Кровать с золотой ножкой

Пахнуло резким, неприятным запахом. Дождь нахлестывал по крыше и стенам. Марите спряталась за шкаф. Поначалу Паулису казалось, ничего особенного не произошло. Но потом заметил — синяя искрящаяся нить зазмеилась по электропроводке.

— Звони пожарникам! — Паулис рывком выволок внучку на середку комнаты.

Когда подоспели пожарные, кровля хутора «Вэягалы» полыхала вовсю. А Паулис, сидя верхом на гребне крыши, с яростью стегал пламя мокрым одеялом. Брандмайор божился, что при этом Паулис еще что-то громко выкрикивал. Вряд ли он пытался огонь заговаривать, отдельные возгласы были отчетливо слышны: «Ах ты, сатана, бычина рыжемордая, а ну, пошел в свое стойло!», «Так ты заодно с казаками, с царскими недобитками!», «Прожора треклятый, все равно тебе не будет хода!»

Когда Паулиса сняли с крыши, он был уже мертв.

В Зунте судачили, будто Паулис дочерна обуглился, будто дым валил из гроба даже в кладбищенской часовне. Однако врачи заключили, не пламя его одолело, а сердце раскололось на пять частей, не выдержав неравной борьбы.

Такого гроба никто не видывал. Узнав печальную весть, друзья Паулиса собрались в колхозной столярке и за ночь смастерили дубовый гроб с трехэтажной крышкой. Нания по древнему обычаю рода Вэягалов в него положила горсть хмеля, деньги и гребень. По настоянию Виестура туда же поместили и скрипку.

После того, как могилу засыпали, осталось много песка, и друзья говорили: «Могло ли быть иначе? Наш Паулис такой человек. Как жил, так и помер — с горкой».

Погода держалась теплая, о пристанище пока горевать не приходилось. Нания с девочками поселилась в амбаре, Виестур с женой приютились на сеновале. Понемногу выявился нанесенный урон. Крыша Крепости сгорела, считай, целиком, но само строение только стропил лишилось. Вид, конечно, был жутковатый. Верхний этаж насквозь промок, весь в потеках от черной жижи. Низ в основном лишь промок. Одежду пришлось перестирать или высушить, часть мебели оказалась вполне пригодной. Только английские напольные часы остались, пожалуй, нетронутыми. Даже во время пожара, когда заклинатели пожарной кишки без зазрения совести расхлестывали струи направо и налево, часы, не прерывая размеренного хода, аккуратно и с достоинством отзванивали каждую уходящую четверть часа.

Но следовало подумать о будущем. В любой момент могли зарядить дожди, а дом — словно выдвинутый ящик стола. Да и зима не за горами, в мороз какое житье в амбаре, уж тем более на сеновале.

На следующий день после пожара председатель колхоза Шкинейс объявил Виестуру, дескать, судьба позаботилась, чтобы ключи от одного фабричного производства дома у него до сих пор завалялись, — вон гляди, на столе лежат. Правление, правда, пока не собиралось, но если этот дом не отдадут Виестуру с его пятью дочерьми, можно считать, у него, председателя, всякое соображение сквозняком повыдуло. Короче говоря, Виестур со своей семьей может готовиться к новоселью. Виестур поблагодарил, сказал, что поразмыслит, а Шкинейс, в свою очередь, заметил, что размышленье вещь хорошая, на сей раз, однако, пусть не слишком ею увлекается.

Вечером Виестур вызвался отвезти Валию в магазин за свежим хлебом. По дороге будто ненароком отклонился в сторону к так называемым фабричным домам. В общем это был в чистом поле выросший жилой район колхозного поселка. Примерно год назад съехались сюда экскаваторы, бульдозеры, краны, синие прицепы-теплушки. Первый десяток домов уже был готов — одинаковыми кубиками выстроились в ряд с крутыми крышами под красным шифером. Конец улицы, откуда началось строительство, вид имел вполне благоустроенный. И дома казались добротными— одни белым кирпичом облицованы, другие из бетонных блоков.

