Кровавые девы

Вы сказали, что я буду жить вечно, в то время как вы, живая женщина, обречены умереть. Но я не живу вечно. Я и сейчас не живу (когда я сказал вам об этом, вы лишь покачали головой, и глаза ваши были закрыты), а смерть многое меняет. Смерть меняет все. Бессмертие же сильнее, чем Смерть, ибо в Смерти воспоминания сохраняются незапятнанными будущими изменениями.

Вы думаете, что не изменитесь, но это не так. Я видел сотни людей, прошедших вратами крови в тот мир, в котором я сейчас обитаю, и лишь четверо или пятеро из них не превратились в новых Гриппенов, не уподобились Лоттам и Франческам, на которых вы взирали с таким опасливым интересом, когда рядом со мною слушали полночные колокола; не стали демонами, живущими только ради убийств. Я видел ученых, отвернувшихся от книг, и художников, позабывших свои мольберты; я видел, как матери, искавшие превращения ради своих детей, от скуки бросали этих детей, стоило лишь им пройти сквозь врата, в которые вы с таким отчаянием стучали в ночь нашего расставания.

Я люблю вас такой, какая вы есть, госпожа моя. Видеть, как исчезает та личность — та леди, — которую я люблю, как вы забываете о музыке, любви к учению, радостях, что дарят вам домашние питомцы, и становитесь такой же, как я, было бы во сто крат хуже, чем видеть вас изнуренной временем и мертвой, но сохранившей свое «я» нетронутым.

Я пишу эти слова, поскольку прочел, как вы встретились с вампирами Санкт-Петербурга — как вы воспользовались тем, что я рассказал вам о вампирах Лондона и Парижа… и меня переполняют ужас и отчаяние.

Я знаю вас, сударыня. И, зная ваше мужество, вашу решимость и вашу любовь, я боюсь, что вы написали мне, но не станете ждать ответа.

Миру не нужен еще один вампир, Ирэн. Миру — и мне — вы нужны живой.

Если вы нашли вампиров Севера для того, чтобы просить их об обращении, не делайте этого.

Если же все уже свершилось, я пишу вам с мрачным предчувствием, что никогда более не увижу вашего лица.

Исидро.

7

В отсутствие императорской семьи, годами не жившей в Зимнем, благотворительный бал Теософского сообщества проводился в одном из больших залов дворца, огромном помещении с малиновыми занавесями и золочеными колоннами, которое выглядело так, словно могло без труда вместить все Вестминстерское аббатство. Даже Исидро, чью невозмутимость, казалось, не в силах поколебать даже разрушение планеты, на мгновение остановился у входа и произнес своим тихим невыразительным голосом:

— Dios.

Эшер скрыл усмешку:

— Путешествия расширяют кругозор, — заметил он, когда взгляд бледно-желтых глаз вампира на мгновение упал на него, а затем снова заскользил по золоченому потолку и человеческому водовороту, бурлящему вокруг столов с закусками в дальнем конце зала.

— Как и долголетие, — ответил Исидро. — Каждый раз я ошибочно полагаю, что познал пределы расточительства, свойственного жаждущим славы правителям, и каждый раз бываю посрамлен. Одного этого достаточно, чтобы поверить в существование Бога.

Опередив Эшера, он шагнул в громадный зал; его стройная фигура напоминала прекрасного призрака в черном и белом.

— По крайней мере, сегодня от меня не потребуют засвидетельствовать встречу с феями в саду у какой-нибудь непризнанной духовидицы, — пробормотал Эшер, идя вслед за вампиром. — Что почему-то входит в обязанности всякого, кто читает лекции по фольклору… Не говоря уже о сеансах, устраиваемых этим глупым кузеном Лидии, который считает меня чем-то вроде местного эксперта по грохочущим в ночи тварям. Не думал, что в крупном европейском городе можно найти столько мистически настроенных людей.

— Как я и сказал, вам недостает трехсотлетнего опыта.

