Кровавая плаха

Кошко волновали сложные мысли. С одной стороны, хорошо, что выявлен пострадавший. Но с другой — полная несусветица. Почему на вещах с монограммой нет ни одного отпечатка пальцев убитого.

Однако дама продолжила:

— Нельзя ли посмотреть портсигар?

Кошко протянул его.

Дама вскрикнула и вновь разрыдалась:

— Это он, он! Это портсигар Мити! Даже внутри выгравировано мое имя: «Вера». — Она открыла крышку: — Ну конечно, вот…

Чуть успокоившись, спросила:

— Когда мы можем забрать тело?

— Не спешите с этим! Лучше вспомните: с неделю назад, скажем, этот портсигар не пропадал у вашего мужа?

— Откуда вы знаете? Именно так! Муж сказал, что где-то потерял его. Но теперь вижу, что он ошибался. Даже не знаю, что подумать. Вы все-таки позволите хотя бы взглянуть на покойника?

— Конечно, сударыня! — Кошко нажал кнопку. Влетевшему в кабинет адъютанту приказал: — Пошлите кого-нибудь из сотрудников с дамой в морг. Можно взять мое авто.

Шофер несся в университетский морг так, словно покойник мог сбежать оттуда прежде, чем приедет авто. Он, кажется, стал первым, кто на московских улицах начал использовать свое служебное положение.

…Спустя некоторое время дама вновь появилась на пороге кабинета начальника сыскной полиции. Куда делся ее траурный вид! Глаза дамы сияли радостью.

Голос ее звучал звонко:

— Какое счастье! Убитый вовсе не Митя!

— Поздравляю! Дай Бог вашему мужу сто лет прожить. У меня просьба. Как только ваш Митя появится дома, пусть он навестит меня. Договорились, сударыня?

— Будьте уверены! Я сама приеду вместе с ним.

Пропавший ювелир

Сюрпризы для Кошко в тот день не кончились. Ближе к вечеру в его кабинете появился господин в великолепно сшитом костюме, с дорогим бриллиантом на указательном пальце. На стол сыщика легла визитная карточка: «Николай Александрович Штриндман, ювелир».

Кошко мысленно перекрестился: «Господи, помоги! Кажется, это тот человек, который мне сейчас больше всего нужен!»

С трудом поместив свои обширные чресла в кожаное кресло, Штриндман, отдуваясь, произнес:

— Уф, жара сегодня! Я по поводу вашего объявления в сегодняшних газетах. Я — совладелец ювелирного магазина на Неглинной, возле Кузнецкого. Да-с, история темная! Прямо не знаю, как короче объяснить…

— Попейте воды, успокойтесь!

— Покоя мне быть не может. Графиня — фамилия пусть останется нашим секретом — Тизенгаузен еще в феврале побывала у нас и что, вы думаете, показала? Семейную драгоценность — удивительной красоты бриллиантовое колье. Игра камней такая, что глаза зажмуриваются. Ну-с, что графиня пожелала за свое добро? Она пожелала выпить всю нашу кровь! Ей, видите ли, кто-то (точнее, какой-то осел) оценил колье в семьдесят пять тысяч рублей. Вот она и захотела эти деньги получить с нас.

Я прямо спросил графиню: «Если вы думаете, что мы Голицынский приют, то вы ошибаетесь. Приют находится на Новой Басманной, а мы у Кузнецкого моста, и мы не занимаемся благотворительностью. Пусть тот, кто вам назвал эту немыслимую цифру, даст вам хотя бы половину. Я могу биться об заклад, что он не даст вам половину…»

Кошко, верный привычке не перебивать собеседника, терпеливо слушал.

Ювелир выпил стакан воды, вытер пот со лба, отдышался и продолжил:

— Буду краток. Я сказал: «Графиня, за вашу прекрасную вещь я могу дать пятьдесят тысяч, и ни копейки больше. Но я даю вам, пусть мой компаньон Озолин сердится на меня, пятьдесят восемь тысяч. Берите, это очень хорошие деньги. Это целое состояние».

Графиня, видите ли, фыркнула и ушла. Но недавно она написала, что согласна на нашу цену. И бедный Озолин поехал к ней. Из-за ее жадности расстался с жизнью очень хороший, очень приличный человек. Тьфу на это колье!

— Почему вы думаете, что погиб именно Озолин?

— А кто же еще, если при нем было колье и если он дал телеграмму: «Выезжаю. Поезд № 29». Поезд был, Озолина не было.

— В телеграмме было упоминание о том, что колье куплено?

— Вы хотя и большой начальник, но напрасно держите Озолина за идиота. Конечно, не упоминал.

— Кроме вас, знал ли еще кто-нибудь о цели поездки убитого?

— Никто. Заявляю это со всей ответственностью. Никто, кроме нашего приказчика Миши Аронова. Но это не в счет. Миша — это все равно что никто. Это верный человек.

— И вы никого не подозреваете?

— Решительно никого!

Кошко немного подумал и сказал:

— Польза дела требует, чтобы я снял у вас отпечатки пальцев. Поверьте, это совсем не больно. А польза для следствия может быть очень большая.

Пришел Ирошников, «откатал» отпечатки. Эта операция ничего следствию не дала. Только пополнила картотеку.

Кошко протянул Штриндману серебряный портсигар:

— А вот эту вещичку вы никогда не видали?

— Клянусь честью, нет!

— Где мы сможем сейчас найти Аронова?

— Час поздний, значит, он уже у себя дома. Он живет на Большой Тульской, дом нумер семнадцать. Квартира на первом этаже, слева от входа.

— Спасибо! А вам я предлагаю отправиться теперь в морг для опознания трупа.

Ювелир аж взвизгнул:

— Ни за какие деньги! Я же сразу помру от страха! Я очень боюсь покойников.

— Не вдову же посылать?

Ювелир опять тяжело задышал. Махнул рукой:

— Я еду! Только бы среди мертвецов не потерять сознание.

Штриндман прикатил на авто, которое ждало его. На переднее сиденье сел агент, и машина отправилась на Моховую. Полицейское авто поехало за Ароновым.

Первым вернулся ювелир. У него было какое-то перекосившееся лицо. С порога он заголосил:

— Какое большое несчастье, мой Озолин лежит голым в морге…

— Спасибо за помощь следствию, можете ехать домой.

Головоломка

Едва ушел Штриндман, как двое агентов привезли тщедушного мальчика лет двадцати. Он с испугом глядел на окружающих большими красивыми глазами и толком не понимал, что от него хотят.

— Да, — признался Аронов, — я, конечно, знал о поездке Озолина в Ростов. Я даже провожал его на вокзал.

— Но вы кому-то рассказали, что Озолин будет покупать дорогую вещь?