Кровавое евангелие
Шрифт:
Тенте, беба, тенте. [33]
Магор успокоился, его любовь, сплетенная с ее любовью, соединяла их воедино.
Двое должны выжить.
Во имя одной цели.
Чтобы отомстить.
С немалыми усилиями Батория взяла себя в руки и стала пристально смотреть в окно кабины.
Вертолет летел в глухой ночи, оставив далеко позади руины Масады. Ее уцелевшие люди сидели понуро и молчаливо на сиденьях рядом с ней. Они были сплошь перепачканы кровью, но ни один из них не был ранен.
33
Тенте,
Тарек бубнил латинские молитвы — одно из напоминаний о том, что некогда он был священником. В то время как губы его шевелились, глаза неподвижно смотрели на нее, наблюдая, насколько она измождена и опечалена. Он знал, в чем причина.
Только одно существо было способно лишить жизни беспощадного волка в расцвете лет.
Так, значит, Корца еще жив.
Пристальный взгляд Тарека задержался на ее плече. Только тогда Батория все-таки заметила страх, полыхающий в его глазах. Она дотронулась пальцами до плеча — те стали мокрыми.
От крови.
Не в силах прийти в себя от агонии Хунора, она, должно быть, порвала рубашку и содрала кожу о штырь, торчащий из соседней стены. Рана была неглубокой. И все-таки Тарек осторожно отстранился подальше от ее испачканных кровью пальцев.
Пурпур, окрашенный серебром.
Даже капля ее крови была ядом для него и всех ему подобных. Проклятие и бедствия порождал этот знак на ее горле. Очередные Его подарки. Проклятие в ее крови защищало ее от клыков Его армий и в то же время было источником постоянной боли, которую Батория ощущала во всех своих венах, — боль была тупая, но постоянная, неослабевающая, незабываемая, дающая о себе знать при каждом ударе сердца.
Она вытерла пальцы и, действуя одной рукой, перевязала рану, затянув узел зубами.
Рядом с Тареком сидел его брат, Рафик, склонив голову и с явным почтением воспринимая то, что Тарек снова обратился к латинским молитвам.
Другие люди просто сидели, уставившись на свои перемазанные кровью башмаки. Их связь с теми солдатами, что спустились вниз, зародилась несколько десятков лет назад, а то и еще раньше. Батория знала, что эти люди обвиняют ее в гибели своих сотоварищей. Он тоже будет винить ее. Она боялась наказания. А Он его назначит.
Батория смотрела через окно вниз, представляя себе, что где-то там должен быть Корца.
Живой.
Злоба жгла ее сильнее, чем боль в крови. Магор отвечал ей, воя за перегородкой. Скоро, — обещала она ему.
Но сначала она должна выполнить одно дело в Кесарии. В ее памяти возникла женщина-археолог, размахивающая сотовым телефоном в усыпальнице. Батория поняла, что выражало лицо этой женщины: возбуждение, смешанное с отчаянием. Женщина-археолог что-то знала.
Я в этом уверена.
Но что? Ключ к тому, где находится Книга? Если так, то смогла ли она передать эту информацию до того, как гора обрушилась на них?
Ответ мог быть только в Кесарии.
Там снова прольется кровь.
И на этот раз никакие сангвинисты ее не остановят.
Глава 17
26 октября, 20 часов 01 минута
по местному времени
Пустыня в районе Масады
— Корца?
Хриплый нетерпеливый голос солдата прервал мысли Руна, всматривавшегося в пустыню из-под опущенного капюшона сутаны. Услышав свое имя, произнесенное сочным, приказным тоном, он напряг слух, стараясь понять, что происходит в сердце этого человека.
— А ну повернись, — сказал сержант, — а то я застрелю тебя там, где ты стоишь.
Сердце женщины тоже билось сейчас чаще.
— Джордан! Ты не можешь просто взять и застрелить его.
По мнению Руна, сержанту ничего не стоит сделать это прямо сейчас. Это было бы самым простым и самым легким. Ну а разве его собственный жизненный путь был когда-нибудь простым и легким?
Рун стоял перед ними, не скрывая от них своего истинного происхождения.
Женщина отступила на шаг назад. Солдат, оставаясь на месте, не сводил ствол своего оружия с груди Руна.
Корце было понятно, что они должны сейчас видеть: его лицо, перепачканное кровью; его тело, прикрытое лохмотьями, словно тенями. Но смотрели они только на его зубы, сверкающие в лунном свете.
Он чувствовал, как зверь внутри него поет, воет, стремясь освободиться. Весь залитый кровью, Рун боролся со зверем, стараясь удержать его внутри себя; боролся и с самим собой, стараясь удержать себя от того, чтобы не броситься в пустыню и спрятаться там от стыда. Вместо этого он просто поднял руки и развел их на ширину плеч. Они же хотят убедиться, что у него нет оружия, а также жаждут узнать правду.
Женщина, все еще прикованная к месту, на котором она стояла, все-таки справилась с первоначально охватившим ее страхом.
— Рун, выходит, вы тоже стригой.
— Никоим образом. Я — сангвинист. Но я не стригой.
На лице Стоуна появилась усмешка, но оружие он по-прежнему держал наготове.
— По-моему, это одно и то же.
Для того чтобы они поняли, решил он, ему надо еще больше унизить себя в их глазах. Даже сама мысль об этом была ему ненавистна, но он не видел другого способа для них выбраться из пустыни живыми.
— Пожалуйста, принесите мое вино, — попросил Корца.
Когда он протянул руку, указывая на фляжку, наполовину закопанную в песок, его пальцы дрожали от нетерпения.
Женщина нагнулась и подняла фляжку.
— Бросьте ему ее, — приказал солдат. — Не приближайтесь к нему.
Она сделала то, что он велел; ее широко раскрытые янтарные глаза светились любопытством. Фляжка упала на песок на расстоянии вытянутой руки от Руна.
— Можно мне ее взять?
— Только медленно.
Оружие солдата выло от нетерпения; он явно хотел полностью выполнить свои обязанности.
Того же хотел и Рун. Не сводя глаз с сержанта, он опустился на колени. Как только его пальцы коснулись фляжки, он почувствовал успокоение, жажды крови не чувствовалось. Это вино, возможно, спасет их всех.
Рун посмотрел на своих спутников.
— Можно я отойду в пустыню и попью этого вина? А после этого я все вам объясню… Пожалуйста, — взмолился он. — Пожалуйста, предоставьте мне последний шанс не потерять свое достоинство полностью.