— И я не собираюсь его приобретать, — твердо ответил Эшер, заслужив, к своему удивлению, одну из мимолетных, неожиданно человеческих улыбок Исидро.

— У всего есть свои плюсы.

На середине заполненного людьми пространства, отделявшего входные двери от буфета, Эшер замедлил шаг.

— Они настоящие?

Исидро огляделся. Вокруг них дамы в атласных платьях по петербургской моде — с глубокими, до самых сосков, вырезами — и бледные джентльмены в вечерних костюмах или роскошных шелковых «народных» одеждах в полный голос на французском и русском языках беседовали о таинственных перемещениях, видениях, эманациях и акциях железных дорог…

— Кто именно?

— Феи в саду. Самые ранние записи о них относятся ко временам античности, но я ни единого мгновения не верил, что кто-то их в самом деле видел. Впрочем, точно также было и с историями о вампирах.

— Разница в том, — ответил Исидро, — что вампиров нельзя назвать сверхъестественными существами. Нас мало, и мы достаточно умны — по большей части — для того, чтобы не попадаться на глаза нашим жертвам, которые многократно превосходят нас числом. Что же касается фей в саду, то в их отношении я ничем не отличаюсь от мужчин и женщин, собравшихся в этом чрезвычайно шумном помещении: у меня есть мнение. И мнение это таково: хотя я и не стану отрицать, что некоторые люди в самом деле могли повстречать духов природы, точно так же, как отдельные смертные могли беседовать с призраками, я глубоко сомневаюсь, что все те, кто заявляет о подобном опыте, на самом деле видели нечто большее, чем иллюзию.

Эшер снова усмехнулся, на этот раз — от того, как был сформулирован ответ.

— Вы когда-нибудь видели фей?

— Пожелали бы они стать видимыми для вампира?

Исидро отвернулся, и Эшер подумал: «Туше». В кармане вызывающе-американского пиджака, больше похожего на смокинг, он нащупал письмо от Лидии, которое ждало его по возвращении из дома леди Ирэн. Затем расправил плечи и напомнил себе, что в зале полным-полно суеверных бездельников, которые к тому же не были протестантами, а он — американец милостью божьей и ничем не уступает этим сопливым русским.

Эшер прошествовал к тому месту, где стояли хозяева бала, и был представлен двум дочерям черногорского князя, которые вышли замуж за кузенов царя; это были темноглазые, грациозные женщины примерно одного с ним возраста, одетые с роскошью, которую английские дамы приберегали для представления ко двору. Князь Разумовский, подобный облаченному в зеленый мундир улыбающемуся гению, появился как раз в тот момент, когда Эшер подошел к княгиням, и добавил несколько слов о широте взглядов мистера Пламмера и его крупном состоянии, вложенном в суда и консервные заводы. Такая рекомендация обеспечила Эшеру неиссякаемый поток собеседников: аристократы, мужчины и женщины, которым наскучили «суровые условности» православной церкви и которые жаждали «исследовать миры, объявленные несуществующими так называемой современной наукой»; бледные, настойчивые представители обширного класса профессионального чиновничества, которое веками правило Российской Империей, переполненные любовью к «настоящей России, России деревень, познавшей себя и свою суть»; шарлатаны — как местные, так и иностранные, а то и вовсе непонятной национальности, — которые хватали Эшера за локоть или плечо, словно собираясь силой провести его сквозь Врата Просветления, и заглядывали ему в глаза со словами «Я вижу, вы ищете Истину…».

А я вижу, что ВЫ собираетесь залезть мне в карман.

Ему стало интересно, наткнулся ли кто-нибудь из этих людей на Исидро, и с каким результатом.

В экипаже, везущем их во дворец, после того, как Эшер перечислил своему спутнику фамилии врачей, на которые надо обратить внимание, он вспомнил о графе Голенищеве:

— Мы можем встретить его этим вечером?

— Сомневаюсь, — Исидро, облаченный в элегантный вечерний костюм, скрестил на груди затянутые в перчатки руки; в свете фонарей Набережной он походил на статуэтку слоновой кости.