Виестур притормозил машину и сказал, что ему нужно заскочить к Кривому Карлису, отпрыску в третьем колене ранее упомянутого Кривого Вилиса. Может, и Валия с ним заодно зайдет?

Кривая Зента с радостью провела их по новому дому, показала, какая у них кухня и какая кладовка, где помещается отопительный котел и как без особых хлопот заполучить горячую воду. Виестур в тех игрушечных комнатках перемещался, опасливо вобрав голову в плечи.

— Ну, что скажешь? — спросил Виестур Валию, когда они опять сидели в «Жигулях».

Валия у него была жена умная, поняла с полуслова.

— Что тебе сказать… С одной стороны — сказка. Новое всегда есть новое. Горячая вода понадобилась, поднес спичку к газовой конфорке — и мойся себе на здоровье в ванной. С уборкой тоже просто. А с другой стороны… Для большой семьи, как наша… Там негде укрыться, некуда забиться. Все друг к дружке приклеены, привязаны. Нания на каждом шагу будет у меня поперек дороги, а я у Нании. Если она, конечно, собирается в Зунте остаться, а может, захочет в Ригу к Зэте или Элмару. У Зэте своя квартира, и чернявый мальчонка Нанин по душе.

— Мда-а. — Легко в руках у Виестура крутилась хрупкая баранка, выражение лица задумчивое, сосредоточенное. — Из планочек сколочен. Славный сигарный ящик, честное слово. Разболится живот, того гляди, как бы дом ветром не сдуло.

На том дискуссия о местожительстве не закончилась. Байба и Марите полагали, что в фабричный дом следует переехать безо всяких колебаний. Жить в новом доме считается шиком. Девочки из новых домов только между собой дружат и других в свой клуб не принимают. Жить в новом доме так же здорово, как, скажем, носить джинсы фирмы Левис или гулять по Зунте с пуделем, афганской борзой, эрдельтерьером или на худой конец с доберманом-пинчером.

Элмар, недавно получивший кандидатскую степень, работал в одном из рижских научно-исследовательских институтов. Был женат на лаборантке того же института. Снимали комнату в районе Чиекуркална. Детей пока не было. Свою точку зрения Элмар изложил в письме: «Поскольку я ушел из дома и в деревню возвращаться не намерен, у меня по этому вопросу нет права голоса. Все же ваш уход с хутора «Вэягалы» и меня затронет. В Риге я пока на птичьих правах. До сих пор я жил в уверенности, что за спиной всегда Крепость, дверь которой днем и ночью для меня и Сандры открыта. Хотя бы в праздники, на летний отпуск. В новом доме вам самим едва места хватит. Конечно же мне будет жаль».

Раймонд был строителем, колесил по всей Латвии. Прописан был в Валмиере. Женился, разводился, опять женился. Детей воспитывали родители жен. «В принципе я за новый дом, — сказал он. — Но ведь нет в нем той квадратуры, чтобы крестьянин мог крестьянской жизнью жить! Разве есть там прихожая, где мокроступы после коровника скинуть? Кухонька тесная. На плиточке ихней котел картошки поросятам не сваришь. С коровником тоже не все до конца продумано».

Прибывшая из Риги Скайдрите с грустным видом обошла обгоревшую Крепость.

— Брошенных домов предостаточно, — сказала она. — Прибавится еще один. Это в порядке вещей. Сколотить новый дом, конечно, проще, чем возиться со старым. На время, может, это выход. Но только на время.

— Это как же понимать? — Каждое слово сестры Виестуру казалось важным.

— В тот день, когда деревня окончательно перейдет на квартирную систему, ее спокойно можно будет отпевать. Квартирный дом лишен прочной памяти поколений, и квартира не требует потомственных обязательств.

Когда спросили мнение Солвиты, она ответила так: