террасе горит. Он дома. Я знаю, где он живет, потому что мне приходилось навещать его несколько раз с тех пор, как мы освободились, в основном, чтобы передать ему дерьмо, связанное с наркотиками. Я никогда не баловался наркотиками, но иногда, когда его контактные лица в Стоктоне не могли этого сделать, я делал ему солидный поступок и перемещал вещи из пункта А в пункт Б.

Прескотт поворачивается к заднему сиденью, ее плечо прижимается к моему, когда она достает рюкзак и наши маски.

— Мы должны избавиться от них, — говорит она, имея в виду AБ. — Ты можешь быть приманкой.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо. Либо я не расслышал, либо она пьяна. Последнее маловероятно, так как мы не расставались друг с другом черт знает сколько времени.

— Скажи это еще раз, теперь громче, чтобы у меня была веская причина согнуть тебя пополам, прислонившись к тому дереву, и отшлепать тебя по заднице, пока с тебя не слетит кожа.

— Я серьезно. — Она облизывает губы, поворачиваясь ко мне лицом. — Избавься от них всех, а я сама возьму Годфри. У меня есть пистолет и кинжал. Я смогу сделать это.

— У него в доме больше оружия, чем ты можешь себе представить, и даже если, гипотетически, я смог убрать всех этих сукиных детей с дороги, никто не знает, кто ждет тебя внутри. И на случай, если ты забыла, — я дергаю ее за свою толстовку, наши носы соприкасаются, — ты носишь с собой сердце девушки, в которую я чертовски влюблен. Будь осторожнее с ее жизнью.

Я качаю головой. — Об этом не может быть и речи. Ты не войдешь одна.

— Нейт, — начинает она, ее голос становится резким, и я прижимаюсь к ее губам. Я чертовски скучал по ним. Мы были слишком заняты, уклоняясь от полиции последние несколько часов, чтобы валять дурака.

— Горошек, — выдыхаю я ей в рот. — К черту все это. Давай развернемся, пока они нас не увидели. У нас впереди целая жизнь. Кому какое дело до этих ублюдков?

— А мне есть, — говорит моя девушка, и глаза бегут, чтобы встретиться с моими. — Прости, Нейт, но это так.

Она распахивает пассажирскую дверь и выбегает, прежде чем я успеваю моргнуть.

Без пистолета.

Без кинжала.

Но с моим чертовым сердцем.

Она бежит прямо к закрытому входу в особняк Годфри, и воздух застревает в моих легких, пока я шарю, чтобы открыть собственную дверь, прежде чем моя рука замерзнет. Если я выйду из этой машины, я умру. Они прострелят мне сотни дырок, даже не вздрогнув, как в Гран Торино . Если я умру, я не смогу помочь Прескотт. Я низко опускаю голову и смотрю, как Горошек переходит дорогу, бежит прямо в объятия Арийского Братства, и я знаю, я просто, черт возьми, знаю, что мои нервы не выдержат следующих нескольких минут.

В тот момент, когда она поворачивает за угол, высокие дубы, покрывающие нашу машину, скрывают ее от моего зрения, и я оказываюсь в темноте.

Я дергаю себя за волосы, пока в кулаках не остаются черные пятна, и злюсь. Сумасшедшая сука.

Я остаюсь внутри.

Я выхожу.

Блядь.

Что бы я ни делал, достаточно сказать — я схожу с ума.

ПРЕСКОТТ

Он выдыхает мне в ухо, его белые усы щекочут изгиб моей шеи, когда он убирает с нее прядь светлых волос. Это то, что Кэмден часто делал, и я ненавидела это. Это чертовски банально.

— Это будет нашим маленьким секретом, не так ли, моя дорогая девочка?

— Я всегда думала, что ты асексуален. — Мой взгляд задерживается на отчете о погоде, танцующем на экране телевизора с плоским экраном. Это будет великолепная неделя, но, конечно, я не смогу ее испытать. Я знаю, что будет дальше, но я должна держать это в себе. Я не позволю ему увидеть, как я сломаюсь. — Я думала, что Кэмден был счастливой случайностью. Что, может быть, ты однажды попробовал киску, и в результате родился ребенок. У тебя нет жены и ты не разведен. А кто мать Кэмдена?

Мне на самом деле все равно. Я просто хочу поиздеваться над ним. За все время, что я была с Кэмденом, он всегда умалчивал о личности своей матери. Сказал, что никогда не хотел говорить о ней, что она была под запретом. Я знаю, что они с Годфри очень близки, но если его мама жива и здорова, они никак не могут поддерживать связь.

— Не твое чертово дело, милая. Вовсе нет. — Холодные, потрескавшиеся губы Годфри проводят по моей ключице, а его ладонь скользит под моей рубашкой, обхватывая одну грудь и перекатывая между пальцами мой сосок. — Если ты когда-нибудь скажешь Кэмдену, что я тебя трогал, я порежу тебя и скормлю собакам. Ты хорошее мясо.