Кровавая схватка

Затем он услышал, как его сын вздохнул. Затрудненный вдох, но всё равно это был вдох.

Его сердце подпрыгнуло, и он бросился вперёд.

Но Солстис оказалась между ними раньше, чем он успел подойти. Она положила руку ему на грудь.

— Он держался ради тебя, — тихо сказала она.

Она приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо:

— Мы ничего не можем сделать. Только не после того, как пропали травы. Сейчас их десять, пытающих каждую ведьму в Блэкторне. Мы могли только надеяться, что ты вернёшься вовремя. Он не знает, — добавила она. — Он не знает, что всё пропало.

Джаск оказался рядом с ним через несколько секунд. Одной дрожащей рукой он вцепился в каменный стол, а другую положил на грудь Рони, просто чтобы убедиться, что движение не было видением.

Рони открыл глаза — глаза, которые были запавшими на его опухшем лице. Его едва можно было узнать. Его дыхание было поверхностным, и, судя по напряжению, боль была слишком сильной для чего-то большего.

Он смотрел не только на избитое тело своего сына, но и на его измученное тело.

Ярость пылала глубоко, но не так сильно, как чувство вины.

Рони слегка поднял руку, и Джаск тут же схватил её.

— Мне жаль, — сказал Рони, и даже от этого небольшого движения из трещин на его губах потекла кровь.

Он хватал ртом воздух. Одно лёгкое, очевидно, было пробито.

— Я снова подвёл тебя.

Джаск покачал головой, но терпеливо подождал, пока Рони наберёт достаточно воздуха, чтобы снова заговорить:

— Я пытался быть тобой, — сказал Рони. — спасти их. Но я не смог.

Джаск едва мог сглотнуть из-за сдавленного горла.

— Он пытался затащить детей сюда и спрятать их в укромных уголках изоляторов, — сказала Солстис. — Но они догнали нас. Он пытался защитить по-настоящему. Он пытался защитить меня. Твой сын — герой, Джаск.

Он посмотрел на Солстис и Корбина в дверном проёме. Солстис обхватила себя руками, в её глазах ясно читалось страдание.

Она была матерью Рони в отсутствие Эллен. Она была тем родителем, которым не смог стать Джаск. И вот она прислонилась головой к дверному косяку, самоотверженно стремясь утешить его, несмотря на то, что у неё отняли собственного ребёнка.

Джаск попытался сглотнуть, но в горле у него не было жидкости. Он снова посмотрел на своего сына, нежно обхватил ладонями его лицо.

— Ты сделал именно то, что сделал бы я, — сказал он. — Ты подверг себя риску, чтобы спасти свою стаю… я не мог бы желать большей храбрости.

У Рони снова перехватило дыхание.

— Я знаю, ты жалеешь, что я не умер в тот день. Чтобы Эллен жила. Что, возможно, мой брат… был бы лучше, чем я мог бы быть.

Слёзы Джаска капали на руку его сына.

— Хотел бы я быть кем-то лучшим, — добавил Рони, глядя на него глазами, которые были точь-в-точь как у его матери.

— Тебе никогда не нужно было быть кем-то лучшим, — сказал Джаск, потянувшись к лицу сына. — Это мне нужно было быть. Ты не потерпел неудачу. Ты никогда не подводил.

Он вытащил из кармана один из пакетов и показал его Рони.

— Мы справились, сынок, — сказал он. — Благодаря тебе мы получили необходимую нам куркуму. Ты спас нас.

Рони попытался улыбнуться, но эта попытка только заставила его поморщиться.

— Ты… — Рони хватал ртом воздух. — Верни наших детей, — сказал он, явно из последних сил сжимая руку отца — рукой, которая теперь была ледяной. — Никто… — он снова хватал ртом воздух. — Не поимеет… нашу стаю… верно?

Джаск кивнул.

— Никто.

Рони снова попытался улыбнуться. У него не совсем получилось.

Его рука безвольно опустилась.

Его грудь перестала двигаться.

Горло Джаска обожгло. Он не мог дышать. Образ его сына расплывался из-за воды, застилавшей его глаза.

От воды, в которой он тонул.

Он упал на колени. Каждый защитный механизм говорил ему, что это не по-настоящему, что этого не произошло.

Вырвавшийся крик встревожил даже его самого, как будто он исходил от кого-то другого. Душераздирающий вопль, который вырвался откуда-то из глубины: дикий и примитивный. Что-то, что требовало крови.

Что-то, что взывало к мести.

* * *

София вздрогнула и отпрянула от дверного проёма.

Она видела только проблески того, что происходило — и Корбин, и Солстис преграждали путь. Но она достаточно напряглась, чтобы расслышать всё.

И боевой клич, эхом разнесшийся по комнате, пронзил её, как тупой клинок, прямо в сердце.

Она прижала ладони ко рту и прижалась спиной к стене.

Было достаточно увидеть последствия на лужайке, увидеть осквернение их посевов, услышать, что они забрали детей — забрали Тули. Но теперь, зная то, что она знала об отношениях между отцом и сыном, изнутри раздался её собственный боевой клич — безмолвный крик ярости, которого она никогда не испытывала.

И пока эмоциональная агония Джаска, боль и горе рикошетом разносились по комнате, она не могла думать ни о чём, кроме как добраться до него. О том, чтобы обнять его. О том, чтобы сделать всё возможное, чтобы доставить ему хоть какую-то толику утешения.

Она оттолкнулась от стены, чуть не наткнувшись на Корбина, когда попыталась протиснуться в щель между ним и Солстис. Но Корбину это не понравилось.

Он протянул руку через проём, выставив её как непроницаемый барьер.

— Нет, не надо.

Она отступила на шаг, сжав руки в кулаки.

— Мне нужно его увидеть.

— Нет, — сказал Корбин. — Тебе нужно оставить его в покое.

Несмотря на то, что она знала, что это бесполезно, она снова шагнула вперёд, готовая оттолкнуть Корбина в сторону, если понадобится. Но Корбин сомкнул руки на её плечах и прижал её спиной к стене. Солстис быстро тихо закрыла дверь, чтобы оградить Джаска внутри.

Глаза Корбина не были ликанскими глазами, пронизанными той дружественностью, которую она знала и доверяла с Джаском — это был предупреждающий взгляд незнакомца. Незнакомца, который едва держался на ногах от собственного гнева и горя.

— Ему нужно побыть одному.

— Я хочу его видеть.

— Дело не в том, чего ты хочешь. Сейчас он не безопасен.

— Он не причинит мне вреда.

— Нет, — сказал он, в его тоне слышалось нетерпение. Он прищурил глаза. — Не говори так, будто ты его знаешь. Ты ничего о нём не знаешь.