Кровь в пыли

Мое сердце бешено колотится, и я чувствую его всем телом, вплоть до кончиков пальцев. За очками мой взгляд останавливается на фотокопии, прикрепленной скотчем к рабочему месту женщины. Это одна из нескольких фотографий с пометкой «не летать», которые смотрят на нее снизу вверх, включая лицо Натаниэля Вела.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я пытаюсь сказать себе, что теперь он выглядит по-другому. Он не брился несколько недель, а его зачесанные назад волосы превратились в растрепанный беспорядок кудрей. Нейт изменился после того, через что мы прошли. Он старше, холоднее.

Она снова берет мой паспорт и изучает фотографию, снова переводя взгляд на меня и опуская на фотографию. По рукам и спине бегут мурашки. Я человек на картинке. Тогда почему так трудно дышать?

Мои глаза дергаются, и я хочу почесать лицо, пока не сотру его полностью. Она могла бы положить конец всему нашему путешествию. Я не могу этого допустить.

Еще один взгляд на паспорт.

Еще один взгляд на меня.

Счастливые мысли.

Слушаю The Lovecats группы «The Cure» на повторе.

Поцелуй щенка, мокрый, вонючий язык и все такое.

Нейт смотрит на меня.

Нейт улыбается мне.

Нейт внутри меня.

Нейт, Нейт, Нейт.

Почему мы не пересекли границу с Мексикой на машине? Как я могла быть такой идиоткой?

Она поднимает трубку на своем участке. Нет. Пожалуйста, не делай этого.

Она говорит в телефон, но я не слышу, что она говорит. Воздух вокруг меня белый и густой от паники. Нейт хватает меня за руку и крепко сжимает. Это не может происходить с нами.

Я хочу кричать, вернуться в прошлое, выбрать другой стол, другой рейс. Другой план . Я должна была уделять больше внимания тому, кто будет нас обслуживать.

Нет, нет ,нет.

Приходит ее менеджер. Он мужчина. Я больше ничего не вижу в нем сквозь пелену слез. Он задает мне вопросы. Моя дата рождения и другие вещи, на которые я отвечаю на автопилоте. Я помню дату рождения Кокберн, потому что делала домашнюю работу.

Проходят долгие минуты, но нас отпускают. Когда они это делают, я покрываюсь холодным потом. Я такая липкая, мои ноги без носков скрипят в ботильонах.

Когда мы получаем обратно паспорта с спрятанными внутри билетами, я взвизгиваю от облегчения. Мы проходим мимо охраны, несмотря на то, что наш рюкзак набит наличными. Мой парень хватает меня за талию и ведет к терминалу. Бегаем по аэропорту. У нас нет сумок. Только мой единственный рюкзак. Вероятно, это может вызвать некоторые вопросы, но, кажется, никто этого не замечает. Нам просто нужно сесть на этот самолет, и все будет хорошо.

Время.

Я хочу, чтобы оно двигалось быстрее и провело меня на другую сторону планеты.

Нейт плюхается на один из пластиковых стульев у ворот, пока мы ждем посадки на рейс, и я покупаю нам сока «Джамба». Его лицо закрыто толстовкой, и он молчит. Я кладу голову ему на бедро и сворачиваюсь в клубок. Мы слишком нервничаем, чтобы говорить. Слишком нервные, чтобы даже моргнуть. Мы просто сидим там. Два немых человека, желающие, чтобы мы оставались невидимыми во время полета.

Как только мы садимся в самолет, я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Только когда наш самолет поднялся в воздух, Нейт снова выглядит хорошо. Из вертикального и бдительного состояния он возвращается к своему обычному состоянию. Твердость исчезла, сменившись очаровательным взглядом, с которым он родился. Когда мы пересекаем границу Калифорнии и маленький экран на подголовнике показывает, что мы над Невадой, я слегка улыбаюсь. Его губы находят мое ухо, и ему все равно, что мимо нас проходит стюардесса со своей тележкой, предлагая напитки.

— В ту минуту, когда мы приземлимся в Великобритании, мы регистрируемся в отеле и трахаем друг друга до усрачки. Я все еще должен тебя наказать за то, что ты набросилась на задницы этих арийских братьев.

Я облизываю губы и оборачиваюсь, слегка касаясь зубами его подбородка.

— Тебе нравятся опасные, не так ли, Делавэр?

— Да. А что может быть опаснее Кокберн?

***

Он засыпает в крошечном узком кресле, и я часами просто смотрю на него. Я так люблю его, я чувствую тяжесть этой любви на своем теле. Клянусь, я как будто беременна чувствами.

Во многом, он единственное, что удерживало меня в здравом уме. За последние три недели меня похитили, бросили в подвал, я соблазнила своего похитителя, сбежала с ним, влюбилась в него и убила двух человек. И я знаю, что Нейт убил еще как минимум шестерых в доме Годфри.

Это не шутка. Это кровавая баня. Годфри сказал, что у Кэмдена есть ответ на вопрос об исчезновении Престона. Жгучий вопрос: действительно ли он держит Престона? Старая Прескотт не стала бы рисковать. Она отправится в Вальехо перед тем, как сесть в самолет, к черту последствия, чтобы сделать все возможное, чтобы найти своего брата. Но я больше не прежняя Прескотт. Натаниэль Вела изменил меня. Он изменил мои приоритеты. Он изменил мое сердце.

Что удерживает меня в здравом уме, так это осознание того, что мы делаем правильно.

Я убила Себастьяна, Годфри, а теперь собираюсь убить Кэмдена, потому что они не заслуживают жизни. Они забрали у меня жизнь. Не только в духовном смысле. Они буквально разорвали меня вешалкой, засунули ее глубоко внутрь и вырвали жизнь, которую я держала. Жизнь, которую они сами в меня вложили.

Око за око. Жизнь за жизнь.

Мы приземляемся в Хитроу, нас встречает легкий лондонский холодок. Этого достаточно, чтобы заставить меня содрогнуться в моем рваном красном мини-платье. Нейт, проснувшийся после восьми часов сна, замечает это и натягивает свою толстовку — грязную от всего, через что мы прошли — через голову и предлагает ее мне, а затем обнимает меня рукой.

Мы стоим на таможне сорок минут, прежде чем нас выпустят, но когда они это сделают — когда мы пройдем через эти раздвижные стеклянные двери, пройдем мимо магазинов Duty Free, пройдем мимо места встречи, где десятки людей ждут за барьерами, сжимая воздушные шары и цветы и вывески с именами, которых мы не знаем, — мы смеемся. Счастливый, радостный смех. Мы сделали это . Взявшись за руки, наши груди гремят. Симфония блаженства. Мы свободны.

Больше не на территории США.