Кровавое евангелие

Солдат, согласно кивнув, добавил:

— Неудивительно, что этот парень невзлюбил церковь. Может, вам стоит поработать над своим имиджем?

— Это не главная причина его ненависти к церкви, — сказал Рун, поворачиваясь к ним спиной.

Он коснулся пальцами своего нагрудного креста. У Григория было великое множество причин — сотни тысяч, — чтобы ненавидеть церковь, причин, которые Рун понимал более чем хорошо.

— Так все же почему Распутина отлучили от церкви? — спросила Эрин.

Когда она произносила фамилию Григория, в ее голосе Руну слышалось сомнение и даже недоверие. Эрин не поверит тому, что это правда, пока сама не убедится в этом. А если так, то как бы ей потом не пожалеть о том, что ей требовались такие безусловные доказательства.

Джордан обрушил на Руна очередную порцию вопросов:

— А что происходит с сангвинистом, которого подвергли отлучению? Он все еще способен исполнять священные обряды?

— Считается, что преподобный должен иметь нестираемый знак в своей душе, — ответила ему Эрин. — А раз так, я думаю, он еще способен освящать вино.

Рун потер глаза. С учетом того, что земная жизнь этих людей была такой непродолжительной, их нетерпение было вполне объяснимо, так же как и их ненасытное желание получить ответы на все вопросы. Но ему-то было необходимо, чтобы они помолчали, а вот этого добиться он и не мог.

— Григорий может освящать вино, — устало произнес Рун. — Но это вино, в отличие от освященного священником, принадлежащим церкви, не имеет устойчивой силы крови Христа. И по этой причине его состояние представляет собой нечто среднее между проклятым стригоем и благословенным сангвинистом.

Эрин отбросила назад пряди волос, прикрывающие лицо.

— И как такое состояние отражается на его душе?

— В данный момент, — поспешно добавил Джордан, — меня больше интересует то, как это отражается на его теле. Ну например, может ли он появиться здесь днем.

— Он может, и он появится.

И скоро.

— А почему нам необходимо его разрешение на пребывание здесь? — не отступал Джордан.

— Нам необходимо его разрешение потому, что он уже многие десятилетия не разрешает ни одному сангвинисту пребывать на русской земле. Он знает о том, что мы здесь. И в свое время мы перед ним предстанем.

Джордан повернулся к нему, злость буквально пронзила его сердце.

— А раньше ты не мог предупредить нас об этом? О том, какая опасность нам грозит?

Рун спокойно взирал на его бешенство.

— Я верю, что у нас хорошие шансы на то, чтобы уехать из России живыми. В отличие от тех, кто приезжал сюда, у меня с Витандусом особые отношения ввиду нашего общего прошлого.

Рука Джордана снова непроизвольно потянулась к тому месту, где обычно находилось оружие.

— Значит, эти типы в черном драндулете, которые висели у нас на хвосте по дороге из аэропорта… это российские бандиты-стригои, которым приказано открывать огонь без предупреждения по всем сангвинистам?

— Так нас что, вели? — спросила Эрин, кивнув в сторону далекой улицы, где они вышли из машины.

— А я-то надеялся, что это люди Руна, — удивляясь своей наивности, покачал головой Джордан.

— У меня нет людей, — ответил Рун. — Церковь не знает о том, что мы здесь. После нападения в Масаде, а затем событий в Германии я подозреваю, что у велиалов есть агент в Ордене сангвинистов. Поэтому я велел Надие объявить о том, что мы все погибли.

Лицо солдата скривилось в иронической гримасе.

— Ну, в таком случае наши дела обстоят отлично…

Его прервал какой-то новый голос, брюзгливый и в то же время насмешливый:

— Такая горячность здесь неуместна.

Они разом обернулись и увидели коренастого приземистого мужчину в долгополой черной рясе русского православного священника, только что обошедшего бронзовую статую и теперь приближающегося к ним. Полы его рясы сметали снег с плит, которыми была выложена дорожка. С его шеи свешивался нагрудный крест с распятием, что означало его принадлежность к той же самой церкви, во имя которой действовали они.

Он улыбался, подходя к ним. Его когда-то длинные волосы были подстрижены и зачесаны назад, не доставая до плеч чуть меньше чем на дюйм, открывая широкое лицо и лукавые голубые глаза. Его борода цвета соболиного меха была аккуратно подстрижена, чего никогда не бывало в течение тех лет, которые Рун провел вместе с ним.

Эрин сделала глубокий вдох.

Григорий, догадался Рун, должно быть, смотрелся сейчас так же, как и на фотографиях вековой давности, — и это положило конец долго мучившим женщину сомнениям. Он молился сейчас о том, чтобы она и Джордан помнили о его предостережении ничего не говорить Распутину.

Рун приветствовал его лишь легким поклоном головы.

— Григорий.

— Дорогой мой Рун. — Распутин склонил свою квадратную голову в сторону Эрин и Джордана. — У тебя новые спутники.

— Да, — подтвердил Корца, но не стал представлять их.

— Ты, как всегда, толково выбираешь место встречи. — Григорий жестом своей крепкой руки указал на насыпи по обеим сторонам дорожки. — Я мог бы убить вас в любом месте, но только не здесь. Не среди костей полумиллиона моих соотечественников.

Джордан завертел головой, словно пытался увидеть кости, о которых только что упомянул Распутин.

— Он, похоже, не сказал вам, где вы сейчас находитесь? — Григорий прищелкнул языком. — Ты всегда был негодным хозяином, падре Корца. Вы сейчас находитесь на Пискаревском мемориальном кладбище. Оно увековечивает память о тех, кто умер во время блокады Ленинграда. Эти насыпи, которые вы видите перед собой, — массовые захоронения, или, иначе говоря, братские могилы. Точное число таких захоронений — сто восемьдесят шесть.

Эрин, пораженная ужасом, смотрела на ряды этих заросших травой и стоящих впритык друг к другу холмиков.

— В них покоятся кости полумиллиона русских. Четыреста двадцать тысяч из них были мирными жителями. Они умерли в те годы, когда нацисты окружали наш город. Когда мы сражались и молили о помощи. Но помощь так и не пришла, верно, Рун?

Корца не сказал ничего. Скажи он хоть что-то, это раздуло бы пламя дремавшего в душе Григория неуемного буйства.

— Эта нескончаемая бойня продолжалась четыре года. А разве хоть одна из этих могил потревожила сознание вашего кардинала?