Кровавая плаха

— А потом?

— Дня три спустя на Лубянке какой-то господин увидал, что я положил мимо кармана портсигар. Он поднял его и протянул мне. Я поблагодарил, мы разговорились. Господин, которого я видел первый раз в жизни, сказал, что портсигар ему нравится. И предложил мне за него пятьдесят рублей. Я согласился.

Кошко вздохнул. Ни рассказ, ни этот светловолосый человек подозрений не вызывали. Исключительно ради пополнения картотеки сыщик небрежно, как бы вскользь, произнес:

— Мы начали составлять дактилоскопическую картотеку. Вы, как человек, занимающий видное положение, должны быть заинтересованы в том, чтобы иметь свою карточку…

Федоров удивленно посмотрел на Кошко. Он понятия не имел о дактилоскопии и не возражал.

— Ирошников, — произнес Кошко, — помогите господину Федорову.

Отпечатки были быстро сняты, Кошко поклонился посетителю и выразил сожаление, что пришлось его беспокоить.

После ухода часовщика прошло минут пять. Вдруг Ирошников влетел в кабинет Кошко. Захлебываясь от волнения, выпалил:

— Где Федоров? Это его отпечатки на портсигаре!..

Часы показывали половину двенадцатого ночи. Были в наличии лишь трое дежурных полицейских. Во главе с полноватым, не быстрым на ногу Ирошниковым они бросились на улицу.

Путь держали на Рождественку. Федоров жил в том же доме, в котором находилась его мастерская.

Они вломились в квартиру, переполошив молоденькую беременную жену часовщика.

— Василий уехал в полицию и еще не возвращался. — Женщина стояла в одной ночной рубашке, прижимая руки к груди.

Устроили засаду. Часы отсчитывали ночное время. В половине пятого раздался осторожный стук в дверь. Ирошников попросил женщину:

— Спросите «кто» и откройте.

Она так и сделала. Едва дверь раскрылась и вошел Федоров, как на него навалились сыщики. Надели наручники. Федоров усмехнулся: «Перехитрили! Я с вечера наблюдал за входной дверью: придете или нет? Когда вы успели прошмыгнуть?»

Жена рыдала, и ее всхлипывания долго достигали слуха удалявшихся сыщиков.

Знать не знаю

Первый допрос Федорова продолжался два часа. Шок от ареста прошел. Подозреваемый недоверчиво ухмылялся, когда Кошко пытался объяснить сущность определения личности по отпечаткам пальцев.

— Господин сыщик, почто вы сказки сказываете — «отпечатки, отпечатки», — язвительно цедил Федоров, — это вы обманывайте деревенских ванек, а мы сами с усами.

— Признаваться не будешь?

— Коли было бы в чем, так и признался. Только к убийству, про которое вы твердите, я отношения не имею. Если видел кто меня, как я убивал, пусть покажет. Я ему в морду плюну за такое вранье.

Кошко решил схитрить:

— Но тебя видел в двадцать девятом поезде проводник, да и пассажиры показывают.

— Вранье, я не был ни в каком двадцать девятом и в тридцатом, и в сороковом — ни в каком меня не было.

— Хорошо, я докажу твою вину! И срок ты получишь самый большой.

Кошко нажал на кнопку. Вошел дежурный:

— Пусть посидит в камере, обдумает свое положение. Уведите!

Тайная миссия

— Трудный орешек! — Кошко сжал кулаки. — Если не найдем доказательств, завтра придется Федорова выпустить.

В кабинете сидел Линдер. Сыщик продолжал:

— Спрашиваю Федорова: «Коли ты невиновен, то зачем сидел возле собственного дома в засаде?» А этот сукин кот мне отвечает: «Так ваша полиция из любого невиновного сделает преступника!» Каков проходимец!

Линдер убежденно произнес:

— У меня твердое мнение: убийца — Федоров. И я, кажется, знаю, где нам следует искать к нему ходы. — И он изложил план действий.

— План одобряю! — бодрым тоном произнес Кошко. — Возьми для антуража двух агентов да наручники не забудь.

Через три минуты Линдер и два агента выскочили-на улицу. Авто уже не было: оно стояло в гараже, а шофер спал у себя дома.

Остановили проезжавшего извозчика. Линдер строго сказал:

— Полиция! Поработай, братец, ровно час на благо Империи.

Потащились на Маросейку. Нашли дом купчихи Васильевой, а в ней квартиру, где имел жительство ученик часовых дел мастера Шмигайло.

Подняли его с постели, нацепили наручники, посадили в пролетку — и вновь в сыскное отделение, на грозный допрос.

Линдер не стал терять времени. Устроившись возле арестованного, доверительно говорил ему на ухо:

— Твой хозяин — страшный убийца! И он тебя запутает в два счета. Ему, видать, вдвоем ехать на каторгу веселее. Так что, Семен, у тебя один выход — рассказать нам все, что знаешь. Иначе…

Трясется Шмигайло, лепечет:

— Все — как на духу!

Привезли. Кошко в кабинете дожидается. Спрашивает:

— Семен, с кем дружил твой хозяин?

— Да ни с кем. Сам по себе жил.

— И в гости не ходил?

— Как же, обязательно ходил. Я было не хотел вам говорить, но теперь — без утайки. Раз хозяин хочет меня за собой потянуть…

— Ну так к кому ходил?

— К матери! Она в Петровско-Разумовском домик имеет.

— И когда хозяин последний раз был у нее?

Шмигайло, смешно сморщив лобик, стал мучительно вспоминать:

— В понедельник, пораньше закрыв лавку — этак часа в четыре, хозяин куда-то отлучился. Появился он только во вторник после обеда — часа в три. Поел, поспал и опять ушел — к маменьке.

— Почему ты думаешь — к маменьке? Разве хозяин тебе докладывал?

— По сапогам. Где мать хозяина живет, там грязь непролазная. И когда хозяин возвращается оттуда, то он всегда ругается, весь запачканный. Вот и на этот раз так было.

— Семен, ты мое поручение выполнишь? Очень серьезное дело!

— Все, что скажете, да чтоб мне ни дна ни покрышки…

— Как мать зовут?

— Дарья Гавриловна.

Так вот, прибежишь к Дарье Гавриловне и скажешь: «Хозяин просил передать вам вот этот узелок и спрятать его туда же, куда во вторник вы схоронили бриллианты. За хозяином следит полиция, вот он сам и не может прийти, а прислал меня!» Понял, Семен?