Кровь Заката

– Господа, – с нарочитой строгостью провозгласил Шарло Тагэре, хотя глаза его лучились весельем, – поприветствуем Его Королевское Величество.

2870 год от В.И.

Вечер 27-го дня месяца Влюбленных.

Арция. Северный тракт

Агнеса Саррижская не знала атэвскую поэзию, но ее чувства вполне соответствовали стихам великого Сами Абдедина об умирающей змее, с ненавистью грызущей подкову раздавившего ее коня. И что толку, что ей и ее приближенным удалось бежать. Армии больше не было. Короны, владений, власти – тоже. Все досталось Шарлю Тагэре. Уставшие кони медленно плелись среди высоких деревьев, тяжело поводя боками. Сзади жалобно всхлипнул Филипп, и королева хмуро оборотилась на Жиля Фарбье, везшего в седле единокровного брата.

– Он устал, сигнора, – пожал плечами сын Жана, – как и мы все.

Они, видите ли, устали! Эти мужчины, проигравшие битву, изволили устать! Да на что они вообще годны?! Они обещали ей победу, а на деле… На деле даже не удосужились узнать, что Тагэре и Мальвани сговорились и ударят одновременно, причем отнюдь не оттуда, откуда их ждали. А теперь они разводят руками и, гремя своими железяками, с умным видом говорят, что на Тагэре сработала внезапность, позиция была неудобной, Мальвани непревзойденный стратег, а ополченцы всегда ненадежны. Можно подумать, раньше всего этого не было!

Маркиза давно следовало казнить, она язык сломала, объясняя это Полю. Казнить и конфисковать его владения и его сокровища. Мальвани всегда был врагом, а врагов казнят. Или хотя бы убирают втихую, чтобы их проклятые таланты не стояли на дороге. Нужно было делать хоть что-то, а не сидеть в Мунте, ожидая, пока рак на горе свистнет. Вот и дождались!

Агнеса со злостью оглядела своих спутников. Усталые, потные, запыленные, они ничем не напоминали тех блестящих нобилей, которые утром говорили ей пустые выспренные слова. Да и она сама… Страшно представить, на кого она похожа после нескольких ор скачки по жаре на чужой лошади. У них даже не было времени забрать из своих палаток самое ценное. Проклятый! Они же забыли Пьера. Теперь он наверняка в руках у Тагэре, и, надо думать, Евгений выудит у него отречение, а то и требование о разводе. А у нее нет даже зеркала и гребня. Хорошо хоть она перед боем надела лучшие драгоценности, да и господа рыцари обвешались цепочками и перстнями, не мужчины, а какие-то Звездные Дерева! Хватит, чтоб добраться до Эскоты и снарядить гонцов к Жозефу и Джакомо.

– Вы что-то сказали, Агнеса? – подозрительно осведомился Поль Фарбье. Бездельник, мог бы и не подчеркивать при всех их близость.

– Сказала, герцог, – она старалась говорить надменно, и это ей удалось лишь потому, что она не видела себя со стороны – с лоснящимся лицом, темно-синими потеками под глазами и вздувшимся в углублении между носом и щекой гнойником.

Фарбье наклонил голову, то ли почтительно, то ли издевательски: «Простите, Ваше Величество, но я не расслышал».

– Мы едем в Эскоту, – бросила королева, борясь с искушением провести рукой по лицу, чтобы хотя бы на ощупь оценить причиненный скачкой и жарой ущерб, – там мы соберем новую армию.

– Эскотцы берут дорого, тем более за безнадежное дело, – буркнул Поль, – а у нас нечем платить.

– Найдется, – отрезала Агнеса, – они берут не только деньги.

2870 год от В.И.

Вечер 8-го дня месяца Лебедя.

Арция. Мунт

Они были смешными и трогательными, эти горожане, расхаживающие по Мунту с оружием в руках. Почтенные упитанные отцы семейств натянули на себя кирасы и шлемы и вооружились алебардами и кинжалами, а некоторые щеголяли прицепленными к поясу мечами, от видавших виды ржавых железяк до великолепного оружия, которое молило небеса о другом хозяине. Бойкие подмастерья тоже вооружились кто во что горазд, и Шарль подумал, что те же мясники могли бы стать неплохими вояками, возьмись они за привычные топоры, но вот с мечами и пиками они вряд ли на что-то годятся. Да, появись в городе Агнеса со своими эскотскими головорезами, почтенным горожанам пришлось бы солоно. Мунт вообще не принадлежал к тем городам, которые можно оборонять от жестокого и хорошо вооруженного врага. Лишенная какой бы то ни было природной защиты, разделенная на-двое широкой рекой, прожорливая и безалаберная, столица была идеальной добычей для жадных наемников.

Но возомнившим себя вояками горожанам повезло. В город входили войска Тагэре, и город ждали не грабежи, а пирушки. Все были рады и довольны, кроме Шарля, которого окончательно и бесповоротно загнали в угол. Пьер при всех кричал, что не хочет править и боится жены, которая его сажает на хлеб и воду и разлучила с его обожаемыми хомяками и еще более обожаемым Шарло. Отцепить от себя всхлипывающего короля Тагэре удалось с большим трудом, только заверив его, что они больше не расстанутся, немедленно поедут в Мунт, разыщут всех хомяков и запрутся от Агнесы в замке посредине реки. От последнего Шарль пытался сюзерена отговорить. Речной Замок, хоть и считался одной из королевских резиденций, заодно являлся и самой надежной тюрьмой для знатных узников, столь опасных, что их не рисковали держать где бы то ни было еще. Увы! Пьер уперся. Хомяки и Речной Замок! Вот были условия, на которых он соглашался отпустить руку кузена. И происходило сие безобразие на глазах всего войска.

Теперь Пьер трусил на смирной лошадке рядом с герцогом и продолжал ныть о хомяках, обижающей его жене и необходимости спрятаться. Жители доброго города Мунта, высыпавшие на улицы, видели, что их незадачливый король прямо-таки оторваться не может от своего якобы победителя. Когда же к встречающим присоединились глава мунтского ополчения достопочтенный мэтр Жарвье и Его Преосвященство кардинал Евгений, король и вовсе разбушевался. Оторвавшись наконец от Шарля, он переключил внимание на Евгения и завел свою волынку о хомяках, жене и кузене.

Кардинал был человеком в политике не новым и быстренько уточнил, хочет ли Его Величество и дальше сидеть на троне или же уступает сие нудное и неприятное занятие кузену Шарлю. Вопрос был задан таким образом, что подразумевалось: отказ от трона означает возвращение к любезным сердцу Его Величества хомякам, сон до обеда, много всяких вкусностей и полную свободу от злой жены. Простодушный Пьер угодил в нехитрую ловушку всеми четырьмя лапками, радостно подтвердив, что именно этого он и хочет. Евгений веско заявил, что принимает первичное устное отречение Его Величества в пользу герцога Тагэре, причем полагает сей шаг законным, мудрым и обоснованным.

Шарль про себя помянул Проклятого, но протестовать не посмел. После драки кулаками не машут, а перед смертью, как известно, не надышишься. Герцог поймал на себе умный и сочувствующий взгляд Евгения. Старик явно все понимает, но для него интересы того, что он полагает делом, явно выше желаний одного человека, из последних сил уворачивающегося от короны, в то время как для других трон является пределом мечтаний.

Мэтр Жарвье, гордо ехавший рядом с Тагэре, засвидетельствовал слова Его Высокопреосвященства и от себя добавил, что Генеральные Штаты собрались еще утром и ожидают Его Светлость. Что ж, Шарло всегда принадлежал к тем людям, которые стараются поскорее покончить с самым неприятным, если уж без этого не обойтись. Неким лучом света в кромешной тоске, обуявшей герцога, оказался барон Обен. Неугомонный толстяк жизнерадостно приветствовал победителя, заметив, что ему будет гораздо приятнее пить старое атэвское с Тагэре, нежели жевать отвратительные сладкие ягоды, которыми его угощала Агнеса, после которых в зубах застревают противные маленькие косточки и ощущение, словно ты ненароком слопал какой-то крем, которым себя мажут престарелые красотки.

Шарль усмехнулся и пообещал барону столько вина, сколько в него влезет.

– Да ну? – восхитился Обен. – Вы рискуете. Хотя, если я не выпью ваше вино, вы рискуете еще больше.

– Почему? – поднял бровь Шарло, предвкушая очередную шуточку.

– Да потому, – веско сказал матерый бражник, – что вы похожи на сынка промотавшегося нобиля, который, чтоб покрыть отцовские долги да наскрести дюжине сестричек на приданое, женится на богатой старухе, а после этого начинает пить. Так вот, спиться я тебе не дам, – заявил Обен, неожиданно переходя на «ты», за что Шарло чуть не облобызал старого греховодника, – я сам все выпью!

Шарло невольно хмыкнул, и барон довольно улыбнулся.

– Вот так-то лучше. И вообще все не так уж и плохо, в конце концов, моя богоданная сестрица передает, что за вас будут молиться.

Тагэре промолчал, но по сердцу словно бы скользнул солнечный зайчик. Неужели барон и ЭТО знает? Да нет, откуда… Скорее всего попробовал неудачно пошутить, а на самом деле… На самом деле, если за него молится Сола, он должен выдержать.

И он выдержал. Не прошло и оры, как Шарль Тагэре, одетый в алое, как истый Волинг, но в темно-синем плаще с серебряным нарциссами, стоял и слушал мэтра габладора. Господа выборные умудрились состряпать неописуемую речь, но никакие словесные завитушки не могли скрыть главного. Это был приговор окончательный и обжалованию не подлежащий.